Когда время штормит (СИ) - Августин Ангелов
Оставив свой ручной пулемет снайперу и тихонько приказав ему пока затаиться в засаде на борту парусника на всякий случай, Давыдов спустился по раскладной приставной алюминиевой лестнице следом за врачом и двумя санитарами, которые осторожно опустили на «Богиню» раненого мужчину в камзоле из темно-зеленого сукна, в широких штанах такого же цвета, заправленных в высокие коричневые кожаные сапоги, с повязкой на голове и с необычно широким кружевным воротничком вокруг шеи, забрызганным кровью. Кого-то этот человек с заостренной бородкой Давыдову напоминал. Вот только он никак не мог вспомнить, кого именно.
— Ну, что ж, давайте поговорим. Я Геннадий Андреевич, — представился Давыдов, подойдя к лысоватому расследователю, который имел военно-морское звание капитана третьего ранга.
— Яков Ефимович, — протянул ему руку Соловьев.
И Давыдов нехотя пожал протянутую ладонь. Ему не слишком хотелось общаться с самым настоящим кэгэбэшником так близко. Но, приходилось. По-прежнему глядя на него сверху по причине более высокого роста, Геннадий в этот момент думал: «Вот он, самый настоящий человек из совка, который постоянно подтирал задницу обрывками газет по причине дефицита туалетной бумаги. А газетный шрифт содержал ядовитый свинец, который впитывался в организм. Интересно, как это повлияло на его способность соображать? Если бы люди, вроде него, соображали нормально, то не просрали бы весь Советский Союз никогда». И Геннадию вспомнился собственный отец, который тоже служил в этой самой конторе с названием КГБ, да еще и состоял в компартии. Вот только сын вырос уже с совсем другими идеалами. Конфликт поколений, конечно, присутствовал во всем этом. И, тем не менее, память о собственном покойном родителе заставляла сейчас Давыдова все-таки выстраивать общение с человеком из организации, оставившей после своего исчезновения мрачную славу и недобрую память.
* * *
Борис Дворжецкий уже раз десять нажимал на кнопку вызова стюардессы, прикрученную рядом с его кроватью, а никто до сих пор не появлялся, хотя сигнал должен был идти прямо на телефон начальницы обслуживающего персонала. Стрельба и крики давно прекратились, а Борис элементарно хотел есть. Наконец, он не выдержал и, выхватив из-под подушки свой айфон последней модели в золотом корпусе, начал вызывать капитана «Богини» по внутренней связи. Дозвонившись до него, Дворжецкий прокричал:
— Где все эти девки для сервиса? Почему на сигналы не реагируют? Совсем обнаглели? Будут они нас сегодня кормить, или нет? Я жрать хочу! А еще пусть придут каюту мою убрать.
На что Сергей Самойлов ответил:
— Стюардессы, похоже, не успевают. Они сейчас убирают главную палубу после перестрелки. Их трое всего осталось, остальные ранены и сейчас лечатся в лазарете.
— Не яхта теперь, а прямо больница на воде какая-то, черт бы побрал этих англичан! — выругался Дворжецкий. Потом проговорил уже спокойнее:
— Тогда скажи шеф-повару, пусть он сам мне в каюту еду принесет.
— Так точно. Сейчас свяжусь с камбузом и передам ваше распоряжение главному коку, — повиновался Самойлов.
А Дворжецкий, ожидая трапезу, пошел умываться. Но, не успел он почистить зубы, как в дверь каюты постучали. Набросив цветастый халат из натурального шелка на свое израненное бутылочными стеклами тело, Борис взглянул в экран видеонаблюдения. В коридоре перед его каютой стоял Давыдов, а с ним какой-то лысоватый незнакомец в морской форме, но без фуражки. Кажется, тот самый, которого Дворжецкий уже видел на картинке с камеры, транслируемой с кормы яхты. Он высадился на «Богиню» вместе с вооруженными матросами, прибывшими на помощь явно поздновато, когда с рейдерами на яхте и своими силами уже кое-как справились. Поскольку Борис просматривал трансляцию с видеокамер, не включая звук, он не знал точно, кто этот человек. Потому, ничего особенно плохого не подозревая, миллионер открыл бронированную дверь изнутри, впустив к себе в каюту начальника собственной службы безопасности в сопровождении незнакомого офицера с эсминца.
* * *
Сознание возвращалось к Френсису Дрейку постепенно. Сначала он почувствовал боль во всей левой половине черепа, потом смог открыть правый глаз и увидел необычное свечение прямо над собой. Потом наблюдал, как над ним склонилась красивая женщина в белой одежде, забрызганной кровью, которая потрогала его голову длинными тонкими пальцами с необычными ногтями синего цвета, сказав кому-то фразу на незнакомом языке. После этого над ним склонился молодой человек с худым и вытянутым лицом, которое, будучи гладко выбритым, указывало на его благородное происхождение. Он спросил по-английски с жутким акцентом, свойственным иностранцу, но вполне понятно:
— Как вы себя чувствуете?
— Неважно. Голова болит. Правый глаз я с трудом открыл, а левый совсем не открывается, да и двигаться пока не выходит, руки не поднять, — честно ответил Дрейк.
— Левый глаз не открывается, как результат серьезного отека в месте попадания пули, а еще его закрывает повязка, — сказал молодой незнакомец. И уточнил:
— У вас касательное пулевое ранение головы и сильное сотрясение мозга. Но, раз вы пришли в себя и можете отвечать на вопросы, то оглушение умеренное. Значит, ваш мозг, скорее всего, не сильно пострадал. А слабость и заторможенность пройдут постепенно. Сейчас вам нужен покой.
— А вы кто? — спросил Френсис. И тут же получил ответ:
— Военный врач Дмитрий Ефремов.
* * *
Когда выстрелы прекратились, режиссер Кардамонов отважился выйти из каюты, чтобы разведать обстановку на яхте. Его жена уже перестала скандалить, и теперь заставляла мужа сходить разузнать, что там внизу в ресторане. И будут ли сегодня кормить обедом. После шторма и пережитого стресса очень хотелось есть. А обедали пассажиры, в основном, именно там, в главном ресторане яхты. Правда, всегда можно было заказать еду и прямо к себе в каюту. Вот только никто на этот раз не приходил, сколько Вера не жала на кнопку вызова стюардессы.
Спустившись вниз, Кардамонов обнаружил, что салон-ресторан полностью разгромлен, большинство стеклянных столиков разбито, а осколки выметают три стюардессы. На бежевых диванах повсюду в интерьере лежали раненые, между которыми сновали массажистки Оля и Вика со шприцами, сделавшиеся сразу медсестрами, а ими руководили врач-косметолог Тамара, сразу переквалифицировавшаяся в обычного врача, и доктор Квасницкий. Был и еще один незнакомый молодой эскулап, одетый в медицинский халат, уже во многих местах окровавленный и наброшенный прямо поверх матросской робы. Этот не
