Лайон де Камп - Да не опустится тьма
— Не увиливай, Мартинус. Ты скользок, как византийский законник.
— Ну, тогда, полагаю, я рискну своей бессмертной…
— О, Мартинус! — ликующе вскричала Матасунта. — Прости меня за глупость! Конечно же, ты велишь гонцу отравить ее, если она все-таки жива! Это даже лучше, чем развод, если подумать о моем добром имени. Теперь все наши тревоги позади.
Она обняла его с настораживающей силой.
— Вероятно, — без особой уверенности произнес Пэдуэй. — Продолжим занятия, дорогая. — И снова поцеловал ее, стараясь установить рекорд.
Матасунта счастливо вздохнула.
— Ты только больше никого не целуй, любовь моя.
— Не смею и думать об этом, принцесса.
— Вот-вот, — грозно сказала она и очаровательно улыбнулась. — Прости меня, дорогой, за некоторое волнение. Я, по сути своей, наивная девушка, слабохарактерная и неискушенная.
«По крайней мере, — отметил про себя Пэдуэй, — я тут не единственный обманщик.»
— К сожалению, мне пора идти. Сейчас же первым делом отправлю гонца. А завтра я уезжаю в Рим.
— О, Мартинус, к чему такая спешка? Тебе лишь кажется, что пора идти…
— Увы. Государственные дела, сама понимаешь. Я буду думать о тебе всю дорогу, — Он снова поцеловал ее. — Будь мужественной, моя любимая. Ну, улыбнись!
Матасунта грустно улыбнулась и заключила его в стальные объятия.
Вернувшись домой, Пэдуэй вытащил из постели своего ординарца-кирасира, армянина по имени Тирдат.
— Надень свой правый сапог, — велел он.
Ординарец протер глаза.
— Мой правый сапог? Я правильно тебя понял, благородный господин?
— Правильно, правильно. Давай быстрей! — Когда желтый кожаный сапог оказался на ноге, Пэдуэй повернулся к кирасиру спиной, наклонился вперед и сказал через плечо:
— А теперь дай мне хорошего пинка, добрейший Тирдат.
Ординарец разинул рот.
— Дать пинка моему командиру?
— Ты что, плохо слышишь? Ну, смелей!
Тирдат вздохнул в замешательстве, потом, решившись, от души врезал. Пэдуэй поднялся, кряхтя, потер ушибленное место и с благодарностью сказал:
— Спасибо, Тирдат. Можешь идти спать.
Он чувствовал себя намного лучше.
Но Пэдуэю не удалось уехать из Рима ни на завтра, ни даже через два дня. Должность королевского квестора оказалась отнюдь не синекурой, когда можно свободно помыкать людьми, а самому делать что захочется. Нужно было действительно работать.
Знатный гот Ваккис, сын Торасмунда, член королевского совета, принес проект предлагаемой поправки к закону о краже лошадей.
— Виттигис согласился с новой формулировкой, — объяснил он, — но не успел утвердить ее. Так что теперь, великолепнейший Мартинус, тебе придется обсудить вопрос с Теодохадом, изложить поправку правовым языком и попытаться удержать внимание короля достаточно долго, чтобы получить его подпись. — Ваккис ухмыльнулся. — И пусть помогут тебе святые, если он окажется в дурном настроении!
Пэдуэй вначале растерялся. Затем вспомнил о Кассиодоре, и старый грамотей оказал неоценимую помощь. Из подготовленного им текста надо было лишь вычеркнуть наиболее цветистые фразы.
Мартин пригласил на обед Урию, племянника Виттигиса. Тот пришел и вел себя, в общем-то, доброжелательно, хотя и дулся еще из-за ареста дяди. Пэдуэю этот внушительный гот был симпатичен. Он думал: «Сколько можно обманывать Матасунту? Пока она считает меня своим женихом, я не смею даже взглянуть в сторону другой женщины. А Урия недурен собой и явно не глуп. Если бы удалось их свести…»
Он поинтересовался, не женат ли Урия. Гот удивленно вскинул брови.
— Нет. А что?
— Так, пустое любопытство. Чем ты теперь собираешься заняться?
— Не знаю. Удалюсь в свое поместье, наверное, предамся воспоминаниям… Это будет скучная жизнь.
— Ты не знаком с принцессой Матасунтой? — как бы случайно обронил Пэдуэй.
— Мы не представлены. Я приехал в Равенну специально на свадьбу, всего за день до церемонии. Разумеется, я видел принцессу в церкви, когда ворвался ты. Красивая девушка, правда?
— О, да. И вообще особа весьма примечательная. Если хочешь, я постараюсь организовать вам встречу.
