Побег из волчьей пасти - Greko
— Вероятно, армия генерала Вельяминова прорывается через ущелье Бакан обратно в Анапу из Суджук-Кале, — предположил Эдмонд[1].
Наш отряд немедленно снялся с места и поскакал к ущелью. Заняв позицию на одном из его склонов, мы приготовились ждать продвижения воинских колонн. Среди зарослей и скал нашлись неплохие укрытия.
Снова загремели пушки, теперь уже у Анапы. От сераскера прибыл гонец, сообщивший, что русские предприняли вылазку из крепости. Вождь считал, что это ложная атака с целью отвлечь внимание черкесов от Баканского ущелья. Нам было предписано оставаться на месте и не раскрывать место нашей засады.
Наступила ночь. Мы закутались в приготовленные кем-то бурки, но огней не разжигали. Время тянулось медленно. Подумал, что вот так — нежданно-негаданно — довелось мне хлебнуть солдатской доли. Ночевать под открытым небом, трясясь от холода или потеть под буркой, исполнять приказы неизвестных мне людей, ожидать непонятно чего, чтобы в итоге так и ни разу не выстрелить. Впрочем, последнее обстоятельство я одобрял всем сердцем.
Хотя наш отряд сидел как притаившаяся мышка, даже лошади не издавали ни звука, ночной тишины не было. Наоборот, в ущелье гуляло эхо от многочисленных выстрелов, криков и лязга сабель. Где-то неподалеку шел ожесточенный бой. То и дело темноту озаряло мощное пламя. Наверное, русские напали на спящие аулы и сейчас их уничтожают.
До нас бой так и не докатился. Ночь просидели напрасно. Спенсер же радовался непонятно чему. Поеживаясь от утренней прохлады, я слушал его восторженные реплики — скорее фантастические, чем правдивые:
— Храбрые черкесы остановили Вельяминова. Он так и не смог прорваться в Анапу. Его войска, наверняка, разбиты в ущелье и теперь удирают к Суджук-Кале под прикрытие флота.
Пыл Эдмонда серьезно поугас, когда утром к нам прокрался Натан, притащивший немного провизии.
— Урусы атаковали густозаселенное ущелье, куда раньше не заходили. Под покровом ночи уничтожили аулы Соут, Хойст, Хочелк и теперь продолжили движение. Так в лагере рассказывают.
Вскоре мы увидели русские колонны — колышущиеся ряды фуражек в белых чехлах, а с ними телеги обоза, стадо баранов, верблюды, пушки с зарядными ящиками и почему-то карета. Ее сопровождала сотня черноморцев. Где карета не могла проехать, казаки тащили ее на руках[2].
Вопреки фильмам и книгам о войне в XIX веке, я увидел совершенно иное воинское построение. Впереди двигались застрельщики, за ними — роты авангарда в плотном строю. Через метров двести — основная колонна. Позади — арьергард, по бокам — отряды прикрытия. Расстояние между этими отрядами и основной колонной было таковым, чтобы горцы не могли до нее дострелить. То есть центр двигался без опаски и не тратил время на «огрызнуться»[3].
Авангарду пришлось расчищать путь для отряда. Горцы сделали множество завалов из деревьев. Попадались и баррикады из камней, из-за которых велся беспокоящий, но безвредный огонь. Стоило ротам приблизиться быстрым шагом, как горцы перебегали на новую позицию.
Больше всего доставалось боковым отрядам прикрытия. Они двигались по гребню ущелья, то ныряя вниз, то карабкаясь наверх. Им приходилось выбивать горцев из укрытий, часто бросаясь в штыковую атаку, чтобы захватить очередной каменный завал или пещеру. В ущелье металось эхо от воинственных криков горцев, бросавшихся в шашки на солдат. Те отбивались ружьями и саблями. Вниз скатывались камни, трупы и оружие. Трещали выстрелы. Пороховой дым накрывал сражавшихся и отравлял редкий лес на краю ущелья вонючим смрадом. Кровь лилась по скалам осенними ручьями.
Солдат поддерживала иррегулярная кавалерия. Не казаки. Грузины! Мингрельские и гурийские конные ополченцы. Я узнал их по коротким черкескам, платкам-кабалахи и похожими на чалму платкам-чоху на голове. Им доставалось больше всех. Черкесы нападали на них с яростью, видя в них предателей Кавказа. Конные сшибки не прекращались ни на минуту. Сабельные дуэли и выстрелы из пистолетов прореживали ряды соперников куда быстрее, чем на самом гребне, где пешком продвигались солдаты.
Русские давили. Черкесы отступали. Бой приближался к месту нашей засады. Спенсер изготовился к стрельбе. Я тронул его за рукав.
— Эдмонд! Пока ты обычный исследователь. Пусть и нарушитель блокады, но безобидный. Сделаешь выстрел, и об этом станет известно. Как тогда объясняться с русскими, если в плен попадем?
Спенсер не успел мне ответить. Русские артиллеристы вычислили место нашей засады и стали обстреливать его из легких гаубиц — четвертьпудовых единорогов. Бомбы накрыли склон. Осколки брызнули во все стороны, поражая людей и даже припрятанных коней.
Мы отступили. Скатились в лощину, где группа черкесов у стреноженных лошадей обступила пленного русского унтер-офицера. Он стоял бледный, дрожа всем телом. Фуражка куда-то подевалась. Его «украшенная» здоровой ссадиной непокрытая голова все время кивала, словно он без перерыва говорил всем: да, да, да…
— Не бойтесь, с вами не случится дурного, — попытался его успокоить Спенсер.
Я перевёл.
Унтер поднял на нас полные тоски глаза, прищурился и дребезжащим голосом ответил:
— Правду у нас меж своих толковали. Бегают англичане по горам среди горцев…
Его слова я не стал переводить. Предложил отправиться к Аслан-Гирею.
Сераскер пленному обрадовался. Немного попугал и начал допрос.
— Что хочет Красный генерал[4]?
Новый кавказский пленник запираться не стал.
— Генерал намерен сжечь все аулы в округе между Анапой и новым укреплением Александрия[5], которое он устраивает на берегу Цемеса напротив Суджук-Кале. Жителей — разогнать. Посевы –вытоптать. Сады свести под корень.
— Тактика выжженной земли! — прокомментировал я.
— Это как? С женщинами и детьми воевать? — удивился черкесский вождь.
— Он хочет лишить вас и будущих нападающих на Анапу источников снабжения, — тут же подсказал Спенсер.
— Кончай трястись, как баба, — крикнул на пленного Аслан- Гирей. — Ничего с тобой не случится! На соль поменяем.
— И много он потянет? — рассмеялся я нервно. Мысли о Торнау меня не покинули.
— Пудов двести! Сколько у вас потерь? — снова спросил пленного сераскер.
— Пока немного. Сопротивление нельзя назвать организованным. Аулы атакуем ночью. Сразу разбегаются. Кто остался, тех в плен берем. Но сегодня день выдался жаркий. Потерь больше. Вот и я попался.
— Почему вы все время лезете в штыковую? У вас пороха мало?
— Ружья у нас дрянь! Ваши лучше![6] Мы бы их взяли себе, да устав не велит.
Пленного увели. Аслан-Гирей обратился к нам:
— Очень много раненных. Делать нечего, хакким, придется вам отложить свою винтовку и взяться за иглу. А тебя, урум, не могу лишить чести. Отправляйся с отрядом к крепости и следи в оба за русскими. Их вчерашнее
