Алексей Волков - Штык и вера
За себя Георгий был спокоен. Вид он имел вполне соответствующий времени и не мог заинтересовать бродящих повсюду бывших защитников Отечества. Но вот кого они там обступили? Хотят разжиться деньгами на водку? Вроде не похоже…
Орловский сделал несколько шагов навстречу группе, и внутри у него похолодело.
У самого забора стояли два прапора. На их юных лицах отчетливо читалась растерянность, граничащая с испугом, и это выражение еще больше заводило солдат.
– Будя! Попили нашей кровушки! – отчетливо прорезался чей-то визгливый голос, и следом лязгнул передергиваемый затвор.
Теперь выхода у Орловского не оставалось.
Идти по простреливаемому полю в атаку было значительно легче, да только куда деваться?
– А ну, расступись! – рявкнул Георгий, перекрывая гвалт. – Чего творите?
Лица солдат как по команде повернулись к нему, и на них отразилось столько злобы, что сердце чуть дрогнуло.
– А ты кто такой? – визгливо осведомился рыжий низкорослый солдат без головного убора.
Винтовку он держал словно палку, и губы Орловского скривились:
– А ты кто такой? – И презрительно добавил, не удержавшись: – Вояка!..
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Смутные времена страшны невероятным всеобщим зверством, но они же демонстрируют редкую крепость духа. И пусть последняя доступна лишь избранным, а большинство предпочитает пасть как можно ниже, но что поделать, когда хаос издавна борется в душах с порядком? Хаос много понятнее и нетребовательнее, наверное, поэтому люди чаще выбирают его. Напрягать силы, идти против течения всегда труднее, чем плыть, куда несет судьба.
А кроме того, не стоит сбрасывать со счета возможность возвыситься над остальными падшими соплеменниками. При всеобщем бардаке это сделать намного легче. Имей лишь наглость да звериную хитрость. Ну и, конечно, наплюй на всех остальных. На остальных плевать даже приятно.
Хаос – это торжество многих ничем не связанных между собой «я».
Кавалеристы Сухтелена к большинству не принадлежали. Они встали в строй сразу, словно и не было изматывающих переходов и постоянных опасностей, без рисовки и красивых слов, как положено мужчинам.
Именно из-за кавалеристов следующий марш вышел длиннее. Или, если говорить точнее, из-за вестей, которые они привезли.
Невероятно, но факт: какой-то встречный путник, из тех, которых много сейчас ходило по Руси, сказал, будто чуть в стороне от дороги есть имение, которого словно не коснулся всеобщий вихрь перемен. Чем-то сказочным, нереальным повеяло от этих слов, только в отличие от всех страшных сказок и легенд последнего времени эта была доброй.
Аргамаков не утерпел, отправился проверять весть сам, и остальной отряд потянулся следом, лишь помедленнее из-за своего большого обоза.
Самое же странное, что сказка оказалась былью. День был еще в разгаре, когда идущий на рысях разъезд проехал мимо аккуратных полей и въехал в не по-российски ухоженную деревню.
Мужики, убедившись, что перед ними регулярная часть, приветствовали путников с откровенной радостью, а подальше среди парка виднелась нетронутая усадьба, и вышедшие из нее несколько мужчин с винтовками за плечами приветливо помахали кавалеристам руками.
– Полковник Аргамаков. – Александр Григорьевич легко спрыгнул с седла и приложил руку к козырьку.
– Дзелковский, местный помещик, – стоявший впереди своих людей рыжеусый мужчина средних лет по-военному склонил голову. – Прошу прощения, господа, за, может быть, чрезмерное любопытство, но хотелось бы знать: вы здесь все?
– За нами идет отряд.
На лице помещика промелькнуло явное удовольствие.
– Что ж мы стоим? Проходите в дом. Умоетесь с дороги, а я тем временем распоряжусь насчет обеда.
– Благодарю, – упрашивать Аргамакова не пришлось.
В порядок прибывшие привели себя быстро, и тем не менее стол в обеденной зале был уже накрыт.
Было странно видеть аккуратно разложенные приборы, салфетки, фарфоровые тарелки. И полковнику, и его людям порой казалось, что ничего подобного давным-давно не существует на свете, как не существует прежней жизни. Давно – два с лишним бесконечных месяца, наполненных враждой и людской злобой.
Чувствовалось, что больше всего хозяину не терпится узнать, не возвращается ли все на круги своя, или перед ним последние уцелевшие осколки Империи, но расспрашивать Дзелковский не торопился. Прежде надо накормить людей с дороги, и уж потом можно удовлетворять свое любопытство.
Томить помещика Аргамаков не стал. Он в нескольких фразах рассказал о задачах своего отряда, упомянул о виденном по пути и выразил удивление здешним контрастом.
