Кир Булычев - Усни, красавица
– Я все вам расскажу, только оставьте меня в покое. Я не менее вас травмирован этой трагедией. Я был дружен с этой женщиной, да, вы можете написать на меня, куда вам угодно, – может быть, я был единственным человеком на свете, который ее понимал! Вот именно! Я все сказал. Теперь пишите, забирайте меня, сообщайте, делайте что хотите…
– Куда писать-то? – спросил лейтенант. Он мог становиться наглым, если человек ему не нравился.
– Как куда?
– А кому есть дело до вашего морального облика? Может быть, вашей жене?
– Только не ей! Она уже столько пережила! Вы не представляете.
– Очевидно, по вашей вине, – заметил лейтенант.
– Скорее по вашей, – отрезал Осетров. Голос у него был злой. – Я лишился любимой работы, я тяну от получки до получки, живу на жалкую зарплату, и вы это полагаете моей виной?
Возможно, лейтенант не знал о цэковском прошлом Осетрова. Он замолчал, чем лишил Осетрова главного оружия – возможности яростно спорить.
В возникшей паузе Лидочка физически ощущала неудобство, которое испытывал за стенкой Осетров. Он пришел сюда в полном смятении – одновременно желая действовать, сопротивляться, жаловаться, понимая в то же время, что его славное прошлое здесь ему лишь мешает.
Первым не выдержал молчания Осетров.
– Так зачем же вы меня вызывали? – спросил он с остатками гонора в голосе.
– Вы приглашены сюда, – вежливо ответил лейтенант, – в качестве свидетеля по делу о смерти Елены Сергеевны Флотской. Я вас уже ознакомил с вашими правами и обязанностями.
– Товарищ следователь, меня сейчас не интересуют права и обязанности. Надеюсь, меня ни в чем не подозревают?
Опять пауза.
Не хотела бы Лидочка оказаться на месте Осетрова.
– Ну? – раздался голос Осетрова.
– Вы о чем? – спросил Шустов.
– Так вы будете меня допрашивать или нет?
– Гражданин свидетель, – Шустов несколько сменил тему, – расскажите мне, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели гражданку Флотскую.
– Алену?
– Если вы ее так называли, то Алену.
– За два дня до ее смерти.
– Как вы узнали о дне ее смерти?
– На следующий день после смерти в институт примчалась ее подружка Соня Пищик, чтобы сообщить о самоубийстве Алены, причем она сделала это так, чтобы все обратили внимание на меня – словно именно я довел ее до самоубийства.
– А это так и было?
– Не повторяйте глупостей, молодой человек, – ответил Осетров. – Наши отношения с Аленой не давали никаких оснований полагать что-нибудь подобное!
Ну вот, подозреваемый приходит в себя – он уже спокойно врет. Словно Шустов ничего не знает.
– Есть другие мнения, – сказал лейтенант. – Продолжайте.
Спокойствие милиционера раздражающе действовало на Осетрова. Если он и был готов сопротивляться, то теперь ему, должно быть, показалось, что все это бесполезно.
– В последний раз я видел Алену Флотскую… в отделе. В явочный день, в среду.
– Да я не о среде спрашиваю, – озлился тут Шустов, – я говорю о дне смерти Флотской. Меня не интересуют ваши отношения дома или на работе – меня сейчас интересует только смерть Флотской. Неужели вам на нее наплевать?
– Ну как вы смеете так утверждать!
– Это вы меня наталкиваете на такую мысль.
Соколовская быстро прошла по коридору, толкнула дверь, вошла. Внутри сразу наступила тишина. Потом голос Шустова произнес:
– Инна Борисовна, я тебя очень прошу, побудь где-нибудь… в коридоре. У нас разговор.
– Еще чего не хватало! – возмутилась Инна и тут же вышла в коридор.
Она уселась на соседний с Лидочкой стул и тоже стала слушать возобновившуюся беседу Шустова с Осетровым.
– У меня есть показания свидетелей, – сказал Шустов, – что вы посетили Елену Флотскую в день ее смерти в восемнадцать часов вечера. Вы подтверждаете или отрицаете этот факт?
Наступила еще одна пауза.
– Это тот самый… любовник? – шепотом спросила Соколовская.
Лидочка кивнула. Соколовская вынула из сумки роман «Роковая страсть» с графиней или герцогиней на обложке и принялась читать.
– Да, я заходил к Алене, – после долгой паузы произнес Осетров. – В тот вечер… два дня назад.
– Ваш визит имел отношение к последовавшему затем самоубийству Алены Флотской?
– Да вы с ума сошли!
– Тогда расскажите, зачем вы пошли к ней вечером?
– Она мне позвонила.
