За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
Он стоял, замерев, завороженный видением. К нему подошел Краюха, толкнув в плечо:
– Ты чего?
Чий вздрогнул. Глупости.
– Ты чего? – переспросил Краюха.
– Да нормально, – он сообразил, что уже долго смотрит на Краюху, не реагируя, с нелепым, наверное, выражением на лице и схватил еду, которую тот ему, оказывается, все это время протягивал. – Подгорело, что ли… Горячее… да нормально, Край!..
Тот, все еще подозревая, не двигался и смотрел на него.
– Сплю уже, что ли. Сейчас что-то в голову ударило – думал мешок свой на привале оставил. Ты чего не ешь?
– Уже, – он взял Чия за локоть. – Сдвинься, мешаешь.
Сзади начали убирать костер, возились с мешками, они отошли вместе с Тольнаком, встав у Израна, который все так же сидел на земле. Тольнак стругал марановую кость ножом и продолжал Краюхе что-то рассказывать, начатое еще у костра. Чий не вникал. Сверху назойливо грохотало.
Он жевал на самом деле сгоревшее мясо в скрипящей на зубах золе. Все еще под впечатлением «мертвецов, затерянных во времени».
Наверное, приди такое на ум кому-нибудь из Караванщиков, и получилась бы еще одна сказка. Так у них это получается? Кто-то же, когда-то придумал остальные. Или спор какой-нибудь, конечно, на самом деле, это было не так, а гораздо дольше и сложнее, он чувствовал, что иначе быть не может, и такая вот сказка – не произведение одного человека или группы, тут совсем другой масштаб, это плод действия каких- то сил, может, на уровне народа. Но, все равно, принцип тот же. Людей волнует какой-либо вопрос – идут споры, размышления какие-то, кто-то, кстати, рассказывает случай из жизни, и параллельно с этим медленно вызревает… Наверное, так. А у нас?
Он вспомнил последний спор. На сколько же все это нелепо выглядело.
«А у деда твоего мотыга была?» – «Но я там знаю…» Чий улыбнулся. «А Тольнак ведь там не это увидел, – подумал Чий. – Каким же я ему теперь казаться должен, захотел – сделал. Как пальцам щелкнуть. Да и все равно, пусть думает».
Дунуло очень резко, надкушенная полоска мяса вывалилась из руки. Он дернулся вниз, представив, что увидит ее, безнадежно грязную, на земле. Снизу полосу протягивал Изран.
– О! Не упала?
– Ага.
– Спасибо. Чё, поделимся, будешь?
– Да нет. Ешь.
– Он собирался выпрямиться.
– Чий, – Изран смотрел на него снизу вверх, – ловко. Рука не болит.
Чий сперва даже не понял, что он имеет в виду, а в следующее мгновение ему уже было не до этого – он внезапно вспомнил, что должен означать это грохот. Он поднял глаза к небу, и в тот же миг почувствовал телом рябь сильных, холодных, мокрых пальцев. Они стучали на голове и плечах, с ровным шипением забарабанили по пыльной траве на переходы вокруг. Дождь!
Все кинулись к роще, мокрые, на ходу пытаясь развернуть тент. Земля, покрытая стеной воды, вспыхивала металлическими отблесками. Влажные ветки хлестали по лицу, холодные струи во время попыток растянуть материю, бежали за шиворот
– Дождь! – стараясь перекричать шум ливня со свистящим ветром, орал он на ухо Краюхе, с которым они пытались наклонить деревце. – Дождь, как мы его пропустить могли, знали же… И гром…
В небе опять грянуло. Потоки воды хлестали сверху, гася все прочие звуки. Тент все-таки накинули, его обтекал ветер, отдельные сильные порывы, пробивавшиеся внутрь, надували его пузырем, вырывая из рук. Ворот и Рыжий-старший, схватив лопаты, исчезли снаружи. Чий подошел к выходу, за сплошным пологом воды было темно. Уродливо раскачивались ветки.
Внезапно вспыхнула молния, озарив светом Степь, место у привала, черное пятно костра и какую-то горбатую груду рядом. Чию вдруг стало страшно – он понял, что это такое. Рядом с бывшим костром, под потоками сверху сидел Изран. Все так же, как и прежде – тихо, мирно. Это выглядело как-то неестественно нереально и потому нелепо и очень жутко. Он вдруг почувствовал, как шевелятся у него на затылке волосы. Что с ним? Промелькнула бредовая догадка, что с Израном что-то случилось, когда начался дождь. Может, он умер или просто не может встать, ему плохо, и он лежит сейчас там, не чувствуя рук и ног, беспомощно, в холодной воде, может, он даже кричит им, а дождь глушит звуки. Чий поймал себя на мысли, что если бы он наверняка знал, что это действительно так, то ни за что бы туда не пошел. И почему-то совсем некстати подумалось, что у него под таким ливнем обязательно должно промокнуть все в мешке.
Страшно… В темноте снаружи уродливо раскачивались ветки, выл ветер. Что-то он мне тогда сказал? Что? Насчет Ушастого, – он похоже это в виду имел. «Ловко»! Значит, тоже понял. Хотя здесь как раз-mo и понятно – если Тольнак понял, уж он-то сразу догадаться должен был, натаскан на это. Но Чий знал, что его беспокоит не это, там было что-то, еще недосказанное или непонятое. Он попытался восстановить тот момент в памяти. Что? И тут он понял, что это было, – его интерес, участие. Он ведь сидел, слушая, до этого считал, что, кроме него, не может никто, а тут, оказывается, нет. Или даже не задумывался, что так именно можно, вот и удивился. Да, если бы его не заинтересовало, он бы вообще слова не сказал. Это ведь Изран…
Он обернулся назад в темноту под шатром. На него смотрели мокрые, взъерошенные, испуганные дети. Сжатые губы, страх в глазах. Ему вспомнилось, какими они были на перевале утром – сытые, беззаботные. На прогулке они были, вот они, рыбы в луже. Его взяла злость за то, что им тоже страшно, и они также боятся что-то сделать, за то, что, оказывается, они просто дети.
– Ну что, весело сегодня идти было. Да?! – он и не думал, что скажет это в голос, тем более так, зло, чуть ли не крича.
Ему никто не ответил, даже почти не удивились, только снаружи было слышно, как бьется о плотную материя дробь тяжелых капель. Чий отвернулся.
Дождь внезапно усилился, или это только ему показалось, потому что ветер стих почти совсем, и вода лилась теперь ровно сверху вниз. В небе опять вспыхнуло, серия из трех или четырех огненных ломаных стрел, и Чий увидел, как неподвижная груда медленно выпрямилась, и,
