Фарход Хабибов - Из дневника "Попаданца". Необычный попаданец в 1941г.

— Рядовой Тыгнырядно, тем же макаром оприходуй и этого, — и Васек так же по-крестянски неторопливо прирезал и второго. Потом очистили от барахла мертвых немцев, им-то теперь шмотье нафиг не нужно.

— Все товарищ лейтенант, идем по-за кустами к лесу, метров через пятьдесят придется немного проползти.

И мы короткими перебежками преодолели кусты, и тут я опомнился, Васек держал карабин немецкий как положено, да еще и патрон в ствол дослал, а я как придурок держал его как дубину за ствол. И я перехватил фашистское оружие как Васек, да и патрон тоже дослал в ствол, наконец, кусты кончились и до леса метром пятьдесят почти открытого пространства. Но как говорится, дома и стены помогают, а раз как пока 1941, то я тут не гастарбайтер, а самый настоящий представитель хозяев страны, короче нам не стены, трава помогла. И скрываясь в траве, как два агрессивных червяка мы доползли до леса, затем еще проползли чуток, и рванули бегом.

Набегавшись, остановились у лесного родничка, тот журчал аполитично. И журчаньем пел какие-то свои антисоветские песни о любви, лете, тепле и т. д. А он нам, кстати, в качестве источника политинформации и не нужен был, а воду поставлял вкусную и холодную. Напившись, мы начали прихорашиваться, у меня оказывается, в нагрудном кармане набилось горсти две землицы, пришлось вернуть их матери земле. Больше в кармане ничего не было, зато в другом оказались документы старшего лейтенанта погранвойск НКВД Фархода Каримова, офигеть, и не вставать плюс бесконечность, это же мои инициалы. Но у меня предков с такими инициалами не было, значит это не мой предок, дед мой на войне оказался лишь в 1942 (возраст не позволял, он три раза бегал на войну, но пока не стукнуло 18, не брали его). Зато потом дед аж до 1950 года в Европах шатался, оккупационные войска, говорил, что у меня там дядьки-тетьки незаконные есть, немок понять можно, мужиков война выбила, а дед тогда молодой красивый, ордена медали, КРАСАВЕЦ короче. Передохнув, рванули на восток, к нашим, я как непьющий из немецкой фляжки слил шнапс и набрал водички, Васек не слил.

Иду и постепенно пытаюсь понять, что же происходит, и что теперь делать, к Сталину как у Лисовых путь заказан, к Гитлеру ваще нафиг не надо (да горит этот ублюдок в аду, во веки вечные). Значит, начитался Конюшевского, Полищука, Корчевского, Савина и других альтернативщиков (хотя это уже не альтернативная история), вот тебе и шанс, попробовать себя в роли Лисова или Леонова.

Я как долбанутый (контуженный) иду в арьегарде, Васек двигается чуть впереди, пересекая местность бесшумно как привидение, иду за ним хрустя валежником. Вдруг Тыгнырядно приостанавливается и поднимает ладонь, типа внимание, ладно, тоже не пальцем деланные, понял.

Пытаясь не шуметь как лось, подхожу к Ваське, вглядываюсь параллельно взгляду Тыгнырядны (да склонил, несклоняемую фамилию, книжка-то фентези, тут все можно). Там, вижу лесную дорогу, и на ней два немца, чего-то шебуршаться, рядом стоит, мотоцикл, жестом показываю Ваське – мочим гнид. Я ж все таки офицер, то есть командир, и пора вернуть свой авторитет, так же жестом показываю левого, показываю жестами, что правый мой. Затаив дыхание идем вперед, карабины Kar-98k (Васек сказал, как этот карамультук обзывается) давно готовы плюнуть свинцом. Осматриваемся, я право, Васек лево, ни хера нет, то есть ни херра нет (немцев нет), и я показываю интернациональным жестом (ладонью по шее) амбец немцам, пора мочить.

Что бы карамультук не дрожал (впервые в живого человека стреляю) ставлю его для упора в развилку куста, Тыгнырядно стоит, как биатлонист (и них же там стоячий огневой рубеж есть). Пальцами правой веду отсчет до выстрела, три, два, раз – Бац-Бац и не мимо. На полсекунды раньше меня в затылок своего немца попал Тыгнырядно, через полсекунды в грудь моего вошла моя пуля. И мы как лоси в сезон течки (ну или когда они агрессивны) бросились к немчуре, немцы, оказывается, рылись в вещах, на противоположной нашему появлению стороны дороги стоит грузовик, я не знаю что это за тачка, Васек обозвал его полуторкой.

Рядом валяются убитые водитель полуторки, женщина и милиционер, водила и женщина в штатском, милиционер как положено в форме, в мертвой руке наган. Видимо они тут ремонтировались, капот машины открыт, и немцы внезапно появившись, убили всех троих.

После осмотра документов выясняется, женщина заведующая РайПО, мужчина в штатском – водитель РайПО, а мильтон видимо при них для охраны был. И везли они, золото и деньги, потому немчура охерев от добытого и не просекла нашего появления.