– Ничего удивительного, Александр Григорьевич. – Дзелковский был несколько разочарован услышанным, но старался не подавать вида. – Наш род владеет этими землями еще со времен Петра Великого. Мы всегда старались жить в полном ладу со своими людьми, а после освобождения мой дед заложил основы несколько иной хозяйственной системы. По существу, у нас здесь нечто типа пресловутой коммуны с поправкой на национальное сознание и принцип материальной заинтересованности. В усадьбе есть современная техника, крестьяне зажиточны, защищены всевозможными выплатами от болезней и старости. Так с какой стати им бунтовать? Правда, несколько раз объявлялись пришлые банды, но Господь милостив, пока отбивались. Я ведь тоже офицер.
Аргамаков посмотрел вопросительно, и хозяин пояснил:
– Образование у меня гуманитарное, но в роду служили все. Я с детства усвоил: если идет война, настоящий мужчина должен воевать. На боксерское восстание не успел, пока туда прибыл, все уже было кончено, но японскую прошел до конца и на великую поступил добровольцем в первые дни. Когда же все рухнуло, вернулся к родным пенатам. Теперь вот стараюсь сохранить хотя бы крохотный островок нормальной жизни среди всеобщего хаоса, а попутно веду кое-какие исследования из истории. Под луной не бывает ничего нового. Все уже было, только мы редко имеем возможность узнать всю подноготную былых событий, вот и удивляемся, глядя на перемены.
– Вам бы с нашим доктором поговорить, – не сдержал легкой улыбки полковник. – Он тоже любит порассуждать о причинах и следствиях. Хотя, должен признаться, мне это здорово помогает. Павел Петрович человек умный, подо все готов подвести философскую базу.
– Не Барталов, случаем?
– Так вы знаете Барталова? – Аргамаков давно знал, что мир довольно тесен, но все равно несколько удивился.
– Лечил он меня еще на японской. Я тогда первую рану получил. К сожалению, не последнюю.
– Скоро его увидите. Я думаю, через час они уже подойдут. Еще стемнеть не успеет.
– Я уже распорядился насчет размещения отряда, – предупреждая просьбу, сообщил Дзелковский.
Положительно, местный помещик был замечательным человеком. Или сказывалась военная косточка?
– Вам что-нибудь известно о том, что творится в Смоленске?
– Цирк, – односложно высказал свое мнение Дзелковский, но счел нужным пояснить: – Собравшиеся в городе или оказавшиеся там многочисленные представители разных партий, депутаты Думы, земгусары, всевозможные нелегалы и прочий охочий до власти люд решил, что пришел их черед. Раз уж не удалось установить демократическую республику во всероссийском масштабе, то надо в утешение создать хотя бы маленькое ее подобие. Уж не ведаю как – между собой все эти «граждане» грызутся похлеще пресловутой кошки с собакой, – но цели они достигли. Так что теперь вы находитесь на территории Смоленской губернской демократической республики.
Офицеры недоуменно переглянулись. За все время пути они не видели никаких следов власти и даже не слышали ничего о ней.
– Вы серьезно, Дмитрий Андреевич? – Аргамаков задал вопрос, который вертелся на языке у всех прибывших с ним.
– Разумеется. Я дважды по делам побывал в Смоленске и потому имел счастье видеть все это воочию.
Наличие хоть какого-то государственного образования здорово меняло дело. И не беда, что оно пока ограничено одной губернией. Главное – это почин, наличие хотя бы какой-то территории, а уж к ней рано или поздно будут присоединяться остальные.
– Так. И как далеко распространяется власть? Признаться, за все время пути мы ни разу не слышали о ней.
– А ни на сколько. – Дзелковский небрежно махнул рукой. – В том смысле, что формально она распространяется на всю губернию, а реально никакой власти нигде нет. Есть кучка всевозможных политиканов и их прихлебатели, жизнь же течет сама по себе. Я, признаюсь, тоже поначалу обрадовался. Даже самая слабенькая власть лучше полного всеобщего безвластия, но эта ограничена лишь круглосуточной говорильней в лучших думских традициях да борьбой с некой контрреволюцией уже в традициях революционных. В итоге за симпатии к прежней России вполне можно попасть за решетку, а то и к стенке. Это и есть единственное проявление власти. В остальном же за пределами города никто и не подозревает, что живет в новом государстве, да и в самом Смоленске царствует все та же анархия. Единственное – в городе сохранилась школа прапорщиков во главе с полковником Мандрыкой. Мировой офицер, доложу я вам! Правители хотя и косятся на школу, как на очаг контрреволюции, но разогнать пока не решаются. Может, надеются, что юнкера разбегутся сами собой, а может, понимают, что никакой другой реальной силы в городе нет. Запасные батальоны разложены, солдат объединяет только кухня, а кадеты еще слишком молоды. Что творится дальше, точно не знаю, но слышал, что Москва повторила судьбу Петрограда и превратилась в арену битвы различных банд. А за Москвой… Разве что в казачьих областях.
