Андрей Архипов - Поветлужье
- Нет... Из полуденной страны, сказывают, лепешки железные везут, не упомню как они прозываются. Из него узорчатые мечи и куют... Мыслил я, что такие мечи это есть харалуг.
- Можно и харалужными прозывать, а те, что слоями куются, дамасской сталью еще кличут... А у меня... в отечестве... те лепешки называли вутц, а железо то булатом. Я тонкостей в названиях не понимаю, да и дело то не в этом... Так вот, в той полуденной стране сразу такой металл делают узорчатый, а не просто проковкой да сгибанием. И получается он даже еще крепче... А дело в том, что сталь там варят в тигле... Горшки делают из огнеупорной глины. Из такой, к примеру, какую мы для кирпичей искали... Засыпают туда шихту... ну тот же уголь с рудой хорошей, без примесей, закрывают крышками с дырками для отвода газа, ставят их в печь на угли, можно вперемешку с гравием каким и засыпают их тем же вровень с крышками. Дутье опять же сильное нужно, для того, чтобы расплавить все в этих горшках и варят их так долго, как тигли эти выдержат... Шлак то, сок по твоему, наверх поднимается, а булат внизу остается... Самый узор на дне получается, как тигель разобьешь. Только сначала его правильно остудить надобно, чем медленнее, тем лучше... А потом еще и отжиг ему дать при тысяче градусов... ну, когда цвет, как солнце закатное у получившегося бруска металла будет. Тогда узор сильнее проявится. И ковать опять же особым образом надобно, чтобы кристаллы не разбить... А! Вот про них я и забыл сказать. Отчего крепость то у булата появляется? Когда он остывает, то в металле образуется кристаллы такие, а вокруг еще собираются помельче, да покрепче. На срезе или сломе это видно... Эх... слова то умные я тебе накидаю, только вот от этого ты лучше меня не поймешь... Да я и сам тут только вершков нахватался...
Любим неожиданно посерьезнел лицом и, обернувшись в сгущающейся темноте к Николаю, поклонился тому в пояс, коснувшись рукой своих сапог и показывая свое знание родословной собрата по ремеслу:
- Благодарствую за науку, Николай, сын Степанов, век не забуду.
- Да что ты, в самом деле, - аж цокнул от досады Николай, - я же тебе только словами все обсказал, а делать то вместе придется, и намучаемся мы еще с тобой сколько...
- А ты не относись к сему знанию, как к никчемному, - выговорил сотоварищу Любим, - то благо для нашего рода, аже делишься ты всем что, знаешь. А отцы наши по крупицам собирали такие слова. Ты такой кладезень имеешь, аже пересказывать из уст в уста надобно и на грамотах писать, абы не потерялся бы в веках он... И хранить пуще зеницы ока в роде нашем... Так каким путем мы булат то варить станем?
Так хитро, не скрываясь, прищурился Любим, что Николай, не выдержав, расхохотался:
- Третьим, третьим способом... В роде он грамотки оставит, кхе... Дай продышаться, уморил... Первый способ долгий, второй сложный, а вот третий нам подойдет. Чугун мы с тобой, считай, получим. Будем из него булат варить в тигле, но добавляя туда железную стружку... Температура для плавления чугуна поменьше нужна, значит и угля тоже, да и от лишнего передела в сталь избавимся. Правда булат похуже получится, но нам хоть его сделать для начала, а далее видно будет... Давай ужо, топай к костру, выведывальщик, варевом да травками оттуда так тащит, что, как говорится, кишка кишку колотит по башке...
***
Сотник Ибраим медленно прохаживался около шатра, постукивая свернутой плеткой по голенищам сапог. Солнышко как раз поднялось за речкой над верхушками деревьев и начало ласково пригревать освобожденный от шелома затылок, поблескивающий ранней плешью. Это через два-три часа разогреется, и пот потечет градом, впитываясь в поддоспешник. А пока... лепота. И плавные благостные мысли словно сами рождаются в голове:
- Эхе-хе... скоро должна прибыть лодья с низовьев, а там уж и другие воины подоспеют с живым товаром из лесного схрона. А когда он прибудет в Булгар, то умм... - причмокивание само родилось на устах Ибраима, - у всех его завистников челюсти отвиснут. Пять десятков отборных молодых женщин и сильных мужчин готовы для перевозки на невольничий рынок. А к ним будет еще несколько десятков русых красавиц, которые попадут в гаремы булгарских вельмож или даже еще дальше в полуденные страны, где особо ценятся светловолосые рабыни. Больше уже просто не вместится в лодьи... Хорошо. Тогда уж он всласть заживет в окрестностях Буртаса, ну... сначала нужно, конечно, отдать долги советнику князя, который принял участие в уговорах вышедшего в отставку сотника совершить сей благостный поход, обеспечив звонкой монетой, а потом... Потом посвататься к его дочке, прекрасной Хаан... и жить припеваючи, за могучей спиной нового родича. Ха... только бы пришел поскорее этот вечно ворчливый десятник Алтыш. Как он надоел своими придирками к новой вере и могучим булгарам, вечно вспоминая, какие были у нас великие предки... Было, все было, но ходили и под хазарами, придет время, уйдем и из под булгар, нужно только подождать... А пока надо жить, жить сегодняшним днем и получать от жизни удовольствие... Да, Алтыш... одно воспоминание о нем может испортить радужное настроение. Ему был дан крайний срок придти сегодня в полудень, даже если он никого не поймает. Не поймает!... Да после этого он и часа в десятниках не проходит, найдется кому заняться такой... приятной работой, как поимка невольниц... Сладких, мягких, податливых... хм, через некоторое время, конечно.
