Главная роль - Павел Смолин
В нашу — свою особенно — богоизбранность цесаревич верит всей душой, поэтому объяснений ему хватило: на все Воля Божия, а значит вложить в меня новый язык или помочь быстро выучить Господь мог легко. Хорошие времена все-таки!
— Англичане, — вздохнул Николай. — Если бы не их происки, мы бы уже давно освободили Царьград от магометан.
— Англичане первыми в этом мире начали смотреть на мир как на игровую доску, — кивнул я, радостно ухватившись за тему. — Стравливая своих врагов, они заставляют их слабеть, а сами обогащаются. Мы не должны плясать под их дудку. Москва — это Третий Рим, и древнее наследие Византии по праву принадлежит нам.
Мысленно вернувшись в здесь и сейчас, я отхлебнул чаю и продолжил чтение:
— Принц Георгий Александрович Романов продемонстрировал высочайший уровень образованности и культуры. Осмотрев новые производства, принц Романов высоко оценил технические достижения Реставрации Мэйдзи… Вот подхалимы, а! — восхитился полетом фантазии.
— Одна мелкая типография превратилась в «новые производства»! — фыркнул Николай. — Показать бы эту газету тем, кто обвиняет наших журналистов в предвзятости, когда дело касается государственных дел!
— Подданным нужно давать образование хотя бы затем, чтобы получить возможность пичкать их подобным, — пошуршал я газетой. — Бунтовщики и вражеские агенты отправляют гонцов во все уголки нашей страны. Эти мерзавцы врут, манипулируют и пользуются темнотой нашего народа, внушая им ложные и вредные идеи. Мощная, идущая из Имперского центра информационная кампания смоет их наветы как летний ливень смывает пыль с древних крыш Киото.
— Крепко же ты пропитался Японией! — благополучно пропустив конструктив мимо ушей, хохотнул Николай.
— Эти люди умеют сделать красивым что угодно, — с улыбкой пожал я плечами. — Это — не дикари и не варвары, Никки, и пусть деревянные дома тебя не смущают. Достаточно один раз прокатиться по улицам и зайти в пару случайных домов, я вчера так сделал. Чистота, прослеживаемая закономерность в обстановке дома, развитая пресса — это четко говорит о том, что здешнее общество предельно дисциплинировано. Веками они жили на скудных ресурсами и землями островах, где человеческая жизнь стоила дешевле плошки риса. Любое непослушание, любое злодейство каралось моментальной смертью — общество выучилось ходить строем.
— У нас, значит, хуже? — нахмурился Николай.
— У нас просто иначе, — с улыбкой развел я руками. — До царя далеко, до генерал-губернатора тоже недели две на перекладных ехать. Мы — очень большие, Никки, и эта величина нередко бьет по нам. Ничего с этим не поделаешь — такую страну построили наши великие предки, и насаждать у нас чуждые способы существования попросту бесполезно. Мы — в основном, конечно, ты, — ухмылкой показал Николаю, насколько я ему не завидую. — Должны работать с тем, что вверил нам Господь, учитывая все особенности нашей непростой Империи.
Цесаревич явно от рассуждений заскучал, и я продолжил чтение:
— Проявил принц Романов и великолепный архитектурный вкус, поручив перенести беседку Русского посольства во внутренний двор — так архитектурная композиция будет смотреться органичнее, а в беседке будут царить уют и даруемая листвой деревьев прохлада… Вот тебе и «камень преткновения», — вздохнул я. — Дикари, разумеется, лучше всего понимают язык силы, но кто будет палить залпами по мелкой тявкающей собачонке? А ведь именно этим Дмитрий Егорович здесь и занимается.
— Сегодняшним утром я получил от него записку, — поделился инфой Николай. — Он предлагает в качестве компромисса посетить Кагосиму, и я намерен согласиться — ты развлекаешься, а я торчу здесь, в каюте!
Шевич, падла! Этого в согласованной кампании не было — чистая самодеятельность. Но может оно и неплохо? Приказа «деэскалировать» еще не поступило и долго не поступит, а мое вчерашнее поведение настолько понравилось япошкам, что они могут решить, будто мы к ним подлизываемся. Недопустимо! Небольшая «тряска» не повредит — пряник был продемонстрирован, а значит пришла очередь явить кнут. Потом его аккуратно снова заменим на пряник во время разговора с Императором и важными аристократами, и можно со спокойной душой отбывать домой, заниматься подготовкой к войне на Западных фронтах. Когда я закончу индустриализацию, а Империя займет место в списке победителей Первой Мировой, можно будет начать действовать по обстоятельствам: если япошки не будут провоцировать и зариться на наше, пусть живут. Полезут — повторим условную Манчжурскую операцию, закаленные в горниле большой европейской мясорубки войска для этого отлично подойдут.
— Кагосима — родина очень важного самурая Сайго Такамори, — объяснил я Никки. — Всего тринадцать лет назад он собрал большое войско самураев и попытался противостоять Императорской армии. Его разбили, сам он совершил ритуальное самоубийство, а его голову спрятали верные слуги. Отсутствие головы породило слухи, которые много лет гуляют по Японии — Сайго Такамори жив, и однажды попытается развязать еще одну гражданскую войну. Отбыв в Кагосиму, мы сильно напугаем законные японские власти. Но в свете такой любви ко мне, — я пошуршал газетой снова. — Такой жест будет нелишним, если после него ты все-таки сойдешь на берег здесь, в Нагасаки, и мы отправимся в наземное путешествие вплоть до местного императора.
— Так и будет, — явно обрадовался моим размышлениям засидевшийся цесаревич. — Продолжай, прошу тебя, — указал на газету.
— В конце дня принц Романов и Его Высочество Арисугава… Пропущу остаток имени принца, с твоего позволения… Посетили школу. Принц Романов высоко оценил скромную программу, подготовленную школьниками под руководством директора Монтоку и оказал ученикам невероятную честь, лично спев для них песню на японском языке, которым принц Романов владеет в совершенстве. Редакции удалось получить копию текста песни — мы с огромной гордостью прилагаем его к данной статье, дабы каждый наш читатель смог оценить несомненный поэтический талант принца Романова… Ну это опять враньё — совершенством мой японский и не пахнет!
— Скромняга! — фыркнув, приложил меня Николай.
— Выступление талантливых подопечных директора Монтоку настолько понравилось русскому принцу, что на прощание он отметил школу щедрым пожертвованием.
— «Щедро» — это сколько? — спросил Николай.
Чтобы дать больше, когда его тоже в какую-нибудь школу или вообще университет сводят.
— Тысячу рублей, —
