Андрей Посняков - Посол Господина Великого
Ни днем, ни ночью не знал покою Олег Иваныч. Неделями напролет сочинял про Ставра разные небылицы, одну другой страшней да нелепее. О смысле не особо заботился – помнил Геббельсовы слова – чем невероятнее ложь, тем скорее в нее поверят. Так и действовал. Втихаря, никакими моральными догмами не смущенный. Борьба-то шла не на жизнь, на смерть!
И ведь возымела действие пропаганда Олегова! А как же! На то и расчет был.
Сперва забор на Ставровой усадьбе навозом обкидали. Потом – людишек его, камнями. А в одну из ночей – подожгли воротную башню. Чтоб на метле не летал да не смотрел на звезды…
И главное, никто ведь ни в чем и не обвинял Ставра. Так… пустые разговоры только… А что ворота пожгли – так народишко, известно, тупой да к бунту склонный. А так… На суд владычный вызывали? Нет. Обвинение в колдовстве да в ересях предъявили? Опять нет же! Так в чем же дело, уважаемый боярин Ставр Илекович? Спать не дают? Ну, это уж дела ваши. Можем стражу на ночь дать. Своя имеется? Ну, тем более…
Ни ночью, ни днем не спал Олег Иваныч, иногда кемарил только. И Олексаха не спал, и пономарь Меркуш, и бабка Игнатиха, что колдуньей считалась, и многие… Даже Варсонофий, бывший духовник владычный, ради дела такого с дальнего монастыря приехал. Все трудились, языков да перьев с чернилами не покладая. Знал Олег Иваныч – слухи подогревать надо. Тут только расслабься – враз вся работа прахом пойдет. Нет уж… Ни днем врагу покоя, ни ночью!
Посерел весь Ставр-боярин. С лица спал. С малой охраной куда выезжать – уж и не рисковал боле. Каменюкой кто-то один раз так приложил… Хорошо – в шеломе был воинском, а не то б…
В одну из ночей тихих да теплых не спалось Ставру. Сидел у распахнутого окна, что во двор выходило, думал думы свои невеселые. По всему выходило – не стоило спешить с посадничеством-то. Эдак пришибут еще камнем прямо на вечевом помосте. Нет, тут умней надо. Разобраться сначала, откуда слухи идут. Кто их распускает, лелеет, оплачивает. Потом найти этого доброхота да потолковать… Или – нет. Лучше сразу убить. Только не сейчас – сейчас рано. Весь Новгород пока против Ставра, за немногим исключением. Черт, и серебришко, как назло, кончилось. Надо ехать, запасы пополнить. Заодно – исчезнуть на время, затаиться. Слухи-то, они живой жертвой питаются… а как не будет никого, сами собой и заглохнут потихоньку. Чрез месячишко-другой и не вспомнит никто, что там про Ставра болтали. Да и не до того будет, ежели… Ой, ладно, болтать покуда рано. Исчезнуть, ускакать, уехать… Вернулся ли Митря, что к Климентию-дьяку с порученьем новым хаживал?
– Эй, Митря!
– Тута я, батюшка, – возник в дверях шильник. – Давно уж пришедцы…
– Так что сидишь? Ну, говори, что вызнал Климентий?
– Так то, батюшка, у него в грамоте писано…
Поклонился низехонько Митря, протянул грамоту березовую.
– Свободен покуда.
«Мисеон, послушник… говорил, что Ставр-де, боярин, на метле леташе. Об том ему сказывали на дворе владычном, кто – не помнит. На дворе владычном говорили, то им Геронтий сказывал, кат бывший. А кто кату так сказал, не знамо.
Феодосий-лодочник сказывал, что стригольник Ставр да колдун. То он от рыбаков слыхал, на вымоле Софийском третьего дня разговор про то был. Там и Григорий был, рыбак. Разговор тот слышал. Парень какой-то говорил, молодой, мужики про того парня сказывали – на торгу ране торговал сбитнем…»
Торговал сбитнем? Так-так…
«…бабе той про то сказывала Игнатиха-баба, колдунья…»
Игнатиха-колдунья…
«…и робяты те единодушно показали, что на Торге то слыхали от бывшего сбитенщика Олексахи…»
Сбитенщик Олексаха…
«…от Меркуша, пономаря…»
Пономарь Меркуш…
Снова Игнатиха, колдунья…
Опять пономарь…
А вот и Олексаха…
– Митря!
– Слушаю, батюшка.
– Бери Тимоху да прочих. Вечером приведете мне кого из этих… Только – смотрите, чтоб ни одна собака не видала!
– Сполним, батюшка, не сомневайся!
– Да уж, не будешь тут сомневаться с вами.
Настежь раскрыты ставни и у Олега Иваныча. Сидит, сердечный, упарился. Все сочиняет…
Олексаха неслышно вошел, присел рядом.
– Меркушу скажи, пущай грит, что Епифан Власьевич, боярин, пианица, а Борецкая Марфа – латынница, под Казимира похощет, Арбузьевы де – волхвуют да кудесничают… Про то все ему Ставровы люди говорить велели, денег посулив изрядно. Как кто спросит – чтоб так и отвечал.
– Так, Иваныч, то ж вчера еще сполнено! – удивился Олексаха.
