Евгений Красницкий - Отрок. Богам — божье, людям — людское
— Нет, батюшка Туробой… — Мишка прокашлялся, потому что собственный голос показался ему до отвращения детским. — Четвертый десяток, из куньевских ребят, урядник Климентий назначен во время похода за болото вместо Демьяна.
— Значит, даже и не Нинеины, а Красава ими командует, как хочет? — Аристарх подбоченился и грозно сдвинул брови. — Так кто же здесь главнее, ты или Нинеина сучка? Да, видать раньше мне надо было к вам приехать! Все Корней: «Сами позовут, сами позовут…» Тьфу! Позовут они! Даже не видят, что у них под носом творится!
«Блин, как по учебнику: неформальный лидер, в некоторых вопросах, оказывается влиятельнее руководства, а личному составу это представляется вполне естественным. Красава-то, конечно, не сама по себе, а всего лишь проводник воли Нинеи, но отрокам и этого достаточно. И ведь единственная, кто Красаву сразу невзлюбил, — Юлька! Рыбак рыбака, как говорится… А вы-то, сэр, возомнили: «из-за меня девки поцапались», хотя, как посмотреть — одно другому не помеха. Во всяком случае девчоночья драка — не частный случай, а лишь индикатор, надводная часть айсберга противостояния сил, претендующих на неформальное влияние в Воинской школе. Противостояние Нинеи и Настены? А мать? Неужели не участвует? Судя по тому, как она подставила Листвяну, стравить Юльку и Красаву ей квалификации должно хватить с запасом. Что там господин бургомистр толковал насчет баб, пытающихся через мужей влиять на воинские подразделения? Как раз, ведь, про маман и мистера Алекса получается! И… ведьмочка Красава — проводник воли Нинеи, мисс Джулия — проводник воли Настены, а леди Анна? Да конечно же, тут без падре Мигеля не обошлось! Она же одна из примерных его прихожанок! У-у, как все запущено! А вы-то, сэр, со своим скептическим атеизмом и принципиальным, да что там — высокомерным, нежеланием обращать внимание на бабьи склоки, прощелкали клювом все на свете!
И тут появляется маэстро Туробой, олицетворяющий во всей этой мистически-интриганской каше сугубо мужское начало! Кхе! Как раньше писалось в ремарках к театральным пьесам: «Действие третье, явление второе. Те же и полицмейстер». Да! У него же тоже свой человек возле Нинеи имеется — жена — старостиха Беляна! Опупеть можно, старик Шекспир такого не накручивал!
Погодите веселиться, сэр Майкл, Шекспир Шекспиром, но Туробой не волхв, он заведомо слабее Нинеи, но, тем не менее, явно собирается закатить волхве скандал, не даром же спрашивал, сможете ли вы его прикрыть. То есть, сознательно идет на риск, так же, как в тот раз шел на риск отец Михаил. Действительно опупеть — народ чуть ли не в очередь записывается грудью на амбразуру лечь.
Будет вам изгаляться-то, сэр, не смешно! Мужики на полном серьезе головы решаются подставить, и все из-за вас, любезнейший! Но лорд Корней-то миром вопрос решал! И что решил? Обвела его Нинея, чуть ли не влюбила в себя и осталась при своем интересе! Вот теперь Туробою и приходится исправлять.
— О чем задумался, Окормля? — прервал Мишкины размышления ратнинский староста. — Что-то ты недобро глядеть стал, на кого осерчал-то?
— Неладно у нас как-то переплелось все, батюшка Туробой. Дело не только в Красаве, тут и Юлька, и, я так думаю, что и матушка моя…
— Во-во, все зло от баб!
— Да не о том я!..
— А я о том! — нажал голосом староста. — А виноват в этом ты! Робость твоя, страх твой, ну и молодость, конечно… не знаешь ты баб, не понимаешь и боишься!
«Ну, дядя, это ты загнул! Было б мне, и вправду, четырнадцать… Однако ж, возразить что-то путное, возможности нет…».
— И оттого… — продолжил развивать свою мысль Аристарх — … придумал ты себе оправдание: я, мол, в бабьи дрязги не лезу, сие мужчины недостойно! Скорее всего, даже и не сам придумал, а услыхал от какого-то дурня и обрадовался — все, можно ни о чем таком не задумываться и голову над вещами непонятными не ломать.
«Кхе, как говорит лорд Корней! Ну надо же…».
— Вот и получается, что ты как бы полуслепой и полуглухой, половина событий и их причин, половина знаний и пользы от них, половина жизни мимо тебя проходит! — Аристарх, похоже, зацепился за любимую тему, для озвучивания которой у него не всегда находилась аудитория. — Да, наука непростая, тут все важно: и как посмотрела, и что сказала, а что не сказала, а только подумала, и как повернулась, и во что одета… ты даже и вообразить не можешь, сколько всего узнать можно и как на жизнь Ратного повлиять, если правильно это все понимать!
