Андрей Посняков - Посол Господина Великого
«Дано старосте Плотницкого конца Кириллу, сыну Анфимьеву, два сорока серебряных денег новгородских, да Аниките, сотскому, полсорока денег новгородских, да Онисиму с Ифроимом, мужикам голосистым, по три денги кажному. В том все расписку творили да на Святом Писании поклялися. Кричать будем на вече за Ставра боярина».
– За Ставра-боярина, – вслух перечел Ставр последнюю строчку. – Так-то!
Потянулся довольно, повеселел. Новую грамотицу из кучи вытянул.
«Михайло, церквы Вознесения, что на Прусской, диакон в том роспись дает и Святый крест целует, что все деньги выданы и все людищи на вече кричати будут Ставра-боярина».
Ставра-боярина!
«От Климентия, диака, росписка, куды денги потрачены:
– Ифантьеву Ивану, сбитнику, чтоб на Торгу кричал за Ставра;
– Козину Шумиле, рыбнику, рыбакам бо грил, Ставр-де, боярин, новый вымол супротив Щитной выстроит, да уплату за рыбную ловлю снизит;
– Климину Евфиму, писарю посадничьему, за писаные листы прелестные;
– Жураву Ремину – за то же;
– Игнату Паршину, сотскому – вся сотня за Ставра кричать будет.
Всем – по три деньги новгородских. Паршину Игнату – одна, да десять обещаны, как выкрикнут. Да мелкие монеты медяхи ребятам малым – чтоб пуще по Ярославову дворищу, где вече, бегали да Ставра кричали».
Улыбался Ставр, грамоты те читая – вот он, пост посадничий! Вот она – власть-то, близко-близко! Только руки протяни – и бери, владей, властвуй! А уж как станет посадником – ужо поприжмет неугодных-то людишек. Кому батогов, кому нос рвать, а кому – и головенку с плеч! Так-то!
Полюбовался Ставр на грамоты, сложил все в шкатулку, запер. Схронец столешницей забронил тщательно. Засов отодвинув, распахнул дверь:
– Митря!
Затопал сапожищами, прибег Упадыш, Митря. Сразу в ноги пал, чувствовал, что виноват, собака!
– Нашли?
– Ищем, батюшка! Как сыщем, все жилы вытянем!
– Сыщите сперва. Кто еще в посадники хотел, вызнал?
– Вызнал, батюшка! Епифан Власьевич, боярин с Неревского!
– Хм… Епифан Власьевич, говоришь?
Ставр задумался, встал с лавки:
– Вот что. Добежишь завтра к Климентию-дьяку, скажешь: пусть все людишки его говорят везде – боярин-де Епифан Власьевич обеднел давно, да посадником хочет стать, чтобы деньги себе имати бесчестно. Еще пускай говорят, будто нездоров сильно Епифан Власьевич, да худороден, да пьяница, да на соль пошлины поднять замыслил. Да еще пускай про нынешних посадников скажут, Дмитрия Борецкого да Василия Казимира – дескать, к латынству дюже склоняются от веры святой православной… Запомнил?
Митря кивнул, подобострастно глядя на боярина.
– Так и скажешь. Да! Не жди-ка завтра. Сейчас и скачи к Климентию-то. Возьми вон еще серебришка. Ну, чего встал?
– Мужики с посаду Тихвинского по торжищу сей день бродили. Спокойно все в Обонежье Нагорном, тишь да гладь, батюшка!
– Это хорошо, что спокойно. Скоро наведаемся туда, Митрий. Готов будь. Серебришко пополним, а то поиздержались все, да… да навестим кое-кого в Куневичах. Ох, навестим. Ужо разгуляемся! Там и спытаем кнут новый… ежели здесь, по милости вашей, не придется!
– Не гневайся, батюшка!
– Ладно. Встал, да в путь побыстрее. Дворне скажешь – шильника беглого пускай без тебя ловят. И Тимохи, чай, хватит.
Стрелой быстрой, татарской, вылетел из горницы Митря. Прогрохотал по крыльцу сапогами – на бегу запнулся, сердешный – так и скатился вниз по ступенькам, морду в кровь испохабив. Да на то вниманье не обращал – юшку рукавом утерев – на конюшню подался. Заорал, чтоб ворота поскорей открывали. Коня плетью стегнув – на дыбы конь, да ржать, – выехал. Поскакал, только грязь из-под копыт по сторонам полетела…
Покуда боярин Ставр деятельно планировал черный пиар и подкуп избирателей, житий человек Олег Иваныч Завойский тоже не терял времени даром. Зарабатывал денежки на контрабандной кипрской меди. Ну, это она для Ганзейского союза контрабандная, а в Новгород вошла честь по чести – как положено, с пошлиной за каждый ласт. А что ивановские купцы части навара лишились – так это никакое не нарушение законности, а чисто коммерческий акт. Зато оружейники со Щитной дешевую медяху получили, вернее – получат еще. Вот только повозки бы раздобыть где…
Под вечер подъехал Олег Иваныч на Торг. Коня привязав, потолкался… Эх, был бы Олексаха – враз бы повозки нашлись, да еще б и на выбор. Тот-то пройдоха все торжище знал. Жаль, не судьба Олексахе-то вышла. Панфила попросить, Селивантова, старосту купеческого… Тоже не вышло – приказчик сказывал – закупил-де Панфил Акимыч на Щитной замков да иного какого товару на две лодьи – самолично к свеям отправился, в Выборг-городок. Что ж, не вовремя Панфил в Выборг свалил, ну да ладно – видно, самому мажорить придется.