Грезы сотника были прерваны подбежавшим дозорным. Но Ибраим не обиделся на него и никак не наказал. Ведь тот ему принес радостную весть. Наконец то идет лодья.
- Ага, на веслах идут, ветер то в лицо им. И кормчий Ишей стоит на руле, вон как развеваются его черные волосы, выбившиеся из заплетенной косы. Сколь раз говорил, чтобы надевал шелом, так нет, жарко ему, видите ли. А наказать, так такого кормчего потом поди найди. Все пути и мели на Суре и Итиле знает, с закрытыми глазами проведет... Только почти никого над бортами не видно. Стычка была с кем, что ли?... Хм, наверное, просто перепились... Я им покажу потом, как нарушать заветы Аллаха, волками взвоют! Ну да ладно, теперь только Алтыша дождаться и отправляться можно... Или все таки наказать русинов, за то, что попробовали сопротивляться? Но, вроде и воинов терять не хочется... Скажут, что Ибраим, изменила тебе твоя обычная удачливость? Да уж, и так почти десяток выбили начисто. Потом никто не пойдет с тобой в набег, сотник... Эх, жалко, что русины этой ночью остались в своем селении... Ах, какой он подарок им приготовил... Как бы он поплясал потом на их костях, когда они напоролись бы на приготовленную ловушку... А! Шайтан тебя задери! Куда ты правишь, вонючая собака! Руль, руль выворачивай! - сорвался с мыслей на крик сотник.
Лодья, прошедшая чуть выше по течению, развернулась, встала по ветру, а потом неожиданно поставила парус и дернулась вперед как застоявшаяся кобылица. Кормчий же, вместо того, чтобы отвернуть руль на середину реки, направил судно прямо меж двух вытащенных на берег кораблей, стоящих всего в нескольких саженей друг от друга. Неожиданно перед самым берегом парус дернулся, нижняя его часть вырвалась от сдерживающих канатов и подлетела вверх, а набегающая ладья довела руль вправо, и плавно скользнув меж своих соседок впритирку к их бортам, выбросила свой нос на песчаную отмель.
- Уффф...! - Вздох облегчения сотника пронесся над лагерем словно предгрозовой порыв ветра. - Я скормлю твою тушу собакам, Ишей, паршивая ты свинья! Я одену тебе на голову свои исподние портки и ты будешь так гулять в центре Буртаса! - прокричал он и продолжил себе под нос, - Но каков шельмец, так показать свое мастерство! Недаром согласился идти, только когда ему пообещали двойную долю в добыче против обычного воина. Ай-ай, молодец!
***
Только присланная записка удержала воеводу переяславской веси, которого по привычке называли десятником, от того, чтобы броситься ночью на лагерь буртасов. Скрипнув зубами, воевода спрыгнул с помоста и присел, облокотившись на столб.
- Пятьдесят на тридцать еще имели какую-то возможность... нет, не обратить ворога вспять, для этого неодоспешенные смерды все-таки слабы, - в очередной раз прогонял десятник через свое уже порядком воспаленное воображение сложившуюся картину, - но ворваться во вражеский стан следом за острием дружинного десятка. Ночью, в темноте, мы еще могли взаимно поистребить друг друга ... А ныне... ныне слишком поздно. Аже в лесу смерды и пощипали немного буртасов, то и сами полегли, вестимо, а бабы в лучшем случае разбежались... Вернутся остатки тех, кто на поимку ушел, да с низовьев лодья придет... Тогда при нужде и весь с ходу возьмут, а баб то ужо всех до единой на веревке притащат... Охо-хо... как глядеть то после этого смердам в лицо, если жив останусь... Смерды... сам будто боярин... Вольные люди. И сам из этой верви вышел, туда же и возвернулся. Нажил на княжеском дворе привычку никого за людей то не считать, да помыкать всеми аки...
