Письма героев (СИ) - Максимушкин Андрей Владимирович
— А где ты дом найдешь? — пассаж о «работниках» комиссар пропустил.
— Так освободим нашу землю, всех христиан вырежем, дома нам достанутся.
— Всех? А если среди них сознательные пролетарии будут? — разговор шел по-русски. Несмотря на солидарность в отношении великорусского шовинизма, этот язык оставался универсальным средством общения для всех выходцев из России, даже тех, кто и рад был бы никогда больше не слышать речь угнетателей.
— Казаков буду резать до последнего, — упрямо гнул горец.
Чем там дело закончилось, Рихард так и не узнал, прибежал ординарец с запиской, пришлось срочно прыгать в машину и лететь в оружейную мастерскую. Вечером в комнате комбата Яков смеясь повторил фразу Доцоева: «Хороший человек в казаки не пойдет, настоящий горец папаху перед христианином не снимет».
— Вот так простые горцы относятся к царской власти!
— Хорошо, Миквелян этого не слышал, — нахмурился комбат. — У него отца и брата кавказские татары убили.
— Не знал. Надо будет с ним поговорить.
— Не спеши, Яков, остынь. Осторожнее с ним, сам не скажет, лучше не выпытывай. Я сам случайно узнал.
— Знаешь, у нас многие потеряли своих близких из-за фашистов, — голос комиссара звучал неубедительно, чувствовалась нотки бравурной митинговой фальши.
Рихард только криво усмехнулся в ответ. Опять национальные дрязги. Даже здесь в интербригаде, где собрались лучшие из лучших. А ведь Розенберг сам того не желая подкидывает уголь в топку. Любой разговор о национальных различиях, любое упоминание о дедовских обидах, старых счетах, любые шутки на эту грязную тему надо пресекать в корне. И вообще, национальность это устаревший пережиток феодализма. Нет хороших и плохих народов, есть прогрессивные и отсталые.
Весна в Европе всегда весна, лучшее время года. Ночи укорачиваются, солнце светит ярко и так радостно, все цветет, распускается, зеленеет. Даже воздух особый, хочется дышать полной грудью. А уж девушки на улицах! Весна действует и на них. Яркие наряды, стройные ножки, улыбки, от которых млеешь. Война где-то там далеко, а жизнь идет здесь. Так же до утра открыты двери ресторанов и кабаре, ночью в центре светло от фонарей и электрических вывесок, на улицах толпы народа. Все спешат жить.
Рихарду иногда казалось, мир сошел с ума. Буйный красочный карнавал на кладбище, пир во время чумы. Все то же самое, что и год назад, только среди веселящихся больше людей в форме, а в интерьере заведений появился патриотический декор.
Это не один Мец. Вилли недавно ездил в Париж, по его словам, столица «сверкает фальшивыми бриллиантами и мехами, как дорогая шлюха». Рихард сам видел приписанного к батальону французского лейтенанта в обществе двух доступных девиц. Случайно встретились поздно вечером в центре. Марсель Бийот дружелюбно махнул рукой Бользену и предложил вместе завалиться в «Нуар». Девицы захихикали, одна явно строила глазки и облизывала губы.
В конце марта события сорвались с мертвой точки и понеслись вскачь, точнее говоря, все покатилось под гору. Бригаду передислоцировали в Верден.
В газетах сдержанно, сухо сообщалось о потоплении русского парохода «Святая Ольга» еще перед Рождеством. Почти ничего не писали о жертвах, только «Фигаро» одной строчкой упомянуло, что случившийся рядом немецкий рейдер спас меньше половины пассажиров парохода.
Расширение театра военных действий на Скандинавию журналисты и многие обыватели встретили с восторгом. Много писали о немецкой атаке против Норвегии и Дании. Материал подавался так, что это немцы посягнули на маленькие скандинавские страны. Тогда как англичане высадились в Норвегии чтоб защитить эту нейтральную свободолюбивую страну.
Партийная «Юманите» так вообще объявила о записи добровольцев в экспедиционный корпус. Яков Розенбаум читая вслух строки из типа-коммунистической газетки жизнерадостно ржал над каждым перлом. Нет, общая политика, подача материала правильные, но посвященные сразу видят разрыв с главной линией Коминтерна. Настоящая коммунистическая пресса с осени писала о формировании интернациональных частей в Северной Франции и призывала всех, кто неравнодушен к делу борьбы за прогрессивное будущее, записываться в коминтерновские интербригады.