Осетров отвечал теперь ровным, каким-то равнодушным голосом, словно сдался на милость победителя.
– С какой целью позвонила? – Вопрос последовал после паузы, наверное, Шустов записывал ответ.
– У нее было плохое настроение, она попросила меня прийти и поговорить.
– Почему именно вас?
– Я уже сказал вам, что мы были с ней дружны…
– И вас не смущала разница в возрасте?
– Наша дружба не переходила известных границ!
Вот сидит мужчина и предает женщину, гневно думала Лидочка, понимая притом, что никаких оснований гневаться у нее не было. Алена уже мертва, ей все равно, а Осетрову возвращаться домой и в институт. И ему-то страшно.
В коридоре появилась еще одна женщина.
– Вы к лейтенанту Шустову? – спросила она Соколовскую, которая читала роман «Роковая страсть».
– Посидите, – сказала Инна.
Вновь пришедшая оказалась Розой, соседкой Алены. Когда ее успел вызвать Шустов – Лидочка не заметила. Но татарка могла понадобиться ему в любую минуту.
Лидочка уже поняла, что Шустов рассматривает Осетрова как главного подозреваемого. Но для этого ему надо доказать или заставить Осетрова самого поведать о том, как он приходил к Алене ночью. Инна отложила книжку, заложив ее указательным пальцем.
– Расскажите, что происходило во время вашей вечерней встречи с Аленой Флотской.
– Ничего особенного, мы разговаривали.
Роза вдруг узнала Лидочку.
– И вас тоже? – спросила она.
– Потише, – осадила ее Инна, словно они сидели в консерватории.
За дверью продолжался допрос.
– Значит, вы приезжаете вечером, после работы, где вы могли разрешить все ваши деловые проблемы, к своей молодой сослуживице просто поговорить.
– Да, – ответил Осетров. – У людей бывает нужда в беседе, в утешении старшего товарища.
– Надо ли понимать, что вы приехали к ней в качестве старшего товарища?
– Что за странная постановка вопроса? Я не вижу оснований для иронии.
– Вы пожилой человек, у вас семья, у вас есть внук.
– Два внука.
– Два внука… Но вы дружите с молодой одинокой женщиной, посещаете ее квартиру, чтобы она могла побеседовать с вами как со старшим товарищем.
– Я вас понял! – возмутился Осетров. – Понял, что вам удобнее и проще питаться слухами и сплетнями, которые распространяются в институте, в основном с помощью и посредством ее подруги Сони Пищик, которая, к сожалению, работает в нашей библиотеке.
– И никаких оснований к сплетням вы не давали.
– Нет!
– Ой, врет же! – возмутилась Роза. – Ведь врет, он же ходил к ней, они даже в дверях целовались.
– Погодите, – снова оборвала ее Соколовская.
Круглое личико Розы излучало радость кошечки, прижавшей лапкой мышь.
– Хорошо, – произнес сыщик Шустов, – более подробно с вами обсудит эту проблему следователь прокуратуры, который ведет это дело. Моя задача проще – я сейчас как бы собираю мнения, смотрю, кто, когда, где был. Значит, гражданке Пищик доверять не следует?
– Соне? Ни за что!
– Так я ей и передам. Сведения, которые она сообщила, являются чистой ложью. Гражданин Осетров не имел близких и интимных отношений с потерпевшей.
– Не имел.
Опять была некоторая пауза, значит, Шустов записывал ответы Осетрова.
Потом Шустов деловито и как бы между делом спросил:
– А что вы в шкатулку положили?
– Куда?
– В шкатулку. В шкатулку крупного размера, тридцать два на двадцать четыре сантиметра, изготовленную из карельской березы, которая стояла на комоде.
– Я вас не понимаю.
Голос Осетрова звучал настолько неубедительно, что любому понятно было, что он просто тянет время и соображает, продолжать ли запираться или сменить пластинку.
– Значит, все-таки подсмотрела, – сказал он.
– Подсмотрела, – согласился Шустов.
– Это он про меня, – прошептала Роза. Она догадалась и была этим горда.
– Хорошо, я все расскажу. Совершенно честно, но попрошу вас, по крайней мере пока, не записывать мои показания. Примите их в устной форме. Я, в силу своего общественного положения, не могу позволить себе появиться в суде, даже просто свидетелем. Мое прошлое вызывает ко мне вражду со стороны так называемых демократов. Это объективная реальность. До сих пор звучат призывы к ликвидации членов коммунистической партии. Я же был одним из ее руководителей.
– Правда? – тихо спросила Соколовская.
Может, она тоже тайная или явная коммунистка?
– Врет, – ответила Лидочка. – Он был чиновником в ЦК. Таких там пруд пруди.
