Орудия войны - Яна Каляева
Ей нельзя выглядеть так, будто она ищет кого-то. Саша опустила глаза в книгу:
Мы с тобою встретимся, Суламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и восторгом будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но мы не помним этого.
"Танк" показал пять минут восьмого. Саша закрыла книгу и подозвала полового, чтоб рассчитаться. Ждать здесь больше было нечего.
Еще толком не стемнело, но Невский уже был залит теплым светом газовых фонарей. Саша помнила, как тут все выглядело год назад: разбитые витрины, трупы лошадей, банды матросов, опасные даже для нее, следователя ПетроЧК. Теперь на каждом углу стояло по городовому в новенькой форме и начищенных до блеска сапогах. В первый день в Петрограде Саша опасалась их, но документы, которые сделал ей Вершинин, никаких нареканий не вызывали. Полицейские уже дважды проверяли ее паспорт, всякий раз принося извинения за беспокойство, и после с улыбкой желали госпоже Сириной хорошего дня. Чистая небедная одежда и правильно оформленные бумаги помещали ее в число тех, кому Новый порядок гарантировал защиту и процветание.
Стараясь не спешить, Саша шла мимо разукрашенных витрин в толпе гуляющих. Студенты и гимназисты, офицеры в орденах, элегантные дамы, чистенькие нарядные дети с гувернерами… Дворники, газетчики, чистильщики обуви — всякий род людей в особой форме. Никто так и не подошел к ней. Неужели она напрасно бросила своих ребят, чтоб приехать сюда? Быть может, те, кто устроил некогда эту явку, давно покинули город или страну, а то и вовсе не числятся более среди живых.
Мальчишка-газетчик бросился едва ли не под ноги ей. Саша вздрогнула, рука сама собой дернулась к поясу, где прежде крепился маузер. Ни к черту из нее подпольщица, с такими-то рефлексами.
Мальчик затряс перед ее лицом газетой.
— В Дворянском собрании прошел кос-тю-ми-ро-ван-ный бал! Наши доблестные казаки побеждают тер-ро-ри-зи-ру-ю-щих Тамбовскую губернию бандитов! Новейшее сла-би-тель-ное средство “Ара”, спрашивайте во всех аптеках города! — выкрикнул он, чуть запинаясь на длинных словах. — Купите "Петроградские вести", мадам! Всего четыре копейки!
Газетчик просто пытался установить контакт с возможным покупателем — или все же обращался персонально к ней по особым причинам? Картуз он носил низко надвинутым, потому распознать выражение его глаз не получалось.
— Да, я куплю газету, — сказала Саша и достала из сумочки кошелек. — Но у меня нет копеек, какая досада. Только рублевые купюры. Разменяешь?
Копейки у нее в кошельке были.
— Иттить надо к старшому по смене, он размен сделает, — не растерялся мальчишка. — Это туточки, рядом, доплюнуть можно. Пять минут, мадам! Одна нога здесь — другая там. За мной, будьте так добреньки!
Он мог бы и сам сбегать за мелочью, однако пригласил ее следовать за ним. Саша кивнула и пошла в нескольких шагах позади него. Чертов мальчишка шел быстро, почти бежал, и Саше пришлось идти более поспешно, чем это прилично для дамы.
Миновали Знаменскую площадь — большевики переименовали ее в Площадь Восстания, но теперь ей было возвращено прежнее название. Электрический трамвай шел мимо Николаевского вокзала. Первый вагон, с мягкими сиденьями, отводился для чистой публики. В двух других теснились рабочие — они ехали со смены в свои туберкулезные подвалы на окраине. В центре города двери последних вагонов не открывались.
Мальчик и следующая за ним Саша миновали городового и углубились в закоулки Лиговки. Это, очевидно, уже не было “пять минут”. Никто не стал бы идти так далеко только чтоб приобрести газету, продававшуюся на каждом углу.
Здесь все выглядело так же, как год назад, если не хуже. Былой шик вернули только паре центральных районов, а чуть отойди от них — окажешься в трущобах. Когда-то здесь была канализация, но, судя по запаху, она давно не работала. В углах дворов громоздились кучи мусора, между ними бодро сновали крысы. Узкие ботильоны мигом запачкались в липкой грязи.
У забора небольшой церковки сидели нищие. В основном это были мужчины, многие еще молодые, без рук или ног. Завидев прилично одетую даму, человеческие обрубки поползли к ней, показывая обмотанные грязными тряпками культи. Умоляли подать копеечку, табака, хлеба. Внятно говорить могли не все, многие подвывали и заикались. Еще одно последствие войны, о котором многие предпочитают забыть. Саша бросила им свою пачку папирос и прибавила шагу, чтоб не отстать от провожатого.
Фонарей здесь уже не было. В сгущающихся сумерках они подошли к одному из домов-левиафанов, занимающих весь квартал. Даже местные не всегда способны сходу разобраться в хитросплетении проходов, подворотен, низких арок, дворов-колодцев. Многие двери и окна заколочены. Саша уже почти бежала за своим провожатым через этот лабиринт. В одном месте он, оглядевшись, открыл ключом дверь одного из подъездов, а после запер ее за ними. Они прошли по длинному кишкообразному коридору, спустились в подвал и поднялись во дворе, верно, уже другого дома.
— Ждите тута, дамочка, — сказал мальчик и нырнул в подворотню.
Саша осталась стоять посреди двора-колодца. Заколоченные фанерой окна равнодушно пялились на нее.
Быть может, ее привели сюда, чтоб банально ограбить? Здесь человеческая жизнь не стоила и нескольких рублей из ее кошелька, не говоря уже о часах.
Прошло десять минут и дверь одного из подъездов с тихим скрипом приоткрылась. Саша поспешила к ней, стараясь не увязнуть в густых лужах. Скользнула внутрь.
— Сашка, ты!
Знакомый голос. Тарновский!
— Казимир, ты жив, Господи! Как же я рада, что ты жив!
С Тарновским Саша прослужила в ЧК бок о бок почти год. Им случалось прикрывать друг другу спину и в перестрелках с бандитами, и в кабинете начальства, оправдывая проступки друг друга. Сколько раз стреляли друг у друга папиросы и пару рублей до получки — не счесть.
Но времена изменились, и оба они изменились вместе с ними. Саша подалась было вперед, чтоб обнять старого товарища, но остановила себя. Он быстро, профессионально обыскал ее. Саша поморщилась, когда он задел раненое плечо.
Все хорошо, сказала она себе. Он же не может знать.
Они поднялись на пятый этаж по скользкой нечистой лестнице. Двери квартир были распахнуты или
