Лайон де Камп - Да не опустится тьма
— Я не потерплю ослушания! Делай, как велит тебе государь, иначе…
Пэдуэй ухмыльнулся, продолжая качать головой.
— Нет, мой господин. Никто и пальцем не тронет Виттигиса. И ты мне лучше не угрожай. Охрана имеет приказ выпустить его, если со мной что-нибудь случится. А Виттигис любит тебя не больше, чем ты его. Остальное додумай сам.
— Дьявол! — злобно сплюнул король. — Зачем, о зачем я позволил тебе спасти мою жизнь? С тех пор у меня не было ни минуты покоя! — Теодохад захныкал. — Неужели старый человек не заслуживает хоть капельки снисхождения… Так о чем я говорил?
— Возможно, о новой книге, которая выйдет под нашими именами, — деликатно подсказал Пэдуэй. — Мы предлагаем великолепную теорию о взаимном притяжении масс, что обьясняет движение небесных тел и все такое прочее. Она называется «Закон всемирного тяготения».
— Вот как? Гм-м, это любопытно, весьма любопытно. Теперь моя слава философа воистину не будет знать границ, да?
Пэдуэй попросил Унилу разыскать и привести племянника Виттигиса, Урию.
Урия оказался таким же крупным и черноволосым, как его дядя.
— Ну, Загадочный Мартинус, теперь, коварно свергнув с престола моего дядю, что ты собираешься делать со мной? — с вызовом спросил он.
— Ничего, — ответил Пэдуэй. — Если ты меня не заставишь.
— Ты не будешь преследовать семью моего дяди?!
— Нет. Я не буду преследовать даже самого дядю. По секрету скажу, что я просто прячу его от Теодохада.
— Это правда? Тебе можно верить?
— Разумеется. Хочешь, он напишет письмо, свидетельствующее о добром к нему отношении?
— Письмо можно вынудить написать под пыткой.
— Только не Виттигиса. При всех недостатках твоего дяди он, безусловно, человек несгибаемый.
Урия заметно успокоился.
— Это верно. Ну, если так, у тебя, возможно, и сохранились остатки порядочности.
— Теперь к делу. Не согласился бы ты поработать на нас, то есть формально на Теодохада, а практически на меня?
Урия выпрямился и застыл.
— Ни за что! Я до конца дней своих буду верен дяде.
— Очень жаль. Мне нужен надежный человек — повести войска в Далмацию.
Урия упрямо покачал головой.
— Это вопрос чести. Я дал слово и от него не отступлюсь.
Пэдуэй вздохнул.
— Ты такой же, как Велизарий. Вот горе: те несколько способных людей, которым можно верить, связаны старыми обязательствами и не хотят со мной работать. А я, значит, должен прибегать к помощи мошенников и тупиц!
Тьма опускалась будто по инерции…
ГЛАВА 12
Понемногу жизнь в Равенне приходила в норму. Воинские части растекались из города, будто вода из тряпки, брошенной на кафельный пол. Крупный ручеек устремился на север — пятьдесят тысяч готов под командованием Асинара возвращались в Далмацию. Пэдуэй отчаянно молился, чтобы Асинар, иногда вроде бы проявлявший проблески разума, не испытал какого-нибудь очередного приступа страха и не примчался назад при первом появлении врага.
Сам Пэдуэй не смел надолго покинуть Италию, чтобы возглавить поход. Все, что он мог, это придать отряду часть своей личной охраны — учить готов тактике борьбы с конными лучниками. Правда, не исключено, что едва скрывшись с глаз, Асинар тут же откажется от этих новомодных штучек. Или, возможно, кирасиры перейдут на сторону Константина. Или… Впрочем, какой смысл гадать?
Пэдуэй наконец выкроил время для визита к Матасунте. Он твердил себе, что это лишь дань вежливости и установление полезного контакта. Однако в глубине души сознавал, что не хочет уезжать из Равенны, не повидав еще разок обольстительную девицу.
Принцесса встретила его весьма любезно. Она говорила на безупречной латыни, красивым контральто, и ее сильный голос звенел энергией и жизнью.
— Благодарю тебя, блистательный Мартинус, за чудесное спасение от чудовища Виттигиса. Я навеки у тебя в долгу.
— Пустяки, госпожа, — скромно ответил Пэдуэй. — Мне просто посчастливилось вовремя приехать.
— О, не принижай своих достоинств! Я многие о тебе знаю. Лишь настоящий мужчина мог достигнуть подобных успехов. Особенно если учесть, что ты чужеземец, прибывший в Италию всем год назад.
— Другим, возможно, мои дела кажутся настоящим свершением, но, честно говоря, я действую будто помимо собственной воли, принуждаемый обстоятельствами.
