Алеет восток - Владислав Олегович Савин
Квартира огромная. Великая поэтесса въехала сюда к мужу в двадцать четвертом. Сейчас – вся ее целиком. Были соседи, вся семья погибла в Блокаду. Жилплощадь даже больше, чем у нас с Михаилом Петровичем в Москве, и зелень за окном – а вот отчего-то ощущение, как в склепе! Или в сектантской молельне, с атмосферой нетерпимости к любому мнению, кроме принятого здесь – ощущение почти физической духоты, хочется распахнуть настежь окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха; потолки высокие, а будто давят, создавая ощущение дискомфорта. Еще сильнее это было заметно в комнате, куда мы вошли – гостиная, красный плюшевый диван, обеденный стол со стульями посреди, белый кафельный камин, с потолка свисает лампа с красным абажуром, и примета новейшего времени, телевизор КВН-49 в углу. Сама сидит в кожаном кресле, как на троне, вполоборота к двери. Выглядит моложе своих шестидесяти лет, из-за короткой мальчишеской стрижки, одета в простое синее платье. На диване двое – великий писатель (импозантный седой мужчина) и его дочь, сорокалетняя дама с английской лошадиной рожей (про эту сволочь, будущую диссидентку, я уже упомянула выше).
Выдержав паузу, хозяйка повернула голову. Узнала меня. На лице ее за какую-то секунду сменились первоначальное равнодушное высокомерие, промелькнувший испуг, и наконец, истинно королевское холодное презрение.
– Лева, ты кого привел? – произнесла она, растягивая слова, как с французским прононсом. – Эта… присутствовала на моих допросах! И вы посмели прийти сюда, в эту квартиру? Вон!
Она царственно вытянула руку, указывая на дверь. Как истинная королева – нет, пожалуй, уже свергнутая королева в изгнании! Но дама волевая, этого у нее не отнимешь. Говорю ей спокойно, глядя как на равную:
– Анна Андреевна, у англичан есть поговорка «Даже кошка может смотреть на короля». Что же касается людей, то, что в европейской традиции, что в русской, даже приговоренному к смерти злодею предоставляется последнее слово. Я предлагаю вам побеседовать, не более того. Вас это ни к чему не обяжет – можете считать ее просто разговором случайно встретившихся в трамвае людей.
Если она будет настаивать, придётся перейти к жесткому варианту. Четверо сотрудников ждут на улице, двое на виду, это особо оговорено. Предложить Анне Андреевне посмотреть в окно и сказать: «Если я выйду, они войдут, и с понятыми. Вам известно, что такое, по вновь открывшимся обстоятельствам?» Лично мне подобные методы никакого удовольствия не доставляют. Только если никак иначе нельзя.
Великая поэтесса лишь плечами брезгливо пожала. У окна стоит, шаль на плечи набросила, от меня отвернулась. Но все же успела я в ее взгляде, брошенном на меня, заметить искорку интереса. Хотя неприязни там было намного больше. Что ж, теперь будем из этой искорки пламя раздувать.
– Позвольте представиться – Лазарева Анна Петровна, инструктор ЦК ВКП(б), работаю в отделе идеологии и пропаганды. В мои служебные обязанности входит и работа с интеллектуальной элитой нашей страны. Именно поэтому я и присутствовала на вашем допросе, Анна Андреевна, – мне надо было понять, что вы за человек, как с вами говорить, и имеет ли смысл это делать вообще. И если с Львом Николаевичем ситуация более или менее понятна, то вы для меня, после прочтения вашего дела, оставались «терра инкогнита».
– Позвольте поинтересоваться, за что мне такая честь? – сухо спрашивает Лев Николаевич.
– Во-первых, потому, что вы, несмотря на все сложности, имевшие место быть в ваших отношениях с советской властью, пошли добровольцем на фронт, честно и храбро отвоевав на «Куйбышеве». Что показывает, судьба страны для вас важнее, чем недовольство властью. Конечно, тогда вы не могли знать историю, случившуюся с генералом Деникиным, – но мотив и у вас, и у него явно был один.
– Я не знаю этой истории, Анна Петровна, – Гумилев был явно заинтригован, – не могли бы вы ее рассказать?
– Охотно, Лев Николаевич, – боковым зрением отслеживаю реакцию остальных: Анна Андреевна смотрит на меня с интересом, постепенно пересиливающим неприязнь; прозаик с дивана смотрит, скорее, с любопытством; его дочка – с откровенной ненавистью! Ну, ее мнение лично меня меньше всего волнует!
– История простая – весной 1943 года к генерал-лейтенанту Деникину пришли гости и увидели на стене его гостиной карту, на которой красными флажками было отмечено продвижение Красной Армии. И спросили: «Антон Иванович, вы же воевали с большевиками не на жизнь, а на смерть?!» На что Деникин ответил: «Это наша, Русская Армия!»[17] И как вы знаете, Деникин, как и многие другие бывшие «белые», сделали выбор в пользу настоящего и будущего, приняв советское гражданство. Позволю себе заметить, что страна тоже сделала такой выбор – прошлое не забыто, но нельзя жить прошлым, поэтому избрано было будущее.
Во-вторых, Лев Николаевич, вспомните, Полярный, октябрь сорок третьего, матросский клуб – и рукопись, что вам тогда вручили (ой, там кажется, на машинке было отпечатано, но как еще назвать?). Так получилось, что человека, написавшего это, и еще многое другое, материалы мы вам можем дать – сейчас нет с нами. Но есть мнение, что именно вы можете продолжить его дело, очень важное для советской науки. Поэтому мы следили за вашей судьбой, одёргивали недоброжелателей, ставивших вам в вину происхождение и непонимание марксизма. Ваши нынешние сложности, Лев Николаевич, вызваны вами же – при всем моем, поверьте, искреннем и глубоком уважении к вашему таланту, я вынуждена согласиться с учёным советом института: нельзя в научных спорах переходить на личности и проявлять такую нетерпимость к чужому мнению! Вы сами сумели поссориться со многими коллегами, в том числе уважаемыми учёными и даже со своим научным руководителем. И остановились в развитии, изучили таджикский язык и успокоились. Для сотрудника Института Востоковедения этого явно недостаточно. Лично я, хоть университет не закончила из-за войны, свободно говорю по-немецки, по-английски, по-итальянски. Но не беспокойтесь – кстати, поздравляю вас с защитой кандидатской. И заверяю, что когда вы докторскую решите защитить, по интересующей нас и вас теме, полная поддержка с нашей стороны вам будет обеспечена – стипендия, доступ к архивам и еще материалы от того же автора (ох, знал бы Лев Николаевич, что
