Стажёр - Натан Темень
Меня увидела, вздрогнула.
— Здравствуйте, — говорю, а сам волосы приглаживаю — от волнения. — Не бойтесь, мы вас не обидим. Беда у нас…
— Здравствуйте, Дмитрий Александрович, — отвечает. — Мне ваш слуга сказал, больной у вас? Тяжёлый.
— Да, тяжёлый, — говорю. — Проходите пожалуйста скорее, прошу!
Вошла она в комнату, на гоблина посмотрела и сразу за дело принялась. Рукава засучила, саквояж свой открыла, и давай распоряжаться. Мы с орком забегали, распоряжения её выполняем. Это дай, то принеси, воды погрей, чайник вскипяти… Узнала, что вода не погрета, так глянула, орк аж посинел от испуга.
— Кто повязку накладывал? — спрашивает.
— Я, — говорю.
— Ладно. Только много крови потерял ваш товарищ, трудно будет. Жизненно важные органы не задеты, это хорошо. Раньше надо было меня позвать, не тянуть так долго.
Я молчу — а что сказать? Не говорить же, что мы с места преступления сбежали. Но она, видно, и сама с понятием. Расспрашивать не стала, возится с нашим гобом, аж губу закусила — старается.
Сколько времени прошло — не знаю. Мы с орком даже уморились, я к стене привалился, рядом с абажуром, орк на пол уселся, рядом с собачкой. Та лаять не стала, легла рядом с ним, язык вывалила, на нас смотрит, пыхтит. Только глазки-бусины поблескивают.
Потом девушка поднялась, отошла в сторонку:
— Дмитрий Александрович!
Я к ней. Она говорит:
— Уже утро. Идти мне надо. Боюсь только друга вашего оставить в таком состоянии. Вы в больницу не хотите отправить его? Я знаю место, где с вас денег не возьмут. Если хотите, похлопочу за вас.
— Спасибо огромное, — отвечаю. — Вы просто чудо. Правду сказали — тому повезёт, кто женится на вас.
Она засмущалась, глазки опустила:
— Кто это вам сказал?
— Неважно, — говорю. — Это ведь правда.
Она отвернулась, тихо так сказала:
— Я замуж не хочу. Хочу врачом стать.
Хотел я ей сказать: в чём проблема? У тебя дружок богатый, он оплатит, разве нет? Но вовремя вспомнил — здесь не там. В чужой монастырь со своим уставом не лезут…
— Дело хорошее, — говорю.
— Да, хорошее! — она с горечью так. — Да вот не дают нам учиться, девушкам. Замуж идите, детей рожайте, что вам ещё надо?
Смотрю, разволновалась, видно накипело.
— Кто не разрешает?
— Да кто угодно! — бросила в сердцах. — Отец, брат, муж, опекун, мужчина!
Помялся я, но сказал всё-таки:
— Так у вас друг есть, я сам видел. Пожилой, при деньгах. Если такая девушка красивая как вы, попросит, неужто откажет?
Тут она покраснела вся до ушей. До самых кончиков остреньких ушек — симпатичных, кстати.
— Почему сразу — друг?
— А кто?
— Неважно, — отвечает. А сама отвернулась, шапочку поправила — стесняется. — Хотите, я ещё останусь, посижу?
— Да, останьтесь! — не стал я дальше про дружка её говорить, чтобы не смущать девушку. — А то боязно за него.
Она повернулась к кровати, где наш гоблин лежал, еле живой. Помолчала, сама губу кусает. Сказала тихонько:
— Если бы можно было… я бы помогла, хоть немного. Но нельзя же…
— Что нельзя?
— Колдовать нельзя. У нас в семье заклинание хранится, от матери к дочери передают. Но с тех пор, как запретили, мы его только для своих творим. Больше ни для кого.
Глянул я на нашего гоблина. Рисковый мужик наш гоб, если подумать. Колдует направо и налево. А ведь таких, кто старинное Соглашение, ещё при Петре Алексеевиче заключённое, нарушает, казнят жестоко. Меня уже просветили, как это происходит. Даже вспоминать не хочется, такая жесть.
— Понимаю, — говорю. — Что ж, надежда умирает последней.
— Даже если бы я захотела, — девушка вздохнула, — вряд ли выйдет. У него рана не простая. Клинок, которым его ударили, зачарован был. На нём заклятие. Не знаю точно, какое, но тому, кого им ранили, не жить. Я вам сразу не сказала, не уверена была. Но теперь вижу — не выживет ваш слуга.
— Да он не слуга мне, — говорю. — Мы с ним друзья.
Она глянула на меня — странно так, помолчала и говорит:
— Есть средство от такого заклятья. Но чтобы наверняка помогло, амулет нужен, сильный. Или пара.
Вот как! А я уже гоблина нашего похоронил мысленно.
— Что за пара? Два амулета?
— Нет. Нужен кто-то с магическим даром. Ваш орг, к примеру, не подходит. Он в магии не силён, и дар у него от рождения не развивался.
— А у меня печать! — брякнул я вдруг. Сам от себя не ожидал, что скажу.
— Я чувствую, — прошептала она. Повернулась, в глаза посмотрела: — У вас бы получилось.
— Нет. Я гаситель.
Ойкнула она, кулачок ко рту прижала, глядит во все глаза на меня.
— Тогда только одно поможет — врач с дипломом. Но вы ведь к нему не пойдёте?
Я головой помотал — нет.
— Разве что попробовать, — шепчет. — Всё равно уже…
А я смотрю — гоб наш совсем побледнел и дышит через раз. Того гляди, скончается.
— Давайте! — буркнул. — Колдуйте вашу магию. Я никому не скажу. Если что — валите всё на меня. Скажете — Дмитрий Найдёнов заставил — с ножом у горла.
Охнула она, глазищи распахнула. Потом кивнула резко и говорит:
— Давайте! Семь бед — один ответ!
Глава 20
Шагнули мы к постели, где наш гоб лежал. Девушка взяла меня за руку. Другую протянула и над раной ладонью вниз опустила.
Рана к тому времени совсем страшной стала — сама ранка узкая, небольшая — зато вокруг синева чернильная разливается, и не простая, а узором в виде щупалец. Будто чёрный осьминог на теле распластался, в кожу впился и лежит. Сразу видно — магия.
Тут собачонка мелкая как давай гавкать. До этого смирно лежала, а тут как с ума сошла, крутится, лает, на кровать норовит заскочить.
— Пардон, — говорю, — один момент!
Собачонку подхватил под мохнатое пузо, к себе прижал и рявкнул:
— Цыц! Сожру, кости выплюну!!
Она аж задрожала мелко. Притихла, глазёнки выпучила, трясётся. Вот так-то лучше.
А девушка глаза прикрыла, сосредоточилась и стала говорить что-то. Сначала тихо, нараспев, потом погромче и побыстрее. Ладонью водит над ранкой, пальцами пошевеливает и говорит без остановки. Уже скороговоркой пошла, слова в одно сливаются, а голос по всей комнате раздаётся и в ушах у меня будто барабаном стучит.
Я вдруг понял, что руку свою не чувствую — за которую девушка меня держит. То есть отдельно не чувствую, как свою. До плеча левой руки — я, Димка Найдёнов, а ниже — что-то общее, не моё и не