— Фаталистический взгляд, Мартинус. Похоже, ты и впрямь язычник. Хотя я совершенно не против этого.
Пэдуэй рассмеялся.
— Естественно! Если побродить по холмам Италии, язычников, по-моему, можно встретить немало.
— Безусловно. Я бы, кстати, с удовольствием посетила какую нибудь маленькую деревушку. С хорошим проводником, разумеется.
— Из меня, наверное, проводник отличный — где я только не побывал за последние несколько месяцев!
— Так ты возьмешь меня с собой? Берегись — я не забуду твоего обещания!
— Это меня как раз не страшит. Вот только когда? Видит Бог, чуждые мне политика и война не оставляют буквально ни минуты.
— Чуждые? Что же в таком случае тебе близко?
— Я собиратель фактов, специалист по истории тех времен, у которых нет истории.
— Ты интересный человек, Мартинус. Теперь ясно, почему тебя называют Загадочным… Но если политика и война тебе не по душе, зачем ты ими столь активно занимаешься?
— Это трудно объяснить, госпожа. Специфика моей работы на родине позволяла мне изучать расцвет и упадок многих культур. Сейчас, оглядываясь вокруг себя, я вижу многие симптомы упадка.
— Вот как? Странно. Не спорю, мой народ и такие варвары, как франки, покорили почти всю Западную империю. Но они не угрожают цивилизации! Напротив, они — ее единственная защита от болгарских гуннов, славян и прочих дикарей. Я не припомню другого времени, когда западная культура была бы в большей безопасности.
— Каждый человек вправе иметь собственное мнение, — сказал Мартинус. — Я всего лишь суммирую доступные мне факты и делаю из них выводы. Например, что может означать падение численности населения Италии, несмотря на постоянную иммиграцию готов? Или резкое уменьшение объема торговли?
— Объема торговли? Никогда не думала, что по объему торговли можно оценивать состояние цивилизации… Однако ты не ответил на мой вопрос.
— Попробую. Я стараюсь не допустить, чтобы тьма застоя и варварства опустилась на западную Европу. Должно быть, это звучит самонадеянно — какой человек способен в одиночку достигнуть подобных результатов? Но я делаю все, что могу. К примеру, мы страдаем от плохой связи — и я содействую строительству телеграфа. А так как это поддерживают римские патриции, склонные к прогреческим настроениям, я оказываюсь по горло замешан в политику. Одно тянет за собой другое, и теперь судьба Италии лежит практически на моих плечах.
Матасунта задумалась.
— Полагаю, плохая связь может привести к тому, что какой-нибудь генерал совершит переворот или завоеватель перейдет границу, а центральная власть узнает об этом лишь недели спустя.
— Верно. Ты достойная дочь своей матери. Если бы я смел относиться к тебе снисходительно, то сказал бы, что у тебя мужской ум.
— Почему же снисходительно? Я была бы польщена. — Принцесса улыбнулась. — По крайней мере, если иметь в виду такого мужчину, как ты. Подавляющее большинство моего окружения… ха! Писклявые младенцы, олухи несмышленые; способны только кричать и драться. Когда я выйду замуж, мой супруг должен быть… скажем, человеком одновременно умным и деятельным.
Пэдуэй встретил взгляд Матасунты, и его сердце вдруг зачастило.
— Надеюсь, госпожа, ты такого найдешь.
— Возможно, и найду.
Она выпрямилась и устремила на Мартина холодные серые глаза, безучастная к бурлящим в нем чувствам. Мартин не мог не отметить, что горделивая осанка отнюдь не делала ее менее желанной. Скорее наоборот.
— Ты же спас меня от самого тупоголового, — продолжила Матасунта. — Какова, кстати, судьба этого негодяя? Только не делай вид, будто тебе ничего не известно. Все знают, что твоя охрана вывела его из церкви, а затем он словно испарился.
— Виттигис в полной безопасности — и с его точки зрения, и с твоей.
— Ты его спрятал? Зря. Врагов надо убивать.
— У меня есть причины сохранить ему жизнь.
— Вот как? Должна тебя честно предупредить: попади он в мои руки, у меня таких причин не будет.
— Не слишком ли ты сурова с бедолагой? По-своему, по-глупому, он пытался защитить королевство.
— Все равно. После этого унижения в церкви я его ненавижу. — Серые глаза были холодны как лед. — А я не привыкла останавливаться на полпути.
— Понятно, — сухо произнес Пэдуэй, вынырнув на миг из розового тумана. Но тут Матасунта снова улыбнулась — желанная и ласковая женщина.
— Ты, конечно, останешься к обеду? Приглашенных мало, и все рано уйдут.
