Джип, ноутбук, будущее - Константин Константинович Костин
Не поймет генерал необходимости танков, не сможет, если не сможет представить, что будущая война будет войной позиционной. А он не сможет, ибо генералы всегда готовятся к ПРОШЛОЙ войне. К войне, где все сводилось к редким перестрелкам и лихим штыковым атакам. Которым в будущей войне — не будет места. А если и будет — лихие штыковые атаки приведут только к еще одной тысяче в списке потерь. «Тысяча смертей за пятьдесят минут…».
И так — с ЛЮБЫМ предложением.
Противогаз? А зачем? От газовых атак защищаться? Зачем нужны газовые атаки? Чтобы из укрепленной обороны вражеских солдат выкуривать? Вы думаете, что на войне солдаты будут сидеть сиднем в окопах? Экий вы, батенька, затейник…
Миномет? А зачем? Чтобы быстро менять позицию для стрельбы? А зачем? Ах, чтобы наступающие могли иметь возможность стрелять чем-то артиллерийским по вражеским окопам? Вы думаете, солдаты будут сидеть в окопах? Экий вы, батенька…
Пистолет-пулемет? А зачем? Для вооружения штурмовых отрядов? А они зачем? Врываться в окопы? Вы думаете, солдаты будут сидеть в окопах? Экий вы…
В пальцах Руслана с треском сломался карандаш.
Ну его к чертям, такие мысленные разговоры по ночам. Спать надо идти. Утром подумаем. За ночь ничего не изменится.
* * *Григорий Ефимович Распутин — хотя еще в прошлом году фамилия была заменена на «Новых», но все продолжали называть его старой, приклеившейся к нему не хуже смолы — старец сорока двух лет от роду находился в небольшой комнатке съемной квартиры доходного дома Барышникова, что на Николаевской улице.
Чем он занимался?
Надо признать, вовсе не тем, что могло бы прийти в голову при фамилии «Распутин». Он не соблазняя придворных дам, не хлестал стаканами мадеру, не писал полуграмотные записки и не смещал министров. Также он не молился, не думал о судьбах России, никого не излечивал наложением рук, ног и прочих частей тела и не пророчествовал.
Распутин пил чай.
Сидел у приоткрытого окна, из которого струился приятный морозный воздух, смотрел на самого себя, отражавшегося в блестящем круглом боку самовара, с хрустом грыз желтоватый кусок сахара, отколотый от сахарной головы, крепкими зубами, запивая его горячим чаем из блюдца.
Распутин просто пил чай. Наслаждался.
Его окно выходило во двор доходного дома, напротив темнели окна другого крыла. Темнели, понятное дело, не все — некоторые светились мягким светом свечей, зеленым, розовым и голубым светом абажуров.
Впрочем, одно конкретное окно не светилось. Оно было приоткрыто. За этим непримечательным приоткрытым окном в темной комнате стоял человек с винтовкой. Довольно странной винтовкой — если ее саму посторонний человек опознал бы, возможно, его не удивил бы и оптический прицел, такие продавались для нужд господ охотников, то странное расширение на конце ствола, похожее на длинный толстый цилиндр, безусловно ввело бы в затруднение любого стороннего наблюдателя. Впрочем, откуда ему здесь взяться, в пустой комнате?
Человек повел стволом, ловя в перекрестье нитей прицела начинающую зарождаться лысинку на макушке пьющего чай, опустился ниже… Плавно нажал на спуск…
Винтовка издала хлопок, прокатившийся по пустому двору и быстро заглохший, хлопок, в котором никто не опознал выстрел.
После этого человек разобрал винтовку, упаковал ее в кофр и вышел из доходного дома Барышникова, чтобы никогда сюда не возвращаться.
На полу съемной квартиры лежал и медленно остывал Григорий Ефимович Распутин, убитый выстрелом в висок.
Глава 27
Почему сидеть ночь-полночь, думая о судьбе России — плохая идея? Нет, не потому, что не стоит думать о своей стране — стоит. Еще как стоит. Проблема в том, что твой организм привык просыпаться на пять минут раньше будильника и ему пофиг, что сегодня ты хотел поспать подольше и будильник не заводил.
Невыспавшийся и хмурый Руслан глотал холодный кофе — со студенческих времен ему помнилось, что именно холодный бодрит лучше — глядя остановившимся взглядом на только ему одному видимую точку на стене, поэтому свежую прессу листала Юля.
— Руслан, Распутина же убили?
— Ага, — кивнул тот.
— А когда?
— В декабре шестнадцатого.
Это Руслан полупомнил-полувычислил: говорили, что сбылось предсказание Распутина «Не станет меня — не станет и императора» и от его смерти до Февральской революции прошло несколько месяцев, значит, убили его в шестнадцатом, а раз запихнули в прорубь — значит, зимой, то есть в декабре… Он подумал, что, судя по логике рассуждений в своей предыдущей мысли, ему нужно выпить еще кофе.
И выпил. А потом осознал, что в столовой стоит какая-то странная тишина.
Руслан поднял взгляд и наткнулся на остановившийся взгляд жены.
— А вот и не угадал, — медленно сказала она, — Распутина убили в феврале одиннадцатого.
* * *«Твердят газеты без конца
Насчет известного лица.
С известным в обществе лицом
Пять лиц сидело за винцом.
Пустил в присутствии лица
В лицо лицу заряд свинца…»
Стишок убийцы Распутина — теперь уже совершенно точно несбывшегося убийцы — крутился в голове Руслана все время, пока он пролистывал газетные статьи об убийстве «старца». Стишок врал чуть менее чем полностью. Цензурная шизофрения, запрещавшая упоминать имя Распутина наравне с именами императорской семьи, в России еще не разыгралась, поэтому газеты не изощрялись в рассказах о некоем убитом «жильце квартиры номер двадцать», а говорили как есть — да, убит Распутин. Никакие пять лиц с ним за винцом не сидели — свидетели, которых успели опросить пронырливые газетчики, клялись, что Распутин находился в комнате один, за закрытой дверью. Разве что с «зарядом свинца» стишок угадал — Распутина и в этом времени застрелили. Карма, видимо, у него такая. Правда, в лицо ему влетел заряд или, скажем, в затылок, газеты не знали.
О причинах убийства журналисты тоже понятия не имели и, по своему обыкновению, строили самые причудливые версии: от мести рогатого мужа до действий некого тайного общества, обеспокоенного нравственностью российского дворянства. Впрочем, большинство предпочитали строить догадки о том, как именно произошло убийство, потом что выглядело оно, как классическое «убийство в закрытой комнате» — человек найден застреленным в помещении, закрытом изнутри, прямо-таки настоящий детективный роман. Вспоминались и Артур Конан Дойл и Нат Пинкертон и, разумеется, Гастон Леру. Впрочем, одной из газеты, пытавшейся хотя бы казаться объективной, сообщалось, что окно в помещение было открыто, и вся таинственность не стоила выеденного яйца: убийца мог вылезти в окно или даже попросту застрелить Распутина из винтовки.
— Руслан… — осторожно спросила Юля, — Думаешь, это опять НАЧАЛОСЬ?
— Не думаю, — покачал головой Лазаревич, — Не думаю…
— Мы же, вроде бы, никак Распутина не касались, с ним не контачили
