Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
Он проводит ладонью, приглаживая волосы.
— Правильно ты думал, правильно. И продолжай в таком же духе. Только во всём ведь нюансы имеются.
— Ну давайте ваши нюансы, Анатолий Семёнович. Чего вы хотите-то от меня, что такое представление мне закатили? Цирк на льду просто. Я уже весь от любопытства сгораю.
— Нравишься ты мне, Брагин. Толковый ты парень. Даже не ожидал. Думал ты разволнуешься, запаникуешь, где моя мама, вы не имеете права и всё такое… У меня и дело-то знаешь, яйца выеденного не стоит.
— Чего ж тогда?
— Каха, — просто говорит он.
— Чего Каха? — не понимаю я.
— Мне нужен Каха, и ты мне его достанешь. А если не достанешь, сам сядешь. Я тебя не знаю, но узду на тебя имею, как видишь.
— Ну ты даёшь, Анатолий Семёныч. Красиво вербуешь и колешь, наверное, круче Мюллера, простите за панибратство. Я ж не его человек, я враг его, не забыли?
— Ничего, на первый раз прощаю, — добродушно улыбается он. — Знаю, не его ты человек, точно. Но у тебя же выбора нет. Вот и постарайся. Можем вместе чего-нибудь придумать.
— Так это не очень быстро будет. Завянут показания свидетелей ваших.
— А ничего, ты не бойся, я освежу. Но тянуть действительно не стоит. Нужно решить вопрос, как можно оперативнее. Понимаешь?
— Вы меня, стало быть, в ЮДМ записали? — усмехаюсь я. — А зачем такая экзотика? Почему в обычном порядке не можете?
— Если у нас с тобой ничего не выгорит, никто и не узнает. Правосудие над тобой свершится, всего и делов-то. А если всё получится, поздно будет на попятную идти. Придётся брать его, допрашивать, судить. Ферштейн? Ты знаешь, чей он сынок?
— Знаю, — киваю я.
— Ну вот. Сам понимать должен. Начальство даст по шапке. Не разрешат, в общем, по Каховскому работать. А про тебя и знать никто не будет.
— Да ладно, не разрешат. У нас неприкасаемых нет.
— Это точно, но круговая порука в некоторых местах ещё встречается. Отдельные, так сказать, недостатки. Вот этот порочный круг мы с тобой и порвём.
— А дядя Гена крокодил? Вы ему доверяете что ли? — поднимаю я бровь.
— Это кто ещё такой? А, Рыбкин что ли? — он смеётся. — Не боись, этот крепко у меня на крючке сидит.
Ну смотри, тебе виднее…
— А вдруг я вам Каху приведу, а вы меня, всё равно, преследовать продолжите?
— Слово милиционера.
— Не пойдёт, — говорю я. — Обстоятельства бывают сильнее слова. Думайте над гарантиями. А вообще, сразу бы объяснили, что к чему, можно и без казематов обойтись было.
— Да как без казематов? Неубедительно было бы. А я эту убедительность, ужас как люблю.
Мы ещё немного беседуем, и я выхожу из отделения. Блин. Вот же угораздило. С другой стороны… С другой стороны, с Кахой по-любому надо что-то делать, я всё равно хотел. Только я хотел его просто отмудохать, а тут целая операция, за время которой он сам может до меня добраться. А так ещё и родная милиция поможет. Только слишком на их помощь не стоит рассчитывать. Ну, так я и сам мент, вообще-то.
Я прохожу мимо «Буревестника», магазина спорт-товаров и останавливаюсь, глядя на интернат. Он стоит чуть в глубине, в стороне от дороги. Обычное здание из красного кирпича… Трыня, похоже, может мне пригодиться. Надо его выцепить как-то… Ладно. Подумаю, торопиться не буду.
Когда подхожу к дому, встречаю Рыбкина.
— О, Егорий! Ну что, поговорили? — интересуется он.
Дядя Гена съел пургена.
— С кем? — простодушно спрашиваю я.
— Ну с капитаном, с кем ещё?
— А, с капитаном? Да, поговорили.
— Ну?
— Дядь Ген, давайте без Егория, ладно? Предупредил же.
— Смотри-ка, предупредил он. Договорились с капитаном-то?
— О чём? Подписал всё, как вы и сказали, и всё, аля-улю. Я пойду, ладно? Там мама ждёт.
Она действительно ждёт.
— Ты куда запропастился с утра пораньше? Я думала, ты спать будешь, а тебя и след простыл.
— Гулял по спящему городу. Везде пусто, красота прямо.
— Что-то ты всё гуляешь и гуляешь, лучше бы примеры решал.
— А ты в больницу звонила? — спрашиваю я.
— Да. Перевели родителя твоего в обычную палату, вроде всё нормально. Передачи пока нельзя. Иди обедай. Сам только курицу подогрей. Салаты ещё. Представляешь, я же сырный вчера на стол не выставила, с чесноком и майонезом. Совсем уже ку-ку, мама твоя. Ку-ку, мой мальчик! Как в мультфильме.
Я приступаю к трапезе.
— Тебя тут все обыскались уже.
— Да? — удивляюсь я. — И кто же это?
— Серёжа звонил, вернее, оба, и Бельков тоже. Потом приходила Наташа Рыбкина. Она тоже, говорит, так перепугалась вчера, бедная девочка. Кто ещё? Беспризорник твой приходил.
— Ты его угостила чем-нибудь?
— Дала мандаринку.
— Понятно.
— Ну и Юрий Платонович звонил, просил перезвонить.
— Ясно, мам, спасибо.
Я быстро ем, мою за собой посуду и бегу звонить Большаку.
— Юрий Платонович, здравствуйте. Это Егор.
— Привет, Егор, с Новым годом тебя.
— И вас тоже. Смотрели вчера хоккей?
Он хрипло смеётся в трубку:
— Смотрел, конечно. Как тебе удалось? Все мои друзья сделали ставку на ЦСКА.
— А вы?
— На канадцев, конечно, ты же меня предупредил, — продолжает смеяться он.
— Ну вот, поздравляю. Сколько выиграли?
— Шестьдесят копеек.
— Большой куш, — говорю я с иронией.
— Точно. Слушай, а ты можешь ко мне домой прийти?
— Могу, конечно, — сразу отвечаю я. — Когда?
— Да хоть сейчас, пока выходной, а то завтра на работу собираюсь, хоть и на больничном ещё.
— Хорошо. Мне минут тридцать нужно.
— Да хоть сколько, я никуда не тороплюсь. До завтра дома буду.
Поговорив с Большаком, я иду к шкафу. Хочу одеться поприличнее.
— Мам, я к Юрию Платоновичу схожу, он меня позвал. Чего бы мне одеть, как думаешь?
— На-день, — она выделяет ударением «на» — вельветовые брюки и тонкий красный свитер. Будет вполне прилично.
Я вытаскиваю из шкафа нужные вещи.
— Я знаю, — говорю я, — что на-девать. Оговорился просто, а ты уж сразу.
— За своей речью нужно следить, — наставляет она.
— А Наташка чего хотела? Неужели математикой заниматься?
— А вот надо было, но нет. Она пошла к кому-то в гости, хотела тебя позвать с собой.
— Понятно… Слушай, а ты не против, если я Платонычу папину бутылку отнесу? Папе сейчас всё равно нельзя, а Большаку, может, приятно будет. Он же нам вон какой набор подсуропил.
— Возьми, конечно.
Я мчусь к Юрию Платоновичу на всех парах. И это далеко не только
