Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
Бегу я к нему ещё и потому, что оказавшийся в центре моего внимания Каха, живёт ровнёхонько напротив него, через улицу. Первым делом, я захожу к Кахе во двор и отыскиваю взглядом нужный подъезд. Я останавливаюсь подальше, на противоположной стороне двора. Стою, чуть спрятавшись за трансформаторной будкой. Не хватало, чтобы он вышел из дома, и сразу наткнулся на меня. Руки вверх, именем закона вы арестованы, да?
Потом, отсчитав, с какого номера начинается нумерация квартир, пытаюсь отыскать нужные окна. Так, они, похоже со стороны улицы. Уже неплохо. Ещё бы и у Платоныча так же оказалось, и тогда можно было бы от него наблюдать за квартирой Кахи. Ну ладно, это мечты. И так чего-нибудь придумаю. А пока надо уходить.
Я поворачиваюсь и в трёх метрах от себя вижу… Каховского. Он стоит, засунув руки в карманы кожаной куртки. Локтем он прижимает свёрток. Кажется тяжёлый. На голове надета ондатровая шапка с развязанными ушами. Под тёмными карими глазами чёрные круги, взгляд тяжёлый, смотрит на меня в упор.
— Здорово, Брагин, — сипло говорит он. — Не меня ищешь?
11. Навстречу трудовым свершениям
— Здорово, если не шутишь, — отвечаю я, чуть прищурившись. — Может, и тебя.
— Говори, чего хотел.
Да, сейчас я пока к таким встречам не готов. Залёт! Не успел ещё подготовиться. Не очень удачно получилось. Хотя… Почему бы и нет…
— Поговорить надо, — отвечаю я.
Каха выжидательно смотрит.
— Про Джагу.
Глаза его чуть дёргаются, прищуриваясь, но остаются спокойными.
— Это с ним базарь, я за него ничего не скажу, — говорит он.
— Ну, я и хотел сказать, что типа похер, он всё равно уже в мусарне.
— Почему это? — как бы не знает он.
— Так он на меня с ножом накинулся вчера. Здесь вот, на площади Советов. Походу совсем у него жбан протёк. Или это ты послал?
— Нет, не я, — спокойно, безо всяких эмоций говорит Каха. — Он сам по себе, а я сам по себе. Иногда пересекались. Не более.
— Так он батю моего порезал. Я его чуть на месте не порешил. Пусть радуется, что меня оттащили вовремя.
— Он не умеет радоваться. Умел бы, сейчас в мусарне не сидел.
— Ладно, — заявляю я, — короче, я пришёл сказать, что хочу замирить, короче. В общем, зла не держу. И ты не держи, если можешь. Мне с тобой враждовать причины нет. Что было, то прошло, надо вперёд двигаться, а не в прошлое заглядывать. Я так думаю. Нам делить нечего. Я на твоё не претендую. Ну, всё вроде. Что хотел, сказал.
Мне эти слова даются нелегко, прям комом в горле застревают. Я будто костью давлюсь. Нет, не надейся, за отца ты ответишь. И если закон до тебя не дотянется, будь уверен, уж я-то точно дотянусь. Надеюсь, он не чувствует эту мою энергию, вырывающуюся наружу.
Каха кивает:
— Согласен. Мне тоже с тобой нечего делить. Может пересечёмся когда, друг друга знаем.
Страха он не испытывает, хотя должен был, но это даже хорошо. Пусть думает, что я от него удара не ожидаю. Надо попробовать его заманить в ловушку, но он, сука, хитрый. Своими руками ничего делать не будет, наверное.
— Ладно, на, — говорю я и протягиваю пакет с бутылкой. — Тебе. Типа трубка мира.
Он принимает пакет и чуть приоткрывает. Рассмотрев содержимое, присвистывает:
— Нормальный подарок. Что же, я в долгу не останусь.
Он достаёт из подмышки свёрток и передаёт мне.
— Держи. Это тебе.
Я разматываю хрустящий заграничный пакет и вижу чёрную с золотом коробку двенадцатилетнего Ballantines. Ну вот, Платоныч без подарка тоже не останется, а то я уж расстроился. Вискарь зачётный, в Союзе, насколько помню, такой никогда не продавался. В любом случае, это покруче будет, чем Red Label, но ему и красненькое сойдёт.
Мы оба удовлетворённо хмыкаем. Возникает небольшая пауза. Вроде всё сказано и надо расходиться. Каха чуть подаётся вперёд и протягивает мне руку. Я пожимаю. Ощущение не самое приятное, но виду не подаю.
Скорее всего, он будет продолжать искать возможность нанести удар. Ладно, посмотрим. Надо ещё у Трыни повыспрашивать, что там и как произошло.
Я перехожу через дорогу и иду в дом напротив. Поднимаюсь на четвёртый этаж. Дверь открывает Юрий Платонович. На нём мягкие брюки и рубашка с закатанными до локтей рукавами.
— Проходи, Егор, рад тебя видеть, — говорит он.
— О, вас можно поздравить, гипс сняли.
— Да, не говори, надоел, как собака. Тапочки вот бери. Давай, проходи.
Он проводит меня в комнату. Квартира у него большая и богато обставленная. Высокие потолки, большие окна, много воздуха, чувство надёжности. Вот за что я люблю полнометражки.
— Я только что чай заварил, — сообщает Большак. — Присаживайся, я сейчас принесу.
— Я вам тут подарочек маленький принёс к празднику, — протягиваю я ему пакет.
— Да? — удивляется он. — Интересно, что там такое. Ого! Ничего себе. Виски! Настоящее заморское виски. В наших краях такого не купишь. Где же ты нашёл такую ценность?
Я улыбаюсь.
— Секрет что ли? — Юрий Платонович тоже улыбается.
— Да, не особый. Отец из командировки привёз.
— Вот как! Отец всё-таки имеется, да ещё и в загранкомандировки ездит? Интересно-интересно.
— Ну, это не совсем то, что вы подумали. Отец имеется, только он с нами не живёт, а в командировке, как я понимаю, было не так уж и приятно. Его там подстрелили. Он военный.
— Ах, вот оно как, — качает головой Платоныч. — Афганистан?
— Нет, туда ведь только зашли. Пока не рассказывал. Да с ним новая беда приключилась. Лежит в нашей с вами больничке.
— Так, сейчас мне всё расскажешь. Я за чаем.
Юрий Платонович уходит на кухню, а я прохожу в комнату. Здесь стоит большой велюровый диван в тонкую полосочку и довольно старые деревянные шкафы, заполненные книгами. Не уверен, имеют ли они антикварную ценность, но выглядят красиво. На стене висит большая картина, на ней натюрморт с тыквами.
Осмотревшись, я подхожу к окну и, чуть сдвинув тюлевую штору, рассматриваю дом напротив. Моё везение продолжается. Окна квартиры смотрят на дом Кахи. У него квартира на третьем этаже, а я сейчас нахожусь на четвёртом. Эх, бинокль бы не помешал. А так, пункт наблюдения очень хороший.
— Юрий Платонович, а у вас бинокля нет случайно? — спрашиваю я, когда он возвращается с чайником.
