ДМБ 1996 - Никита Киров
— А что, есть какие-то опасения по этому поводу? — опер усмехнулся.
— А это ты мне скажи. Что там случилось?
— Всё тебе скажи… — он недовольно посмотрел на меня, щуря глаза. — Сначала на вопросы надо ответить.
— Сначала надо понять, кто их задаёт и для чего, — спорил я, чтобы сбить его с мысли. — Я даже удостоверения не видел.
Из-под кровати выбрался щенок и направился к «гостю». Я заметил, как напрягся Шопен, думая, что опер или пнёт щенка, или ещё чего сделает плохого. Вот Толя и приготовился спасти собаку.
Но вышло иначе.
— О, какой барбос, — опер наклонился и погладил щенка, а потом потрепал за ухом. — Дай лапу! Не знаешь команду? Да ты какой сторож-то, оказывается, — Бобик взял его за руку зубами. — Кусачий ты у нас. Кусака. Ну всё, хорош, — опер выпрямился. — Иди гуляй, пацан. Работать надо.
Щенок запыхтел, довольный, что на него обратили внимание, и начал тянуть мента за край штанов. Но тот не обратил на это внимание, ведь уже смотрел на нас. Он достал пачку сигарет, потом глянул на собаку и на Шопена.
— Лучше при нём не надо, для них вредно, — подсказал тот. — В коридоре можно, там дверь напротив.
Мент не спорил, и все вышли туда, чтобы не травить собаку дымом. Курилка была на пожарной лестнице, которую в нарушение всех инструкций заставили чем попало, от сломанной мебели до каких-то мешков и вёдер.
Опер достал пачку «Примы», Царевич достал «ЛМ» и хитро глянул на меня. Я понял, про что он. Под конец школы мы расшифровывали эти сигареты «ЛМ» как «любовь мента», вот Руслан и вспомнил старую шутку.
Шопен и Царевич закурили, Шопен держал сигарету своеобразно, направленной внутрь ладони. Старая привычка, чтобы огонёк не увидели издалека. А то если курить ночью открыто, то вражеский снайпер без всякого Минздрава продемонстрирует, что курить вредно.
Ну а я пока продолжаю разговор.
— А разве не надо представиться? — спросил я у опера, продолжая прерванный разговор, пока тот прикуривал. — Так-то положено, товарищ милиционер. Вдруг ты из братвы? И такие бывают, видели уже, к нам постоянно подходят всякие. Вот и перестраховываемся.
— Не отстанешь же. Вот, смотри, капитан Семёнов из уголовного розыска, — опер достал из внутреннего кармана свои документы — «ксиву» в красной корочке, открыл ненадолго и убрал. Фото его, он в форме, моложе.
— Андрей Старицкий, — представился я.
— Про тебя никто не говорил. Короче, к делу. Вот снимок. Снайпером был? — Семёнов глянул на Царевича.
Цветная фотография была сложена два раза. Снято в каком-то каменном помещении, явно в Чечне, ведь оба человека на ней в знакомой военной форме: Шопен и Царевич. Глаза из-за вспышки отсвечивали красным. Царевич держал в руках снайперскую винтовку с оптическим прицелом — СВД.
— Ну, было у меня там «весло», — проговорил Царевич, глянув вверх и вниз по лестнице. — Мне ротный выбил.
— Значит, снайпер, — сказал Семёнов, выпустив облако дыма.
— Не совсем, — поправил я. — Обычный срочник, просто с СВД. Обучения особого не было, винтовку ему дали в боевых условиях вместо калаша, и от нас он далеко не отходил. Просто Царевич стрелял отлично, кучно, вот и дали ему такой ствол.
— Ты лучше стрелял, — сказал Руслан, чуть улыбнувшись от похвалы.
— У тебя характер спокойный, самое то для тебя было.
— И много настрелял? — опер усмехнулся.
— Достаточно, — мрачно произнёс Царевич.
— Так что случилось? — спросил я.
— А чем вы вчера вечером занимались? — Семёнов усмехнулся.
Я посмотрел ему в глаза. Выводы уже можно сделать, надо теперь понять, что это за человек.
Без нужды ссориться не нужно, но всё же, хоть опер и казался непробиваемым дуболомом, всё же явно был неглупым человеком. Только подход к нему нужно найти.
И, кажется, я знал, какой.
— Я понял, — сказал я. — Кто-то в кого-то выстрелил, и ты сразу пришёл к нам. Потому что мы только что вернулись с войны, и вы думаете, что мы все поголовно психи, у которых чердак протекает. Сразу устроились в банду и давай всех мочить направо и налево.
— Да не, — он замотал головой, не ожидая такого. — Вы чё, мужики?
— А чё нет? — поддержал меня Царевич и потрогал лоб. — Мы там новости по радио слушали, переживали, чё дома о нас подумают. Говорили, какие мы мясники, мирняк пачками кладём. Вот и сам посуди, что из этого вышло: мы приехали, а от нас все шарахаются, как от прокажённых.
Похоже, Руслан и сам не ожидал, что может так сказать. Он смутился и кашлянул.
— Да погодите! — опер поднял руку. — Да не в этом дело. Не из-за этого…
Семёнов замолчал ненадолго.
— Слушайте, у меня к вам нет претензий, у меня друг в командировке год назад там был, рассказывал, чё творилось. Все мы всё понимаем. Но да, вас достают из-за этого и доставать будут потом, — признался он, будто и нехотя, но будто и с облегчением. — Ничего тут не сделаешь. Короче, ночью грохнули одного братка, со снайперки, метров пятьсот или около того расстояние было. Сказали — проверять всех бойцов, потому что сто пудов профи стрелял. Пулю ему в грудак положил с такой дистанции, что даже охрана не увидела, кто стрелял. И не услышала.
— И кого убили?
— Да, Бычка из «Химкинских», — Семёнов отмахнулся от облака вонючего дыма и затушил сигарету о край майонезной банки, стоявшей на подоконнике. — Не суть. Теперь проверяем всех военных из горячих точек: афганцев и вас. Начальство требует с вас начать.
— Вот так ко мне из-за каждой кражи и приходят, — с осуждением вставил Шопен.
— Вот тебя и узнали, — сказал опер и показал на фотку. — Там Иваныч на первом этаже сидит, он к тебе приходит каждую неделю. Вот и выяснили, кто это с тобой на снимке. В депо уже ездил с утра, с мастером говорил, очень Царёва хвалил. Но работа такая, мужики, — он посмотрел на нас. — Надо всё выяснять.
Я внимательно смотрел на него, пытаясь понять, хитрит он или нет, чтобы добиться нашего расположения, как следователь военной прокуратуры Ерёмин. Не похоже, но я присмотрюсь.
— А фотка откуда?
— Да там следак военный, командировочный, всех ваших чеченцев знает, у нас крутился. Услышал об этом, говорит — вот кого можно опросить. И фотку дал.
— Ерёмин, — заключил я. — Он и к нам ходит.
— Ну, у него свои заботы, — опер отмахнулся. — Нас в них не посвящает.
— Тогда я скажу по сути, — произнёс я. — Это всё явно
