Муля, не нервируй… - А. Фонд
— Трудоголизм это хорошо, Иммануил, но можно же без фанатизма⁈ — Егор схватил бокал с зельтерской и жадно отпил, не отрывая взгляд от сцены по центру зала, где ненавязчиво играли шикарный джаз. — Так и скопытиться можно же.
— Мне всего сорок пять, Егор! Какое скопытиться⁈ Я умный, красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил! — хохотнул я и добавил, — давай ещё по соточке и разбегаемся. Я завтра веду мотивационный тренинг «Лидерские стратегии и нетворкинг». А презентацию ещё не доделал. Чую, ночка весёлой предстоит…
— Вот об этом я тебе и толкую, — вздохнул Егор, — ты даже расслабиться и отдохнуть толком не можешь. Разучился.
— Рецепт успеха — делать, пока другие отдыхают! — с усмешкой процитировал сам себя я и поднял стакан, — давай, за успешный успех!
Егор что-то ответил, но тут очертания ресторана задрожали, а джаз-трио под можжевеловой аркой вдруг стало расплываться…
Очнулся я уже здесь, на кухне.
Я вынырнул из воспоминания.
Вот это флешбэк!
Я зажмурился и помотал головой. Затем открыл глаза — замызганная кухня никуда не пропала.
Какая-то дичь!
Я точно знал, я вспомнил, что я — известный коуч, психолог, бизнес-тренер, что у меня десятки и сотни тысяч высокостатусных клиентов и последователей в нашей стране и в остальном мире. Я один из богатейших и влиятельнейших экспертов по личностному росту и развитию бизнес-стратегий.
Тогда что я делаю тут, в этой тошнотворной шараге? А⁈ Почему я сейчас не на своей яхте или не в офисе?
И тут вдруг меня словно током ударило — да я же попаданец!
Да, да, всё просто: там я умер, а здесь очнулся. И сейчас я — житель вот этой коммунальной квартиры с забитым прокисшим супом умывальником.
В моём времени о попаданцах не знала, пожалуй, только Агафья Лыкова, да и то, не факт. Поэтому я даже особо и не удивился. Правда, на всякий случай ущипнул себя за руку — и сразу почувствовал боль. Значит, точно я живой, и, ещё значит, я — попаданец.
К моему удивлению никакого дискомфорта от этого я не почувствовал. Мне совершенно не хотелось рыдать, истерить, побивать себя пяткой в грудь и вопрошать «пошто⁈». Вместо этого я ощутил какой-то небывалый подъем и даже неожиданный прилив энтузиазма.
Вызов?
Сто процентов! А вызовы я всегда любил.
В последнее время моя жизнь превратилась в рутину. В хорошо накатанную, очень комфортную, но рутину. Да, Егор абсолютно прав, для отдыха в моём графике не было места лет на пять вперёд, да и, кроме адской изматывающей работы, ничего не было. Вот, очевидно, организм и не выдержал. Недаром говорят, возраст между сорока годами и пятьюдесятью для мужчин — самый рискованный.
И вот сейчас я сидел на табуретке в провонявшейся убогой коммунальной кухне и думал — интересно, за сколько времени я смогу достичь здесь, в этом новом для меня мире, хотя бы того самого уровня жизни, который был у меня до попадания сюда?
А что, это будет даже интересно!
Но додумать мысль мне не дали. На кухню опять вернулась та самая вредная баба.
— Кто будет умывальник пробивать? — возмутилась она.
— Вот вы сами и будете, — спокойно ответил я, сдерживая усмешку.
— Твой носок, тебе и чистить! — упрямо заявила баба и на лице у неё пошли красные пятна.
— А кто суп прокисший туда лил? — насмешливо огрызнулся я.
— Если бы там не было носка, суп бы не помешал, — вопреки логике заявила баба.
Я аж опешил от такой наглости и тупости. Но нет, так дело не пойдёт.
Тем временем баба сняла платок. На голове у неё оказались седые неопрятные космы, похожие на паклю или жгуты серой ваты. Она достала из кармана гребешок и принялась чесать их. Да, прямо на кухне, где готовят и едят.
Меня ещё больше передёрнуло.
Ни слова не говоря, я схватил её пёстрый платок и зашвырнул в умывальник.
После этого с чувством выполненного долга сказал, перейдя на «ты»:
— А теперь твой платок там. Платок, между прочим, больше, чем носок. Так что чистить тебе!
И вышел из кухни.
Вслед мне летели проклятия до седьмого колена и злющий бабский визг.
Но мне уже до этого не было никакого дела.
Я вышел в коридор в твёрдой решимости найти свою комнату. А ещё нужно было отыскать в этом помоечном вертепе хоть какое-нибудь зеркало. Меня занимал важный вопрос — я попал в другое тело или же остался в своём? А если попал, то как я теперь выгляжу? Внешний вид — это можно сказать, главный критерий, влияющий на взаимодействие с окружающими. Люди зачастую оценивают тебя исключительно по внешности. И мне совершенно не хотелось попасть в тело какого-нибудь плюгавенького лысенького мужичонки с бородавкой на носу.
Нет, даже с таким первоматериалом можно работать, но согласитесь, гораздо удобнее, если природа одарила тебя со всей щедростью.
В захламлённом до невозможности коридоре на трёхколёсном велосипеде катался какой-то мелкий шкет, лет пяти-шести, хотя могу и ошибаться. Он был в коричневых колготках, валеночках, жёлтой байковой рубашонке и плюшевой жилетке.
Коридор был длинным, так что ему тут было раздолье. Малец деловито и ловко лавировал промеж коробок, саквояжей и торшера.
— Стой! — велел я.
— Дядя Муля, а ты покатаешь меня на лошадке? — требовательно заявил малец. — Ты же обещал!
— Хм… — задумался я и решил проявить педагогический талант, — а что нужно сказать?
— Будь, октябрёнок, всем детям примером, чтобы хорошим стать пионером! — прокричал малыш и торжественно посмотрел на меня.
— Правильно! Молодец! — дипломатично ответил я, — а теперь, будущий пионер, веди меня в мою комнату. Там и будет лошадка.
— Лошадок в комнатах не бывает! — вполне резонно заметил малец.
— Ничего подобного, — заявил я, — Веди! Там и проверим. И ты сам убедишься.
Малец резво соскочил с велосипеда, тот завалился прямо на торшер. Торшер рухнул на ржавые санки, санки — на размочаленный чемодан. И вся эта конструкция с шумом и грохотом завалилась на пол.
— Веди! — повторил я, переступил через хлам и пошел вслед за моим юным Хароном, который не обратил на весь этот бедлам совершенно никакого внимания.
— Здесь закрыто! — сообщил малец, подёргав ручку одной из дверей.
—
