Прорвемся, опера! - Никита Киров
Так что надо ехать туда. Так, кто у нас ещё в группе? Румянцев пишет, Кирилл фоткает обстановку, а вот участковый Прохоров щёлкал семечки, сидя на подоконнике. Надо его тоже запрячь. Но я его помнил, ленивый он. Вернее, он не ленивый, он трудоспособный, просто недостаточно мотивированный.
— Валентин Михалыч, — я подошёл к нему и сел рядом. — Как оно?
Он протянул мне кулёк семечек и шумно выдохнул через нос.
— Понимаю, — я кивнул и взял немного семок. — У нас дел много, следак велел обойти чердаки, подвалы, помойки, может, он где-то там обитает. Покопошиться в грязи придётся.
— Хм-м, — Прохоров неодобрительно нахмурил брови.
— Это он поручил сделать нам, — напирал я. — Но я-то молодой, а вы в возрасте, бегать ещё по всяким помойкам. Давайте я по округе быстро прошвырнусь, а вы соседей пока опросите.
— Ну лады, — он аж просиял. — Ща и займусь.
Вот так, мягко, можно направить человека делать то, что ему не хочется. А я вышел и потопал к нашему водителю, а то больница далеко, на другом краю города.
— Степаныч, родной, — я сел к нему вперёд. — Служба зовёт. Давай-ка скатаемся в районную больничку, туда Толя Коренев поехал. Поговорить с ним надо.
— Следователь ещё там, — он показал на дом. — Его надо ждать. Он же вредный, стучать будет, если уеду.
— Да мы быстро, а он там за писанину упал, ещё часа два там сидеть будет. Но ладно, — я сделал виду, что собираюсь выходить. — Пешком тогда пойду. Слушай, а что в итоге с твоим шурином вышло, когда у него мороженое продать не получилось?
— Рассказывать долго, — Степаныч оживился, посмотрел по сторонам, потом на часы. — Ладно, давай по дороге расскажу. Если что, на обед ездил. Короче, он там новую мутку придумал…
Бизнес-схема шурина с продажей мороженого не выгорела, но он задумал разводить кур на продажу, причём держать их замыслил у себя на балконе. Степаныч не успел рассказать, как пошло новое дело, но я уверен, что он с увлечением расскажет мне всё на обратном пути. Зато подвёз до районки.
Толян курил у приёмного покоя на скамейке под тополем, о чём-то перешучиваясь с рыженькой медсестрой, которая весело смеялась. Но когда он заметил меня, то вспомнил, что находится на работе, и торопливо пошёл в мою сторону, а девушка вернулась в здание.
— Паха, опросил я персонал насчёт пропавшего деда, — начал он. — Говорят, бомж, квартиры не было, жил на улице, на улицу и вернулся. Паспорта тоже не было.
— А ведь это не так, — сказал я. — Я бумаги видел, он там был оформлен, у него своё жилье. Было.
— Ну, за что купил, за то продал, — заметив, что медсестра пялится на нас через окно, Толян поправил чёлку.
— Она на меня смотрит, так что не прихорашивайся, — я хмыкнул. — Давай-ка ещё раз, Толя. У старика Захарова была квартира, двушка. Пока он лежал в больнице, квартиру продали, а он оттуда выписался и пропал. Сейчас он или на улице… или всё плохо. Давай-ка ещё раз пройдёмся, что-то тут не так.
— Там просто в журнале так записали, при приёмке…
Я быстрым шагом пошёл вперёд, а Толик побежал рядом.
— … что бомж, найден пьяным на улице, паспорта нет, имя записано со слов. Дед буйный, синька — чмо, все мозги ему сожгла, он орал, кричал, что всех под ноготь загонит, грозился в КГБ позвонить, его даже пару раз привязывали к койке. И сигареты у всех клянчил.
— Что именно орал? — спросил я. — Детали выяснил?
— Просто сказали, что орал.
— Это может быть важно, Толик. Что-то мог и дельное проорать.
Ну, Толик, по крайней мере, не забил на работу, потому что и медсёстры, и дежурный врач говорили теперь мне всё то же самое, что и он. Для них старик Захаров был бомжом, который пропил последние мозги.
Я обошёл всех, кто там был, и мы с Толиком выцепили ту рыжую медсестру Аню, когда она отошла попить чай. Рассказывала она охотно — и добавила кое-что ещё.
— Он про внучку ещё говорил, — сказала она, поправляя волосы. — Всё ей позвонить пытался, попросил меня один раз, чтобы я в ординатуру его пустила вечером, позвонить.
— А мне не сказала, — заметил Толик, сощурив левый глаз.
— Нельзя! — медсестра Аня отпрянула назад. — Уволят же, а где я работу искать буду?
— Никому не скажем, — пообещал я, — что это ты была. О чём он говорил?
— Он набрал внучку, а она его матом давай крыть, я слышала, так по нему прошлась, дед аж покраснел. Обозлился, и как скажет, что если она его не заберёт отсюда, то он квартиру перепишет не на неё, а на кого-то другого, вот они и разругались. Что дальше — не знаю, его не в мою смену забрали.
— Вот, — я закивал. — Вот этим ты нам очень помогла.
— А мне его жалко было, — медсестра разговорилась. — Лекарств нет, капельницы ставить нечем, кормят плохо, а посетители ему ничего не приносили.
— Кто приходил? — я напрягся.
— Ну, какой-то мужик, они на улице говорили. Я его не видела, просто говорят, какой-то мужик пришёл к деду. Ещё удивились.
— А деда забрали или он сам ушёл?
— Сам ушёл, написано, — она показала в сторону сестринского поста, где лежали журналы. — Там завтра будут ребята со смены, в которую его выписали. Или могу номера их дать, — она с готовностью полезла в свою сумку из кожзама, чтобы найти записную книжку.
Согнулась, и Толик начал кивать, мол, смотри, какой вид, но она быстро выпрямилась.
— Номера пригодятся, — сказал я. — Выпиши пока, пожалуйста, а мы с тобой, Толя, давай по палатам пройдёмся, может, кто из пациентов вспомнит чего-нибудь.
С этим не повезло. Дед лежал в шестой палате (начитанный Толик при этом хмыкнул). Окна целые, на зиму ещё не затыканные, занавесок нет. У одной стены четыре койки, у
