Мамба и большой Куш - Алексей Птица
Утро началось спокойно, а вот потом всё завертелось. Хорошо, что я не забрал с собой золотой амулет, который так и остался лежать спрятанным между камней у селения. Да и ладно, буду жив, вернусь, сейчас золотой амулет может мне помешать.
Утром в караван-сарай зашёл отряд городской стражи и сразу же направился ко мне. Я только успел проснуться, умыться и сидел в местной харчевне или едальне, не знаю, как у них при караван-сарае называется столовая для путешественников.
Вообще, караван-сарай больше напоминал крепость. Их строили квадратной или прямоугольной формы, с минимумом входов, внутри отгораживая загон для вьючных животных, в редких случаях загон мог быть и снаружи. Иногда караван-сараи встречались и двухэтажные, но это на территории, находящейся ближе к Средиземному морю или Персидскому заливу. Здесь же всё оказывалось намного проще: защищаться приходилось в основном не от регулярных войск, а от дикарей-кочевников.
Мне, конечно, многого не рассказывали про Аксум, но по обрывкам разговоров, собственным наблюдениям и редким расспросам общая картина в голове начинала вырисовываться. Аксумское царство — это последний форпост перед дикой Африкой, дальше — сплошное белое пятно или, скорее, чёрное.
Десятник, что пришёл за мной во главе пятерых, хорошо вооружённых воинов имел весьма грозный вид, как будто явился арестовать меня, а не вести для получения награды.
— Ты Мамба-лекарь⁈ — ткнул он в меня толстым указательным пальцем.
— Я.
— Идём с нами.
— Куда?
— К визирю.
Я молча оглядел десятника. Суровый вид, хмурое бородатое темнокожее лицо, буйная шевелюра, едва прикрытая странным головным убором, больше похожим на платок. В руках он держал копьё с бронзовым наконечником, тело прикрывала броня, сделанная из льняного полотна и кожи. За поясом торчал бронзовый топор и широкий нож с другой стороны. Его подчиненные воины имели в руках только копья и ножи на поясе, а броня и вовсе отсутствовала. Слабовато как-то, слабовато.
Хотя, чего это я прицепился к их одежде, большинство людей, которых я встречал, её и вовсе не имели, или имели по минимуму, это мне ещё повезло не рассекать голышом. А вот рабы, которые попадались всё чаще, ходили практически без ничего, так что воины оказались ещё роскошно одеты, по местным меркам, но это я отвлёкся.
— К визирю⁈ Но я слишком ничтожен для того, чтобы явиться перед его глазами.
— Это ему решать, достоин ты или не достоин. Собирайся. С собой можешь взять только самое ценное. Оружие оставь здесь.
— Могу ли я с собой взять хотя бы кинжал?
— Нет. Я же сказал, всё оставь здесь.
— Но я воин!
— Тем более, не стоит дразнить льва клыками. Сегодня ты воин, а завтра — раб. Понял?
— Да.
С трудом удержавшись, чтобы не пожать плечами, я оставил все свои вещи в мешке и направился вслед за десятником, следуя за ним на выход из караван-сарая.
Воины окружили меня, ведя как бы под конвоем, мне же оставалось только не противиться этому сопровождению и, подняв гордо голову, я пошёл вместе с ними. Через несколько минут мы оказались перед воротами довольно высоких стен города. Ну, как высоких, метра три с половиной они были, вряд ли выше.
У местных правителей, по моему разумению, ресурсов и не было для того, чтобы строить стены настоящих крепостей, да и окрестные народы не имели никаких осадных орудий для их штурма, так что, и три метра высоты для местных дикарей хватало, что называется, за глаза. Жопа мира — она везде такая, и я в неё благополучно попал, спасибо Змееголовому.
На воротах стояли два стражника с огромными копьями. Кивнув нам, они без разговоров сразу же пропустили всю процессию в город. Очутившись по ту сторону стен, я стал с искренним любопытством осматривать всё, что попадалось мне на глаза. А посмотреть было на что. Одно и двухэтажные здания с плоскими глиняными крышами громоздились по обеим сторонам узких улочек, где с трудом расходились два всадника, и чем дальше к центру, тем уже становились улицы.
Город всё же оказался больше, чем показалось сначала, и мы шли долго, петляя вслед за изгибами улицы, которую выбрали для нашего маршрута стражники. Город-то больше, но здания оказались хуже, чем я ожидал. Редко встречались дома из сложенных вручную камней, больше попадались глинобитные, реже — сделанные из обожжённого, грубого, как местная природа, кирпича.
Наконец мы вышли на большую площадь, в конце которой располагался большой дворец, видимо, это и была резиденция царя Аксума. По высоте он достигал примерно трёхэтажного дома. Но ни объёмных колонн, ни римских портиков или чего-либо подобного не имел. Простое, хорошо сложенное здание, украшенное резьбой и несколькими изображениями различных зверей, главным образом львов.
Возле его входа располагались две статуи, изображающие львов, крепко стоящих на четырех лапах, высечены они были из камня местной породы. А возле львов зорко наблюдали за происходящим четверо стражников, одетых в разноцветные одежды, в руках они крепко сжимали огромные копья. И у всех наконечники копий оказались бронзовые, а это показатель, и не сильно хороший.
Десятник обменялся паролем со стражниками, и нас пропустили, но пошли мы не во внутренние покои, а сразу свернули влево и двинулись по длинному коридору, что закончился резными дверями чёрного дерева. Возле них стоял ещё один стражник, он пропустил десятника, а мы остались ожидать снаружи.
Через несколько минут десятник вышел и, махнув мне рукой, кивнул на дверь. Я вошёл, двери за мной тут же захлопнулись. В комнате царил полумрак, а напротив меня находилось высокое массивное деревянное кресло, на котором кто-то сидел. Я вгляделся.
— Здравствуй, лекарь, что спас мою дочь от смерти.
Я молча склонил голову, пытаясь одновременно рассмотреть того, кто сказал эту фразу. Это оказалось сделать нелегко, ведь света в комнате хватало только на то, чтобы разогнать тьму, превратив все окружающие предметы и людей в серые тени. Лишь одно узкое, как бойница, окно допускало сюда солнечные лучи, и я не смог толком рассмотреть того, кто приветствовал меня.
— Приветствую тебя, о мудрейший! Я всего лишь приложил немного знаний, что достались мне по наследству от предков.
— Не скромничай, лекарь, или ты воин?
— Я, скорее, воин, чем лекарь, и никого
