Пресвитерианцы. Первый поход - Василий Кленин
По инерции тот делает шаг назад, еще один шаг. Раненая нога внезапно подгибается, Угиль шлепается на зад, заваливается на спину… А самурай — с горящими от азарта глазами — уже навис над ним. Меч его находится где-то за правым ухом и смотрит своим острием строго вверх.
— Остановись! — испуганно кричит Ли Чжонму.
Десятки людей кидаются в круг… Но, конечно, никто ничего не успевает сделать. Даже Угиль. Смертоносная полоса клинка тати, как ястреб, летит вниз, к своей добыче — и замирает на расстоянии толщины бумажного листа от кожи поверженного врага. Ровнехонько в месте соединения шеи с плечом. Через вдох, несколько чосонских копий прикроют тело поверженного Угиля, а еще с десяток упрутся в тело ниппонца. Но за этот вдох он держал жизнь Звезды в своих руках.
И не забрал ее.
— Чу Угиля перевязать! — взволнованно раздавал команды генерал Ли. — Оказать ему всю нужную помощь! А этого — ведите ко мне!
Самурай не сопротивлялся. Свой тати держал в руке лезвием вниз, даже кровь не вытер, но покорно шел, куда вели. А на лице блуждала легкая улыбка довольного человека.
— Меч в ножны, Гото Арита! — громко, но по-доброму приказал главнокомандующий. — И даже не думай красиво уйти. Мои воины проткнут твои ноги; ты всё равно останешься жить, но полноценным человеком уже не станешь.
Самурай и генерал какое-то время играли в гляделки, после чего ниппонец протер лезвие и грациозно вложил свой тати в ножны. И тут Ли Чжонму слегка, еле приметно, но поклонился пленнику.
— Спасибо, что не отнял жизнь у моего воина. Но и сильно не обольщайся: у него тоже был приказ не убивать тебя. Иначе, всё могло повернуться по-разному, — старик с довольным видом оглядел самурая. — Ты — воин, Гото Арита. А воин создан для борьбы и победы. Для преодоления! Но не для того, чтобы самому сдаваться и умирать. Теперь ты чувствуешь это? — ниппонец в ответ лишь резко опустил глаза. — Можешь скрывать, но я вижу, что чувствуешь. Ты такой же, как и я. А я никогда не сдамся. Если даже у меня отнимут всё, если я останусь один на один против всего мира — то буду бороться! Не кидаться на меч — свой или чужой. Нет, Гото Арита, я найду способ победить! По крайней мере, попытаюсь. Разве не это и есть самый правильный путь?
Самурай молчал. Но это было не прежнее, гордое молчание. Нет, перед генералом Ли молчал человек, в котором шла страшная борьба.
«Как он так умеет управляться с людьми?» — дивился О Гванук, восхищенно глядя на своего господина.
— Уверен, что и у тебя есть для чего жить и бороться. Хотя бы — для того, чтобы биться с нами, чосонцами… Хотя, что случилось между нами? Всего лишь, случайная стычка по указке заманивших вас сюда людей Со? Уверен, у тебя имеются настоящие враги. Не то, что мы… Но об этом мы поговорим отдельно. А пока… Пока ты побудешь моим гостем. Независимо от твоего желания. Я не хочу, чтобы ты это воспринял, как плен. Но и не хочу, чтобы опять проснулись глупости в твоей голове. Меч твой мы пока заберем, но он твой! Просто сохраним до тех пор, пока я не сочту правильным его тебе вернуть.
Тень снова наползла на лицо самурая. Но он молча принялся отвязывать шнур со своего меча. Отвязывал, не отрывая пристального взгляда от Ли Чжонму. Протянул ножны одному из воинов и спросил:
— Куда мне идти?
…Об этом поединке все судачили не меньше трех дней. Ибо ничего более интересного за эти дни не произошло. Воины, тренировались, крестьяне трудились — огромный лагерь, наконец, слаженно работал, как хорошо продуманный механизм. Чу Угиль через сутки уже начал ходить по лагерю, сильно прихрамывая. Ходил мрачный, как туча, только подпитывая сплетни и слухи. Очевидцы поединка стали самыми популярными людьми в Трех армиях. Даже Гванука в свободное время зазывали к разным кострам и палаткам; кормили, поили — только рассказывай, да покрасочнее.
Гото Арито тоже ходил, но только по одному маршруту: из своей тщательно охраняемой комнаты в покои генерала Ли. Тот ежевечерне стал вызывать «гостя» к себе и поил чаем, да расспросы проводил. Поскольку чаем поил как раз О Гванук, то эти беседы он тоже слышал. Постепенно самурай рассказал генералу, что сам он родом с большого острова Тиндей и с юных лет служил клану Мацуура.
— Раньше было иначе, — пояснил Гото Арита. — Вокруг Мацуура сплотился скорее союз дружественных свободных родов… Мы были хозяевами южных морей! Дед мой еще был самостоятельным князем. Бедным, но со своей землей на 500 коку риса. А я уже — служилый самурай. Потому что Мацуура смогли вовремя отречься от Южного двора. А мои предки — нет. За верность пострадали.
— Верность ценна сама по себе, — не торопил рассказчика генерал Ли.
— Наверное, так и есть. Жаль, Имагава Рёсун так не считал, — грустно улыбнулся ниппонец.
— Он напал на твой род?
— Она напал на все роды Тиндея. То было во времена наших отцов, очень многие полегли тогда.
— Расскажи о той войне.
— Клан Имагава издавна служит сегунам Асикага и Северному двору. А у нас, на Тиндэе всегда было много почитателей императоров Южного двора… Истинного, — тихо добавил Арита. — И, конечно, сегун послал усмирить наш остров могучего полководца Рёсуна Имагаву. Тот, явившись на Тиндей, повелел всем виднейшим сюго привести свои войска. К посланнику Асикага явились владыки севера Отомо, владыки юга Симадзу. Третьим могучим кланом стал Сёни. Этим сюго и служили Мацуура. Сёни — великий род. Именно они возглавляли оборону острова, когда вы пытались нас завоевать.
— Мы? — изумился Ли Чжонму.
— Монголы, которым вы раньше служили и предоставляли свои корабли. Но то было очень давно. Сёни также перешли на сторону Северного двора, а теперь настала пора и