Как только Урия ушел, Пэдуэй помчался к Матасунте, напустив на себя самый беспечный вид.
— Как видишь, дорогая, уехать не удалось. Дела…
Матасунта обвила его шею руками, так что он не мог вздохнуть, и прервала заготовленную речь самым эффективным способом. Мартин не смел противиться, да это и не стоило ему большого труда. Беда была лишь в том, что он не мог мыслить логически в то время, как ему требовалось все его искусство. А страстная принцесса, казалось, готова была целоваться бесконечно.
Наконец она спросила:
— Ну, что ты хотел сказать, возлюбленный мой?
Пэдуэй закончил объяснение.
— Я и решил забежать к тебе. — Он рассмеялся. — Все же хорошо, что мне надо ехать в Рим. Какая может быть работа, когда рядом ты?.. Между прочим, тебе знаком Урия, племянник Виттигиса?
— Нет. И не уверена, что хочу знакомиться. Когда мы покончим с Виттигисом, само собой придется ликвидировать и его племянников. А у меня глупое предубеждение против убийства людей, которых я знаю лично.
— Дорогая, не принимай опрометчивых решений. Урия — великолепный парень, тебе он обязательно понравится. По-моему, это единственный гот, которого Бог не обделил ни силой, ни умом.
— И все же…
— Кроме того, он мне нужен, а сотрудничать не хочет. Я и подумал, что, может быть, ты согласилась бы завлечь его, склонить женскими чарами на мою сторону.
— Ну, если ты думаешь, что я могу помочь тебе, то, пожалуй…
Так принцесса в тот же вечер пригласила их на ужин. Сперва Матасунта отнеслась к молодому готу неприязненно. Но было выпито немало вина, и потихоньку она сменила гнев на милость. Урия оказался компанейским парнем, и вскоре они уже оглушительно смеялись и над тем, как он изображал пьяного гунна, и над скабрезными американскими анекдотами, которые торопливо переводил Пэдуэй. Если бы не невесть откуда взявшаяся досада на успех своего замысла, Мартин готов был признать, что давно не проводил время так приятно.
ГЛАВА 13
Вернувшись в Рим, Пэдуэй навестил захваченных в плен византийских генералов. Они были размещены со всеми удобствами и не сетовали на обращение; один лишь Велизарий казался угрюмым и подавленным. Вынужденная бездеятельность плохо отражалась на бывшем главнокомандующем.
— У нас перемены, — сообщил ему Пэдуэй. — Скоро государство будет сильным и богатым. Может, все-таки перейдешь на нашу сторону?
— Нет, господин квестор. Клятва есть клятва.
— Тебе никогда в жизни не случалось нарушать обещаний?
— Никогда.
— И если б вдруг ты принес клятву мне, то был бы так же ей верен?
— Разумеется. Но это невозможно.
— Предположим, я объявлю амнистию и разрешу тебе вернуться в Константинополь — при условии, что впредь ты не поднимешь оружия против королевства готов и итальянцев. Ну, как?
— Ты умный и находчивый человек, Мартинус. Благодарю тебя за предложение, однако оно несовместимо с моей клятвой Юстиниану. Поэтому я вынужден отказаться.
Пэдуэй повторил предложение другим генералам. Константин, Перианус и Бессас сразу согласились. Мартин рассуждал так: командиры это средненькие, Юстиниан может найти таких, сколько понадобится; нет смысла их здесь кормить. Клятву свою они, безусловно, нарушат, но вреда от этого не будет. А вот Велизарий — настоящий военный гений; нельзя допустить, чтобы он сражался против королевства. Следовательно, он должен либо сменить хозяина, либо дать слово, которым лишь он один и дорожит, либо придется держать его в плену.
С другой стороны, умный, но коварный Юстиниан весьма ревниво относится к успехам и личным достоинствам Велизария. Если он узнает, что генерал остался в Риме вместо того, чтобы дать клятву и затем, естественно, ее нарушить, то может в раздражении пойти на какой-нибудь опрометчивый шаг.
Так родилось послание:
Король Теодохад — императору Юстиниану.
Приветствия!
С настоящим письмом отправляем Его Светлости генералов Константина, Периануса и Бессаса, принесших клятву не воевать более против нас. Те же условия были предложены генералу Велизарию, однако он отклонил их как несовместимые с его понятием о чести.
Так как продолжение войны вряд ли приведет к конструктивным результатам, мы хотели бы сформулировать приемлемые для нас условия мира:
1. Войска Империи немедленно оставляют Сицилию и Далмацию.
2. За ущерб, нанесенный оккупационными армиями, нам выплачивается контрибуция и сто тысяч солидов золотом.
3. Мы обязуемся не вести войны друг против друга без заблаговременного уведомлеиия.
