Атташе - Евгений Адгурович Капба
Вот и вправду — пойми его после этого.
XIV ХОРОШИЕ ЛЮДИ
Петр Петрович не сбежал. Он аккуратно делал свою работу, даже когда окраины полыхали, а по городу катались бронеавтомобили, полные вооруженных людей. Всё-таки он в первую очередь был фанатиком от науки, и только во вторую — авантюристом и себялюбцем.
Я добрался до него спустя три дня, оставив грузовик на рыбхозяйстве. Наемники додавливали рабочие окраины, в порту разгружались баржи со штрейкбрехерами — картели на сей раз решили не церемониться с забастовщиками и планировали потратить три или четыре месяца на обучение нескольких тысяч тамильских трудовых мигрантов. Почему тамилы? Неприхотливы, более-менее сносно говорят на лаймиш, привычны к влажному климату, готовы работать сутками, чтобы обеспечивать свои семьи на далекой родине. И вместо профсоюзов у них — кастовая система. Эти тамилы — сплошь чамары, то есть ремесленники самого низкого статуса. Их специализация — дубильное и красильное дело, то есть первичные навыки они имеют…
Добился ли Гусев сотоварищи своего? Сложно сказать. Заводы прекратили работу на несколько месяцев, рабочие остались без средств к существованию. На сколько хватит золота от Шельги, и кому оно достанется — непонятно. Было ли это то самое золото, которое мы выбросили в океан? И как его доставили на Сипангу? Понятно было только то, что потратить его в Ассинибойне пролетариям не удастся — наемники выгоняли их из бараков, вручая уведомления об увольнении, и гнали прочь из города — на шоссе. «Жилье принадлежит предприятию, вы на нем больше не работаете — добро пожаловать на улицу!»
Уволить разом несколько тысяч человек? Почему бы и нет? Административные служащие и инженеры, точно так же, как и высококвалифицированные мастера, оставались — чаще всего они тоже были акционерами и получали долю от прибыли в отличие от рабочих. Они жили в элитных районах, питались качественной пищей, имели личные автомобили — и были солидарны скорее с картельными боссами, чем с работягами. Кто будет горбатиться у станка или красильного чана — тамил или выходец из Арелата — им было откровенно наплевать. Такой интернационализм по— либертариански.
Эти самые тамилы сидели вдоль дорог, на тротуарах, под присмотром полицейских — ожидали заселения в бараки, из которых только-только выгнали рабочие семьи. Одинаковые белые и желтые одеяния, смуглая кожа, безмятежное выражение лиц. Примерно один и тот же возраст — тридцать-сорок лет. Негромкие разговоры на чудовищном пиджин-лаймиш.
— Разрешите? — я протиснулся к черному ходу в аптеку.
Именно здесь, на втором этаже кирпичного здания, Пьянков-Питкевич арендовал лабораторию. Занавеска была отдернута — значит, всё в порядке. Знак у нас был такой: если занавеска закрывает окно — случилась беда, и мне не следует лезть внутрь сразу, стоит осмотреться.
— Петр Петрович, это я! — стук в дверь тоже был условным — два коротких, два длинных.
Открыла мадам Ламоль. И почему я не удивлен? Она выглядела хуже, чем после двух лет пребывания на необитаемом острове. Осунулась, мешки под глазами пролегли, в движениях присутствовала нервозность, издерганность. Не было в ней теперь того высокомерия и надменности, как в первые минуты прибытия в Ассинибойн. Кажется, она была сильно напугана.
— Вы? Проходите, проходите… — на ней был белый лабораторный халат и бахилы.
— А-а-а, вернулись! — Пьянков-Питкевич встретил меня в коридорчике, довольно потирая руки, — А я почти закончил… Дорогая, сделай нам кофе, ладно?
Кофе? Мадам Ламоль снизойдет до того, что собственноручно намелет зерен и поставит на огонь джезву? Я не мог в это поверить — и зря. Она упорхнула за дверь, и скоро оттуда раздалось позвякивание посуды. Петр Петрович провел меня в лабораторию, на ходу заверив:
— Тут уже совершенно безопасно. Осталось разложить изделия в контейнеры…
Я глянул на целый стеллаж с матовыми трубочками, наполненными парализующим газом, и присвистнул:
— Да вы не мелочитесь! Прямо массовое производство развернули… Работает так же, как и предыдущие модели?
— Да. Пока не раздавите стеклышко внутри — ничего не будет. Тряски можно не бояться, а вот ударов и падений лучше избегать. Для таких случаев я тут между делом приспособил герметичный контейнер — на три штуки, смотрите как удобно, — он продемонстрировал что-то похожее на футляр от очков, — Берите, пользуйтесь. При вашем образе жизни — очень может пригодиться. Главное — глубоко вдохните прежде, чем применять. Действие неизбирательное — в течение первых десяти секунд выключает всех, кто попадет под струю газа.
Он явно гордился своим детищем. Я сунул футляр в карман — действительно удобно. Потом мы вместе аккуратно переложили трубки и сопроводительную документацию в три объемистых кейса и отправились на кухню — пить кофе. Мадам Ламоль поставила на стол чашки с ароматным напитком, развернула плитку шоколада, шелестя оберткой, и вышла за дверь.
— Чек выпишу прямо в отделении банка, — проговорил я, рассматривая довольное выражение лица Пьянкова-Питкевича, — А то еще прикончите меня и удерете с деньгами и изделиями.
— Ха-ха, — сказал досужим тоном Петр Петрович.
— Ха-ха-ха, — вежливо откликнулся я.
А потом мы действительно загоготали — как два кретина, громко, едва не захлебываясь, сбрасывая напряжение последних дней. Дверь приоткрылась, мадам Ламоль встревоженно заглянула в кухню — и, убедившись, что всё в порядке, снова скрылась из виду.
— Такая у нее природа — вокруг кого-то обвиваться. Не может она сама. Сначала обвивалась вокруг родной матери, потом в эмиграции, в Арелате, сошлась с одним мутным типом — его звали Гастон Утиный Нос… После — Роллинг. Но я куда как матерее Роллинга оказался — и она ушла ко мне. Как лиана, которая выбирает дерево покрепче, — Пьянков-Питкевич сделал маленький глоток кофе и зажмурился.
— Эпифиты, — сказал я и вспомнил Тревельяна. Он любил вставлять научные термины в речь, — Такие растения называются эпифиты.
— Ну, так она — женщина-эпифит. Это — в порядке вещей для такой женщины. Она красивая, утонченная, ей нужно постоянное внимание, нужно перед кем-то ломать комедию… или трагедию, например… А мне нужен кто-то, кто будет отражением моих успехов! На Золотом острове я сделал ее королевой, обвешал бриллиантами, нарядил в пух и прах! У нее была инструкция по дворцовому церемониалу — в несколько томов, представляете? Я этими томами костер разжигал полгода примерно на атолле. Здесь, в Ассинибойне очередной раз она попробовала сбежать на свободу — и столкнулась с суровой реальностью. Ей это противопоказано— столкновения с реальностью. Вот — получила очередную психологическую травму и