Жара стояла страшная – к грозе, видно. Душно было, не продохнуть. Уж на что Олег Иваныч кафтан надел летний, цвета сирени, невесомый почти что, да рубаху чистую, льняную – а и то упарился, пот по щекам стекал противно. За пояс наборный, рядом с мечом узким, из Ревеля с собой привезенным, белую тряпицу засунул – пот с лица вытирал. Хоть и не любили новгородцы спать после полудня, как на Москве принято, по-европейски жили, а все же пустело постепенно торжище, к вечерне дело шло. И рыбники давно расторговались, и пирожники, и оружейники. Эдак скоро совсем пусто будет. Неужто никому товар перевезти не надо?
Олег Иваныч подозвал квасника. Испил – скривился, кислый квасок попался да теплый – нагрелся от жары-то. Подался на Ивановскую да к Лубянице – к складам. Суетились людишки-то. Товарец – вроде как кожи – на телеги сгружали.
– Бог в помощь, работнички! Откель будете?
– И тебе того ж, человече! Деревские мы… Боярина Арбузьева люди.
– А старшой ваш где?
– Вона, у Дмитровской церквы! Мужика, кушаком красным подпоясанного, видишь? То он и есть. Звать Федором. Подойди, ежели дело какое.
Поблагодарив мужиков, Олег Иваныч направился в сторону Дмитровской церкви, что упиралась прямо в Ивановскую улицу. Недалече тянулись амбары.
Федор, старший приказчик боярина Аникиты Афанасьевича Арбузьева,– оказался мужиком тороватым – с понятием. Из тех, что ложку мимо рта не пронесут. Узнав Олега Иваныча дело, задумался… Конечно, хотелось бы лишнюю какую деньгу срубить. Да вот обернуться ли к ночи-то…
– Да ночи-то светлые!
– А стража уличная?
– С уличными договоримся!
– Ну, ежели так…
– Так, так! Не думай… По рукам, что ли?
– А! Где наша не пропадала. Эй, мужики, грузи веселей! Сейчас товар на Лубяницу отвезем – и с тобой, к вымолу.
– А далеко ль на Лубянице-то?
– Да не доезжая до церкви Луки. Управимся быстро, ты жди.
Когда управились – резко стемнело. С юга наползала на город темно-сизая туча. Погромыхивало уже где-то за Славенским, вот-вот – и гроза.
С опаской поглядывая на тучу, деревские мужики нахлестывали лошадей – торопились успеть до дождя-то. Тяжело груженные повозки постукивали колесами по бревнам мостовой. В повозках, накрытая рогожей, позвякивала кипрская медь. Рядом с передней телегой, где сидел и старшой Федор, ехал на кауром коньке Олег Иваныч – дорогу указывал. Федор иногда оборачивался недовольно – в последнюю-то телегу уж больно многовато нагрузили, еле прут лошадки-то, как бы ось не лопнула. Да и туча еще – прямо над головою уже, вот-вот грянет!
– Выгрузим – денег прибавлю, – пообещал Олег Иваныч. – На ухаб бы какой не наскочить только.
Сказал – и как сглазил!
Как раз въехали на мостик через Федоровский ручей. Первые-то телеги прошли и да расшатали на съезде бревнышки – давненько уж мост ремонтировать надобно было, да все у посадника руки не доходили. Выскочило бревно, яма образовалась на съезде. Да темень кругом – зги не видно. Вот в эту-то ямину последняя телега и ухнула. Так ось и треснула! Завалился передок – медь покатилась. Мужики кинулись собирать. И тут ка-ак полыхнет! Молния-то!
Ударила где-то рядом с Федора Стратилата церковью. Гром грянул – страшный, аж уши у всех заложило. Ну… и хлынуло, само собой. Разверзлись хляби небесные!
Повернулись мужики к церкви – еле во мгле водяной угадываемой – закрестились, молитву творя. Опять полыхнуло, спаси, Господи, твоя воля!
– Ну, давай, давай, мужички, немного осталось!
Повернув прядавшего ушами коня, проехался вдоль повозок Олег Иваныч. Да и не надо было мужиков поторапливать – и так торопились, вымокли уж до нитки, да и страшно – вона, молонья-то хлещет, за грехи наши!
Посовещавшись с Федором, поломанную телегу решили пока оставить с парой человек для охраны. А уж как те телеги выгрузят – в них оставшуюся медь и довезти, а эту после чинить, иль – ежели не уймется гроза – с собой увезти на пустых повозках.
Так и поступили. Пока ехали по Московской дороге, всадники их обогнали – на возы щурились подозрительно. Потом обратно поскакали, навстречу. Они же… А может, и другие кто, – темень да дождина хлещет, – дома сиднем сидеть в этакую-то погоду, квас исполненный с горячим сбитнем прихлебывать. Пронеслись всадники. Олег Иваныч посмотрел им вослед подозрительно. Мало ль – медью, в телеге-то поломанной на дороге оставленной, прельстятся. Кто их знает… Добрый человек в такую погоду подобру-поздорову по улице-то не рыщет…