«Угу, капитан Батлер, помнится, тоже в дамских нарядах на уровне эксперта разбирался, но персонаж-то этот женщиной выдуман».
— А уж если внимательно поглядеть, как бабы друг с другом себя ведут… — продолжал вещать Аристарх — … вот к примеру сотник с десятником разговаривает или старик с отроком, тут все понятно: кто главный, кто подчиненный, кто приказать право имеет, кто повиноваться обязан. А у баб? Все на намеках, на недомолвках, со стороны не всегда и поймешь, а строгость, случается, почище, чем в воинском кругу…
— Отроки переправляются! — прервал излияния Аристарха Мишка.
— Ага… ну, ладно, я тебе потом все в подробностях объясню. Дед-то тебе такого не расскажет, он всегда до бабьей сласти слаб был. Сейчас-то уже ничего, а по молодости… сколько Аграфена покойница слез пролила, да утвари домашней об него изломала… Э-э… который из них Степан-то?
— Вон тот, который первым на берег сошел, гнедого коня в поводу ведет.
Дорога от переправы у Михайлова городка до Нинеиной веси была уже крепко убита копытами и тележными колесами, кусты и мелкие деревья выкорчеваны, низко свисающие ветви деревьев, обрублены. При нужде, по этой дороге могли свободно ехать три всадника в ряд, да и встречным телегам разминуться не мешало ничего. По меркам XII века, прямо-таки, автобан, правда только в сухое время, после нескольких дождливых дней «дорожное полотно» обращалось месивом, в которое тележные колеса, в иных местах, погружались почти по ступицы.
Мишка с Аристархом ехали стремя в стремя, а опричники держались шагах в двадцати позади них — староста хотел поговорить без посторонних ушей. Кони тащились, что называется, нога за ногу — до Нинеиной веси было меньше версты, а разговор был интересным. Вернее не разговор, а монолог Аристарха-Туробоя. Как выяснилось, официальная история Ратного и ратнинской сотни обо многом, очень обо многом, умалчивала, впрочем, Мишка, внимательно слушая, не забывал о и том, что цель Аристарха-Туробоя — воспитать из него своего преемника, а значит, объективности и строгой достоверности ожидать от него было бы наивно.
«М-да, сэр, «Бывает нечто, о чем говорят: «посмотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Как в девяностых учебники правили, только пух летел, да еще и отмазку придумали: «Россия — страна с непредсказуемой историей!». А тут не Россия, а просто большое село, но страсти те же. Однако ж, от комментариев воздержимся — и от такой информации тоже польза есть».
* * *Со слов Аристарха получалось, что киевские ратники появились в Погорынье гораздо раньше, чем гласила официальная история — еще при князе Владимире Святославиче, крестившем Русь. Как раз в год крещения-то и ушло из Киева немалое число княжеских дружинников (а может, и не княжеских, а боярских, за давностью лет позабылось). Отнюдь не все потомки варягов стерпели публичное глумление над идолом Перуна, устроенное Великим Князем Киевским в угоду греческим попам. И не все славяне, служившие в княжеской или боярских дружинах, спокойно наблюдали, как уносит идола днепровская вода, недаром же сохранилась легенда о том, как толпа бежала по берегу и призывала его всплыть и вернуться. Особо же обидным низвержение Перуна и сбрасывание его в Днепр выглядело из-за того, что перед этим князь Владимир пытался сделать его верховным божеством всей Руси.
«М-да, «Колебаться вместе с генеральной линией» народ на Руси в те времена умел еще очень плохо. Может быть, крещение Руси, как раз и было первым уроком этого тонкого искусства?».
Остаться же в Киеве поклонникам Перуна не позволила не только обида, но и княжеское предупреждение «Да будет мне враг», адресованное всем, кто не пожелает принять новую веру. Впрочем, никакого особого дара предвидения, для произнесения этих слов князю Владимиру не понадобилось — достаточно много было в стольном граде и поблизости от него и жрецов перуновых, и людей, по слову тех жрецов готовых пойти даже против самого князя. Как, разумеется, хватало и тех, кто готов был пойти по княжьему слову против старых богов.
«Вот те на! Оказывается служители культа Перуна, в отличие от коллег, служащих Велесу, звались не волхвами, а именно жрецами, это, видимо, потом христианские хронисты свалили всех в одну кучу и под одним названием».
Вдосталь напилось тогда острое железо человеческой кровушки, и крещение киевских людей началось не при ясном дне днепровской водицей, а под покровом ночи кровью тех, про кого князь был уверен: «будет мне враг».
