Моя чужая новая жизнь - Anestezya
— Да ты становишься прямо военным стратегом, — пошутил он и ласково погладил меня по бедру. — Давай спать. Думаю, завтра герр гаупттман будет сильно не в духе, так что лучше постараться выспаться.
— Спать? — мурлыкнула я, прижимаясь ближе. — Это всё, чего ты хочешь?
Фридхельм потянулся ответить на поцелуй, постепенно заводясь.
— Ну вот что ты делаешь? — пробормотал он.
— Хочу отдать супружеский долг…
— Но тебе же, наверное, нельзя.
— Кто тебе такое сказал?
Я почувствовала, как в моё бедро недвусмысленно упирается его каменный от желания член. Ну, ещё бы, последний раз мы занимались этим чёрт знает когда, а точнее, три недели назад.
— Всё можно, если осторожно.
Нет, вы посмотрите, он ещё сомневается. Придётся задействовать тяжёлую артиллерию. Ночнушка хоть и красивая, но явно сейчас лишняя. Во-о-от, другое дело. Фридхельм прерывисто выдохнул и склонился, покрывая мою шею нежными поцелуями, постепенно спускаясь ниже. Я чуть вздрогнула, когда горячие ладони накрыли мою грудь, которая, по ходу, стала намного чувствительнее. Словно со стороны слышу не то стон, не то жалобное мяуканье, когда он губами оттягивает сосок, пока пальцы заняты другим, касаясь нежно, почти невесомо. Контраст этих лёгких нежных прикосновений и горячих губ воспринимаются почти как пытка.
Фридхельм отреагировал не так, как я хотела. Он нехотя отстранился, виновато прошептав:
— Рени, ну не могу я так, вдруг мы навредим малышу…
Да блин, что ж все мужики такие дремучие в этих вопросах? Помню, ржала в голосину, когда коллега рассказывала, что её муж на полном серьёзе отказывался с ней спать во время беременности. Боялся, видите ли, задеть своим членом ребёнка!
— Никому мы не навредим. Ребёнок пока даже не сформировался, — притягиваю его ближе, вовлекая в новый поцелуй — неторопливый, нежный.
Пальцы скользят по разгорячённой коже, обводя рельеф его плеч, рук, спины. Фридхельм наконец-то сдаётся — входит в меня медленно, горячо, сладко. Прижимаюсь ещё ближе, обвивая ногами его бёдра. Хочется слиться в одно целое. Тягучее словно мёд наслаждение разливается по венам. От жара наших тел, его рваного дыхания вперемешку с моими стонами буквально сносит крышу. Перехватываю его взгляд и теряюсь в бесконечной нежности, словно окутывающей со всех сторон. Выгибаюсь, вытягиваясь струной, цепляясь за его плечи, не в силах отвести взгляда от губ, шепчущих моё имя. Мир рассыпается огненными вспышками.
— Так странно, ты говоришь, что это ещё не совсем ребёнок, — Фридхельм ласково провёл пальцами по моему животу. — А я всё время представляю девочку, которая будет похожа на тебя.
— Почему девочку? — сонно улыбнулась я. — По-моему, все мужчины помешаны на наследниках.
— Может, потом будет и мальчик.
Ничего себе, он разогнался. Тут бы одного ребёнка поднять на ноги.
— Учти, я не из тех клуш, которые с радостью рожают каждый год по ребёнку, — полушутливо возмутилась я.
— Рени, я понимаю, ты росла одна, но по опыту знаю, что лучше, когда рядом находится близкий человек. В детстве я мечтал о сестрёнке.
— Это ты зря, — усмехнулась я, вспомнив свою вечную войну с сестрой. — Просто не представляешь, какими противными бывают маленькие девочки. К тому же на правах младшенькой она быстро бы построила вас с Вильгельмом. Только бы и слышал: «Ты же старше, ну, уступи».
Я слишком хорошо помню, как Полька вечно портила и тырила мои вещи, а мама заступалась, мол тебе, что жалко, это же твоя сестра, она же маленькая. Мелкая паршивка быстро просекла, на чьей стороне сила, и бессовестно этим пользовалась, чуть что бегая жаловаться.
— Ну и ничего страшного, — улыбнулся он. — Вильгельм же привык, что мама постоянно просила его позаботится обо мне. Мы, конечно, иногда ссорились, но как видишь, это не помешало нам быть не только братьями, но и друзьями.
Тут бы я поспорила. У них с Вилли, может, идиллия и любовь-дружба-жвачка, а мы с Полей вечно срались во многом из-за того, что мама не умела любить нас одинаково. Что ж, это урок, когда у тебя появляются свои дети, ты можешь избежать повторения ошибок своих родителей.
— Может ты и прав…
Я поёрзала, устраиваясь поудобнее. В уютном кольце его рук казалось, что мы всё ещё можем вот так спокойно обсуждать планы на будущее, мечтать о детях, но я должна бы помнить, что реальность далеко не располагает к такому.
— Фридхельм, как по-твоему, в это прекрасное будущее вписывается война?
— Война не будет длиться вечно, — уклончиво ответил он. — К тому же мы решили, что ты вернёшься в Берлин. Кстати, когда мы всё расскажем Вильгельму?
— Да погоди с этим, — отмахнулась я.
Знаю я этого перестраховщика — не успею даже вещи собрать, как окажусь в поезде на Варшаву.
— Ты разве не видишь, что русских так просто не одолеть? А что, если я права и они объединятся с союзниками? Я понимаю, что «долг» для тебя не пустое слово, но, а как же я? И ребёнок… Неужели ты хочешь, чтобы мы прошли настоящий ад?
— Ты опять предлагаешь бежать? — вздохнул он. — Я часто думал об этом. Когда-то я был напуганным мальчишкой, не понимающим, зачем нас отправили сюда убивать, но сейчас всё изменилось. Я не могу подвести Вильгельма и не хочу провести остаток жизни, скитаясь в эмиграции. Ты думаешь, так легко без документов пересечь границу? Или нас с распростёртыми объятиями ждут в Швейцарии? Но даже если бы получилось скрыться, разве это то, чего ты действительно хочешь? Прятаться в дёшевых отелях с грудным ребёнком на руках и трястись от страха каждый раз, когда полицейский остановит для проверки документов? Я не думаю, что всё настолько плохо. Мы сейчас вернули почти все позиции, кроме, разве что, Москвы. К тому же если Берлин будут часто бомбить, вы всегда сможете уехать с мамой в деревню. У неё там живёт сестра.
— Я понимаю, что в эмиграции жизнь не сахар, — меня снова охватила паника при мысли, что мой ребёнок ещё долго не увидит мирного неба. — Но ведь детям хочешь самого лучшего, а что дадим ему мы? Мать будет таскать его по бомбоубежищам, пока отец проливает кровь невинных людей?
Фридхельм напрягся под моей ладонью,