– Да? Ну, что ж – то и к лучшему. Извини, заработался. Хошь, кваску себе плесни… вон, на столешнице.
– Не хочу я, Олег Иваныч, кваску. С делом пришел. Замыслил что-то Ставр – людишки его по вымолам да по Торгу рыщут, кто что кому сказал, выведывают!
Олег Иваныч потянулся, кваску испил из кружки.
– Рыщут, говоришь? Ай да Ставр – быстро опомнился. Но один черт – поздно. Посадником ему уж не бывать сей год, лучше для него – в тину уйти. Спрятаться, скрыться, затихариться где-то. Силы подкопить да деньжат. А вот к осени – и начать. Новый, так сказать, виток политической борьбы. Ставр не дурак – наверняка так и поступит. Ну, а мы ему сюрприз приготовим. Добавим к политической борьбе – классовую!
– Чтой-то я не все твои словеса понимаю.
– Бунтишко организуем, – охотно пояснил Олег Иваныч. – Небольшой такой, локальный. На берегу Федоровского ручья… Как раз к осени и займемся, сейчас пока нечего башку забивать. Как там с русалками?
– Девки готовы!
– Хм. Может, не нужно пока этого… лишнее.
– Да зачем же лишнее, Олег Иваныч, раз готовы-то?
– Что ж… В таком разе – пошмонаем врага в самом его логовище! Ух, как он нас с тобой ненавидеть будет!
– Так он нас и так не шибко любит.
– Это верно. Как Епифан Власьевич-то… точно приедет? Не приболел ли?
– Не, не приболел. Завсегда по пятницам к вечерне туда ездит.
– Ну и славненько. Однако – солнышко уж низехонько. Пора и нам. Пафнутий, седлай лошадей!
Пятничный вечер оранжевел садящимся за деревьями солнцем. Впитавшая недавний ночной дождь почва давно высохла, потрескалась, запылилась, но особой жары, слава Богу, не было. Так, теплынь. И – ни ветерка, ветви на деревьях повисли, словно неживые, те, что ближе к дороге ветки, – давно обломаны, от комаров отбиваться. Много их тут, у Федоровского ручья, комаров-то, ишь, воют, заразы, ровно волки, кровопивцы поганые.
В церкви Федора Стратилата благовестили к вечерне. Тянулся люд с Плотницкого – почитаемой была церковь-то, и не только с ближнего Плотницкого приходили – и с других концов тоже, да вот хоть с Прусской, боярин Епифан Власьевич, со чадами да домочадцами своими. Боярыни только не было – занедужилась, да дочек. А так – сыновья – малые еще отроки, однако же в седле держатся ровно, уверенно – видно, в отца пошли, знатного воина. Дороден был Епифан Власьевич, осанист. Да и храбр – легенды сказывали. И со свеями не раз на окраинах новгородских бился. И с московитами пришлось, лет уж пятнадцать тому минуло… Уж сыновьям скоро столь же, а все не забыть никак поражение позорное да мир Ялжебицкий с Василием Темным, отцом нынешнего московского князя. Всем взял Епифан Власьевич – и знатностью, и храбростью, и дородством, вот только умен был не шибко. Ну, ум-то большой, он ведь боярину-то без надобности, были бы знатность да вотчины. А они у Епифана Власьевича были. В задумчивости ехал боярин, рядом и детки его, малые отроки. Как к мосту чрез ручей подъезжать стали, младший, Ванятка, коня подогнав, к отцу подъехал.
– Батюшка, а мамка намедни сказывала, будто русалки живут в ручье Федоровском, боярином Ставром привороженные. Усадьбу его стерегут. Так ли?
Боярин чуть с коня не пал:
– Что ты, Ванюшка? Не видали тут никогда русалок…
И только он эдак молвил, как прям из воды на мост девица нагая выпрыгнула. С волосами распущенными, зелеными…
– Русалка, батюшка! Русалка! Ой, смотри, смотри! А ты говорил – не видали!
– Не меть в посадники, боярин! Откажися! – строго взглянув на боярина, погрозила пальцем русалка. – Пусть мой боярин Ставр посадником будет. А не то – сгублюу-у-у…
С этими словами прыгнула русалка обратно в ручей. Глянь – а там уж три такие… И в тину поплыли.
Епифан Власьевич не знал, что и делать. Только крестился мелко.
– Имаем, имаем их, батюшка! – детки закричали. – А то ведь извести обещали!
– Имать нечистую силу, имать! – заголосили в народе. А народу-то богато собралось. И парни какие-то, здоровенные оглоедища – дреколье уже где-то повыдергали. Словим, кричат, силу нечистую, во славу боярина Епифана Власьевича, защитника нашего!
Народу крещеному только крикни!
Враз от церкви поворотили. Вниз, к ручью… Большая толпа побежала. Впереди – Епифан Власьевич с детьми да слугами и парни с дрекольем.
– Вона, вона – хвостищем по воде плещет! – на бегу парни кричали. Дрекольем махали… Да как-то неловко – не столько русалок ловить помогали, сколько мешали наиболее активным ловителям. Не раз и не два уж дрекольем тем по ногам перепало. Со стонами в траве да осоке валялись. А и правильно – неча поперед батьки в пекло. Ишь, быстрее боярина решили поймать, ужо… Лежите теперь, загорайте. Чай – не зима, не застудитесь.