Через два дня словно тяжелый фугас в птичник попал. Именно так можно характеризовать действие русского ультиматума и объявление войны царем Алексеем. Теперь уже многим оказалось не до восторгов от высадки в Норвегии. Вдруг вспомнилось, что русский флот четвертый в мире если не третий, автомобильный парк у России больше чем у Франции и Британии вместе взятых, по выплавке стали, выработке энергии, добыче угля и нефти тоже все не в пользу союзников.
О событиях в Персии все давно забыли. Как будто совсем недавно не приветствовали попытку переворота и свержения шаха. Мятеж подавлен казаками и горскими наемниками, жертвы ужасны, но кому это интересно? Вчерашняя новость. Толпа уже осуждает предательство короля Хокона Седьмого, посмевшего приветствовать немцев как союзников и открыть границу для русских вопреки мнению цивилизованного мира.
Впрочем, в нескольких газетах встретился интересный взгляд. Дескать, норвежский король не предавал союзников, и не впадал в помрачение рассудка. Его вместе с семьей выкрали русские пластуны и немецкие парашютисты, в контейнере дипломатической почти увезли в порт и погрузили на борт русского крейсера. Забавно, конечно. Кто знает, может быть после победы именно эта анекдотичная статья и станет правдой? Возможно все.
Мало кто понимал, злосчастного стечения обстоятельств несложно было избежать. Англичане могли признать ошибку, выплатить компенсации за несчастный пароход и жизни людей. Могли настоять на нейтралитете Норвегии, а не решать вопрос силой. Могли, но не хотели. Как ни горько было Рихарду это признавать, но Алексей Второй поступил так, как должно. Да, царь один из первых среди поджигателей войны, но моральная правота на его стороне. Близорукие лорды сами дали ему прекрасный повод выступить в роли невинной жертвы и защитника справедливости. Как глупо все получилось!
Передислокация, это маленький ад. Рихард закрутился в делах, сутками мотался между казармами, складами, штабом и интендантством. Пока налаживали быт для полутысячи с лишним человек, время улетало катастрофически. Да еще личная трагедия навалилась.
Нет, Ольга совершенно права. Работу легко потерять и сложно найти — особенно для женщины, особенно для мигрантки, особенно для еврейки. Рихард сам поддержал решение Ольги остаться, еще уговаривал ее не переживать, обещал приезжать как можно чаще, но ничего это не меняло. Осадок остался. Расставание прошло как-то скомкано. Дочка даже не поняла, что папа уезжает и уже может не вернуться. Торопливый поцелуй на прощанье, слезы в глазах жены, аромат ее духов, попытка улыбнуться, а на улице уже ждет машина.
Только потом Рихард понял, или ему показалось, в глазах Ольги читался укор: дескать, не уговорил, слишком легко согласился, оставил, бросил. Даже попрощаться по-человечески не сумел.
«Папа, ты скоро приедешь? Ты привезешь маме красивое платье?» — врезался в память детский голосок. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором представала Джулия в обнимку белым медведем выше ее ростом.
Игрушку они еще осенью заприметили в магазине на Ривской улице. Огромный белый медведь в ее рост покорил воображение Джулии. На Рихарда куда больше подействовала цена, цифры заставили негромко, но смачно выразиться по-немецки. Однако, он мог позволить себе такие траты. Все равно, франк дешевеет с каждым днем, все равно золото, доллары и рубли купить можно только подпольно, а контакты с черными брокерами он потерял. Все равно смысла экономить нет. Разумеется, купил, разумеется, Джулия вцепилась в игрушку обеими руками, глаза ребенка светились счастьем. Ольга пишет — дочка так и спит в обнимку с мишкой.
В Вердене Рихард Бользен снял крохотную квартирку на окраине города. Бригаду разместили частью в старых казармах, частью в полевом лагере. Гм, по отчетам. Все делать пришлось своими руками. Фактически, их привезли в чистое поле и выгрузили. Даже палатки ставили и отхожие места копали сами. Людям Бользена повезло, его батальон занял казармы. Пусть тесно, потолки низкие, сквозняки, но зато не в грязи.
