За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
Стадо тупое, глупое. Амбар, куда им спорить, им говорить надо по очереди, только с разрешения. Заговорил без спроса – сразу дубиной по башке и в морду пинком, туда вмять, поглубже в общий загон, чтобы не лез к кормушке. По-воротовски. Ушастый дергал головой, выплевывая за раз по два-три слова, быстро-быстро, так, что разобрать было уже почти невозможно. Нельзя ему, видите ли, заикаться, никак. Авторитет потеряет, видите ли, болван.
Внезапно Чия осенило. Он сел еще ближе к костру на корточки.
– Погоди! Погоди! Сказал, да, сказал? Да погоди ты тоже, – Чий добился временной тишины, повернулся к Ушастому. – Вы неправильно спорить начали. Вот смотри, как получается, вот он говорит, что если что-либо существует теперь, вещь какая-нибудь, предмет, это не значит то, что в прошлом…
Он специально пересказывал слова Дерева медленно и очень подробно, выдерживая паузы. Он уже чувствовал, что получится, комментарий Рыжего-старшего со смешком Чий пропустил. Правильно, зачем спорить, не надо. Зачем до их уровня себя опускать.
– Ну, а я ему говорю, что… – начал Суран.
Чий жестко, но без крика сказал ему, чтобы тот не перебивал и дослушал. Он же его слушал и не перебивал. Потом снова начал все тоже, медленно и плавно. Вокруг засмеялись.
– Чий, так вот тут…
Ушастый клюнул носом в воздух от подзатыльника. Он поднял на него белое удивленное лицо. Вот так вот – по башке…
– Ты, бля, вести себя когда научишься, говорят тебе, не перебивай, дай человеку мысль выразить!!! Тебе замечание сделали!? Чего тебе еще надо?!!
– У Ушастого застыли слезы в глазах, он смотрел на него с болью, не мигая, выждал паузу, вздохнул, открыл рот, собираясь говорить.
Вот ты твердолобый, а! – Чий встал и отошел от костра.
Сзади больше не спорили, там переговаривались и обиженно всхлипывали. Ладонь горела от удара. Вообще красиво получилось, красота. Он ликовал. Аж нереально правильно, так не бывает, как будто заранее договорились. А ведь если задуматься, то и не по-воротовски совсем, он бы все сделал не так – и проще, и некрасивее…Просто тупо сказал бы им замолчать, под предлогом того, что спать скоро пора, например, выспаться надо. Стали бы возражать – надавал бы кому не попадя, да и не стали бы… А это по-чиевски получилось. Ушастого только жалко, не за что выхватил.
– Чтобы не перебивал, да? – Тольнак, сдерживая смех, глядел на него сбоку.
– Чий, усмехнувшись, покивал.
– Ловко.
– Ну, так. Стараюсь.
– Ушастого не жалко.
– Я же не сильно. Больше напугал. Жалко. А что делать было, эти же не остановились бы. И мясо бы сгореть успело, и …
– Теперь у него болит.
– Они оба рассмеялись.
У костра за спиной Рыжий-старший произнес:
– Это Чий, на самом деле, соперника устранял. Он же рассказывал, как, по правде, было, сказку караванщиковскую, да, Чий?
– Точно, – подхватил Краюха, подойдя к нему. – Чий, мы теперь верим.
– Какую сказку? – спросил Тольнак.
– Тебя не было, что ли, по-моему, все уже знают? Я один раз слышал и на Амбаре рассказал, как Караванщики говорят про то, как люди появились. Сказка.
Тольнак кивнул. Видно было, что ему безразлично.
Тольнак всегда парень практичный был, его такие вещи не интересуют, он и спросил-то, видимо, скорее, для приличия. Хотя кого тут такие вещи интересуют? Раньше бы Чий сказал, никого. Оно на самом деле так и было, а вот тогда выслушали, вроде увлекло как-то даже, и даже что-то запомнили, как оказалось.
Дернуло же меня им это рассказать. Как это получилось? Говорили о чем-то, затем, раз, и он уже рассказывает. И где?! На Амбаре.
Пьяный был тогда, что ли? И слушали ведь! На самом деле, странно получилось. История, правда, действительно была красивая.
Он вспомнил, как услышал ее сам. Они зашли тогда с братом в гости на стоянку каравана. Хриплый голос рассказчика, которого он перед тем видел пару раз случайно и которого запомнил, пожилой, с седой головой и шрамом через весь лоб, они сидели в темноте в этом их доме из ткани, и слушал каждое слово.
Там говорилось, как ветер полюбил Альмрэн, они называли ее «нуихьро» – Чий плохо понимал, какой-то сложный термин – во-первых, гора, а во-вторых, живая, что-то вроде личности горы, и на Амбаре в этом месте он добавил от себя. Вскоре у них должен был родиться ребенок, вместо этого родилась тройня – сильный большой первенец и два слабых крошечных существа, мальчик и девочка. Первенец был Шарухан, как его называют, Старший брат, а мальчик и девочка выросли, став первыми людьми. Рассказ тогда был долгим, он сам передавал, естественно, покороче, но, в принципе, и он пересказал то же самое.
Непонятно, как к этим историям относятся сами Караванщики, вот это для него всегда оставалась загадкой, с одной стороны, все это их явно забавляет, вспоминают их постоянно, не истории, а, допустим, с помощью упоминания какого-нибудь эпизода или намека на него пошутить могут. Вещи, когда рисунками покрывают, обязательно на их тему, а с другой стороны, ведь далеко же не дураки в массе своей и повидавшие много, неужели они верят, что люди, например, появились именно так. Как будто даже гордятся сказками своими, вот этим всем. Видимо, все-таки не так, чтобы верят, но определенный смысл вкладывают какой-то. Непонятно все-таки.
Чий подумал, что это странно, почему у них так много этих красивых сложных сказок, когда все слышанные им с детства – примитивные, безликие, тусклые, нелепые, и, кроме того, он сильно подозревал, что они, во всяком случае, большая их часть, были историями реально живших людей, почти забытыми, искалеченными слухами, временем, уродливо упрощенными. Почему так?
Краюхи и Тольнака, рядом уже не стояло, они сидели вместе со всеми возле костра. Там теперь не было ни суеты, ни спора, люди с усталыми лицами устало ждали, когда будет можно поесть. Ушастый сидел спиной к нему, внешне, как обычно, без каких-то следов видимых переживаний.
«Люди откуда», сказки Караванщиков, хриплый голос рассказчика со шрамом на лбу – как будто тут было что-то общее, что все это, как будто увязывало. На него вдруг нахлынуло смутное чувство догадки, той, которая ускользнула от него, когда он думал об истории «откуда люди»
Перед мысленным взором опять появилась картина древности человечества с этими вечно повторяющимися циклами.
У костра разговаривали слишком тихо, чтобы можно было разобрать о чем, оттуда где он стоял. Только видно, как немного меняется мимика на уставших лицах. Он неожиданно подумал, что все это уже было когда-то. Разговор, и этот вечер, непременно было, и так же девять таких же, как они, сидели, оторванные огромным пространством пустого поля от людей, они были одни, была теплая ночь, где-то далеко мелькали молнии, такой же Кольма, над