Тут экстрима добавляет мой немец, он приходит в себя и начинает нести какую-то хрень:

— Майне либе кляйне, майне Лизхен. (примерно так он говорил)

А мне нужно чуть потерянный авторитет перед бойцом поднимать, и как мне не ссыкотно, подношу к левой стороне груди немца карабин, и пристреливаю немчика. Внутри и страх, и переживания, и волнение, но внешне держусь как Чингачгук, и ловлю уважающий взгляд Тыгнырядны.

— Рядовой Тыгнырядно, сейчас мы с тобой, перенесем все деньги и ювелирку, в лес и прикопаем, нести с собой нет резона, нам надо воевать.

— Так точно, — говорит бравый Тыгнырядно, и вдвоем кладем все в один мешок, заворачиваем мешок, и снова в другой мешок, затем Васек снимает с полуторки лопату, и мы идем в лес. Заховав златоценности беру у Тыгнырядно нож и вырезаю на дереве (под которым прирыто добро) слово "Клад" (довольно не оригинально), потом делаю стрелку показывающую вниз.

— Все, Тыгнырядно, теперь можно идти, на мотоцикле ехать умеешь?

— Да товарищ командир, в Осоавиахиме учили.

— Тогда, каску немецкую на голову, и заводи мотоцикл.

А сам собрал документы погибших, кому-нибудь передадим, к тому времени на весь лес (как нам кажется) затарахтел наш цундап, и я прыгнул в коляску, и удобно сел, ухватившись за пулемет. Да, дослал патрон в ствол, мало ли вдруг впереди враг, и мы покатили вперед.

Ехали долго, скоро стало вечереть, и мы не рискнули ехать в сумерках, и оттолкав байк на метров 20 в лес, заночевали. Когда мы дрыхли, нас немцы и взяли, суки. Васька попытался отбиваться, и его убили очередью из немецкого автомата, а мне какой-то умник дал по тыкве и абзац. Только я так и не понял, какого хрена эти западноевропейские обалдуи, ночером в лес поперли, и меня повели в темноте, сперва само собой, побив гениально, нанеся мне – "множественные ушибы тупым предметом". Да нет эти суки, не предметом били, а все что попадалось под руки, ну и ногами добавляли, затем привели куда-то, а там большая толпа наших пленных ночует на поляне, вокруг немчура с кострами сидит, жрут. Нам пленным само собой хрен что дали, то есть ничего не дали.

25 июня 1941 года где-то в Белоруссии в в полусотне километров от границы с Польшей

Что было утром, не помню, в себя пришел, когда меня кто-то стал тормошить:

— Товарищ старший лейтенант, товарищ Каримов, вставайте, они ж пристрелят, давайте.

Что, где, какой старлей?

Ух ты это, что ли я старлей, меня ж дембельнули старшим сержантом, значит я и сержант старшой, да исчо запаса, думаю спросонья, открываю глаза… Ни хера себеееееее!!!!! Я валяюсь в пыли (как свинья, или кто там, в пыли любит валяться) на дороге среди леса (ну как среди леса, дорога идет в лесу). В метрах пяти – десяти вижу уныло передвигающую ногами от меня (тогда уж отодвигающуюся) колонну безоружных солдат с охраной вокруг, аха значит пленные, вон все без ремней, по форме видно РККА, тем более по бокам немцыплята с Кар 98, идут. Смотрю на себя, и охереть нафиг и не встать, я тоже в форме РККА (слава богу не хариец (хар – осел по тадж)), я тоже что ли пленный? Меня пытается поднять белобрысый офицерик, похожий на накачавшегося Галыгина, правда без кудрей, по говору чую хохол. Такой же, как мой верный покойный Тыгнырядно, жаль пацана.

Бросило меня в дрожь, как цыпленка, которого лиса поймала и пытается употребить по назначению, а еще и с кетчупом, да с табаком (ващето сопленок табака, это детеныш домашнего кузена фазана (или фазен кузана?) на блюде, табак – блюдо перс. или тюрк.) сорри за отступление, надож бляснуть интиллехтом интеллиХХентному инфантилу (цыпленок табака – цыпленок на блюде, вариант под блюдом).

— Слышь братка, а седня день какой?

— Как какой, товарищ старший лейтенант 25 сегодня июня.

Е мое, вспомнил я ж теперь в 1941 году, блииин.

Может пресс-конференция с белобрысым и продолжалась бы до скончания веков, но тут длинный кадыкастый очкодыр (ну в очках таких круглых а ля братья Гриммлер) чел в фельграу прикиде (немец, по одеже, точно не мордвин) подбегает и что то лопочет на своем совсемнемордвинском:

— Штейт ауфф русише швайне! Форвард, шнеллер, лос лос.

— Да пошел ты, чмо очкастое, я мутер твою шпили – вили, я гроссмуттер твою шпили-вили да и не раз, да и не один, да и ваще твой рот топтал исключительно. И ваще я ни разу ни русише швайн, а исключительно узбекише швайн, ну максимум таджикистанише швайн, отвечаю я быдлу очкасто-третьерейхному.