Муля, не нервируй… - А. Фонд

— Так нынче вся страна живёт, Муля. Так что, не ворчи, — невозмутимо ответила дама и, отставив таз, степенно вышла из кухни.

Я остался в одиночестве и не представлял, что происходит.

Во-первых, я всё никак не мог понять, что за чертовщина здесь творится. То есть не вообще, а конкретно со мной. Откуда-то я точно знал, что вся эта обстановка — это не мой привычный мир. Для меня это как некая бутафория, что ли. Правда, все декорации были какие-то неубедительные, даже убогие. Но тем не менее я здесь всё прекрасно знал.

Я окинул взглядом жалкое помещение. Однозначно, это — коммунальная квартира. И, судя по тому, как запросто со мной разговаривали женщины — я тут живу. Иначе откуда здесь мой носок? (нет, можно было, конечно, предположить, что я приходил сюда в гости, но явно не с целью тайно разбрасывать свои носки по чужим тазам). При этом одновременно я точно знал, что я здесь никогда не жил и это не моя квартира.

И как такое может быть?

Человек или живёт здесь, или не живёт. А одновременно так не бывает.

Ладно, нужно убедиться.

Я обвёл взглядом кухню и попытался сосредоточиться. Вон там, в буфете, на самой нижней полке, должна быть початая трёхлитровая банка с квашенной капустой, а бачок в туалете протекает.

Вот сейчас всё и проверим.

Я с трудом встал на ноги: меня ощутимо пошатывало. Но, тем не менее, я собрался с духом и подошел к буфету. Открыл его и убедился, да, так и есть: банка капусты стоит на месте, вон она — на самой нижней полке. Примерно четверти на хватает.

И вот откуда я всё это знаю, если я здесь никогда не был? Или был? — я опять печально посмотрел на банку с капустой.

Так кто же я и что я здесь делаю?

Я попытался сосредоточиться и привести мысли в порядок. Итак, женщина называла меня Мулей. Причём даже не один раз.

Я прислушался к себе. Всё верно, я и есть Муля. Полное имя — Иммануил.

Да, пожалуй, Иммануил — это моё имя. Вот только Мулей меня дразнили лишь в детстве. Детства, кстати, я своего совсем не помню. Хотя, честно говоря, я о себе вообще ничего не помню. Даже того, что было вчера или даже час назад.

Ладно, едем дальше.

С наличием полупустой банки с капустой определились. Но одна единственная улика не является статистически достоверным доказательством. Это вполне может быть какой-нибудь случайной ошибкой и даже банальной погрешностью. То есть имеет место быть либо неправильная оценка ситуации мной, либо я чего-то не знаю.

В связи с чем нужно найти альтернативную гипотезу и проверить её.

Но для этого сперва следует убедиться, что бачок в туалете точно протекает. Тогда я буду знать, что да, я здесь живу. Если же бачок не протекает — значит, произошло какое-то чудовищное недоразумение. Возможно, даже чей-то дурацкий розыгрыш. Или целенаправленная интрига.

Окрылённый этой мыслью, я поплёлся в туалет.

Покрытый ржавчиной унитаз не выбивался из общей аутентичной обстановки.

Стараясь не зацепить ногой стоявшее рядышком оцинкованное ведро с водой, в котором плавал погнутый алюминиевый ковшик, я подошел ближе и дёрнул за цепь: вода в бачке зашумела, забурлила и яростно хлынула в унитаз.

Бинго!

Что и требовалось доказать!

Значит, я здесь случайно и это не моя квартира!

Фух!

Довольный собой, я вышел из туалета и нос к носу столкнулся с сердитой тёткой в платке, любительницей выливать прокисший суп в умывальник.

— Ты чегой это воду зазря льёшь? — вызверилась она, — а платить кто потом будет? Пушкин⁈

— Так вода для слива…

— Ты ведро с ковшиком не видел? Повылазило⁈ Я для чего его там поставила⁈ — рявкнула она и ворчливо добавила. — А я говорила Михалычу, не надо было бачок чинить. Теперь все лить будут почём зря… А платить кто будет? Пушкин, чтоле?

Она, продолжая ворчать, вошла в туалет и захлопнула дверь прямо передо мной.

А я стоял, как пыльным мешком ударенный. Это что же получается? Бачок был-таки сломан? А потом его починил некий Михалыч.

То есть, я здесь действительно живу?

Вот только, если это коммунальная квартира, то где моя комната? Я оглядел несколько абсолютно одинаковых дверей по обе стороны тёмного коридора, заставленного всевозможным барахлом — старыми велосипедами, коробами, этажерками и даже сломанным торшером.

Ну не буду же я ломиться в каждую дверь в поисках моей комнаты?

В растерянности я вернулся на кухню и плюхнулся обратно на стул…

В лаунж-джазовой прохладе ресторана, где традиционно подавали жасминовых устриц в крыжовнике, морского ежа под укропно-огуречным соусом и свиную ногу с черной смородиной, было спокойно и уютно. Для всех. Но не для меня.

— Как же они меня задрали! — выдохнул я и плеснул себе ещё виски. — Хочется взять и перестрелять их всех!

Я сумрачно посмотрел на сидящего напротив Егора и долил ему тоже.

— А они всё идут и идут… И ноют! Ноют! Ноют! У всех проблемы! Кроме меня, естественно! У меня же их быть не может! — я отчётливо скрипнул зубами, так, что эмаль чуть не раскрошилась, ну, или мне так показалось, по крайней мере.

В последнее время я совсем на взводе.

— Это называется «выгорание», Иммануил, — салютнул мне стаканом Егор и выпил. — Ты чересчур переработал за последнее время. Всех денег не заработаешь. А жизнь тем временем проходит мимо. Вот скажи, когда ты последний раз был в отпуске? Или просто отдыхал, хотя бы дня два подряд? Да пусть бы в тот же кинотеатр сходил?

Я задумался.

А и правда. Когда? Но вслух буркнул:

— Там сейчас смотреть нечего. Всякую ерунду снимают.

— Да при чём тут ерунда⁈ — вскинулся Егор, — я же тебе совсем о другом говорю!

— Да понимаю я! — крыть мне на его аргументы было нечем, поэтому я просто допил свой вискарь и разлил нам по новой.

— Иммануил, ты прекращай так вести себя, — покачал головой Егор, — сходи лучше к психологу, что ли?

— Да я сам всем психологам психолог! Егор, я же сам, лично, обучаю этих психологов! Что они мне могут рассказать такого, чего я сам не знаю? У меня на полгода очередь из них на запись стоит! У меня каждый день поминутно расписан, — раздражённо поморщился я, — ты понимаешь, Егор,