На афганской границе - Артём Март
Я уселся на лавку, стал наматывать портянку.
— Вот зараза, — бурчал Уткин, не зная, с какой стороны взяться за свою. — Как он там показывал? Ни черта я не понял!
Дима Ткачен молчал. Он сделал очень напряженное лицо и даже высунул язык, стараясь изобразить на ноге что-то среднее между некрасивым носком и большим узлом.
Мамаев и вовсе не решался подступить к портянке. Он пыхтел, задумчиво морщил лоб. Долго примерял ногу к куску материи, расстеленному им на полу.
Я тем временем уже намотал все как надо, заправил уголок и приготовился надевать сапоги.
— Саша, а где это ты научился портянки наматывать? — Удивился Уткин, глядя, как красиво у меня все получилось.
— В ДОСААФ на курсы ходил, — отбрехался я.
Вася стал мрачнее тучи.
— Лады, — сказал я и размотал ногу. — Как сказал бы прапорщик Умурзаков, показываю один раз.
Я стал наматывать портянку заново. За этим внимательно следили и пытались повторить Уткин, Дима Ткачен и Мамаев.
— Ногу на край портянки, вот так, — бегло объяснял я. — оборачиваем стопу сверху, уголок суем под большой палец. Смотрите, чтобы складок не было. А то ноги в кровь. Если надо, подтягиваем.
Спустя пару мгновений слушателей собралось уже с десяток, и количество их все росло.
— Теперь портянку под пятку. Подтягиваем и складываем пополам, — сказал я, обматывая голень, — уголок подоткнуть. Все.
С этими словами я показал им гладко намотанную на ноге портянку.
Товарищи мои, кто как, с переменным успехом, повторили процесс за мной. У кого-то получилось лучше, у кого-то хуже, но все ж уже было похоже на правильную намотку. Точно так же я справился и со второй ногой, но уже быстрее.
Большинство призывников разошлось пробовать, но нашелся и один мурый парень. Это был жилистый призывник с выбритой совершенно под ноль головой. В купе с крупными, широко посаженными глазами, он немного походил на какого-то инопланетянина.
Подошел ко мне он не один, а в компании дружков: коренастого и большемордого, а еще другого, с вытянутым, как бы лошадиным лицом, и последнего, рослого, с безэмоциональной физиономией.
До этого, все четверо, вместо того, чтобы обуваться, терли о чем-то с сержантом, стоящим у дверей.
— Разверни-ка, портянку, — заявил инопланетянин нахально и присел на корточки рядом. — А то я в первый раз проглядел.
Я поднял на инопланетянина взгляд.
— Я сказал: показываю один раз.
— Чего тебе, жалко, что ли? — скривился инопланетянин.
Жалко-то не жалко, да только мне не хотелось персонально объяснять каждому из сорока солдат, как правильно портянки наматывать. А если этим умникам покажу, набегут еще. А я не записывался в портяночные инструктора. Пускай сами учатся.
Не обращая на него внимания, я натянул кирзачи.
— Жалко у пчелки, — встал я. — А я сказал — показываю один раз.
— Невежливо это, брат, — промычал бугай с безэмоциональным лицом.
— Невежливо цепляться, к кому не надо, — ответил я бугаю.
— Значит, не покажешь? — Инопланетянин тоже встал, вопросительно приподнял на лице едва очерченную бровь.
— Я не попугай, чтобы по десять раз одно и то же повторять.
Инопланенятнин поджал губы и гневно выдохнул носом.
— Ну-ну. Учебка длинная. Нам с тобой куковать тут четыре месяца.
— Вот именно. Нам куковать четыре месяца. Так что думай, кому действуешь на нервы.
Инопланетянин зло хмыкнул. Бросил своим:
— Пойдем, пацаны. У кого-нибудь другого узнаем.
Все четверо отвалили, бросая на меня недовольные взгляды.
— Благими намерениями, как говорится, — вздохнул Димка, притаптывая сапогом, чтобы проверить, как легла портянка, — не успели приехать, а ты, Саня, уже умудрился поругаться с лейтенантом и добыть себе недоброжелателей.
— Я не нянька и не часовой продавец.
— И то верно, — хмыкнул Дима.
— Застава, стройся! — Скомандовал снова появившийся в раздевалке прапорщик.
Комната разорвалась тепотом многочисленных сапог. Кто не успел намотать портянки, сунул ноги как есть.
— За мной, шагом марш!
Он вывел всех нас на улицу. Уже светало, и над массивной горой, нависшей над поселком Московский, медленно всходило слабое алое еще солнце. Вокруг стало серым-серо. Тьма ушла и можно было уже рассмотреть здание штаба, казармы, хозяйственные постройки и плац. У высокого бетонного забора, окружавшего отряд, росли ровные тополя, защищавшие от сурового горного ветра. Территория была вылизана начисто. Сразу понятно, что комотряда держит личный состав в строгости и дисциплине. Уважаю.
Я увидел, как за стеной бани старослужащие рубали наши гражданские вещи топорами. Утилизация проходила весело и с солдатским задором.
После этого строем нас повели в казармы. Длинное здание с маленькими многочисленными окнами представляло из себя совершенно типичную казарму с комнатой хранения оружия, ленинской комнатой, бытовкой, каптеркой и так далее.
Все те же деревянные красные полы, все тот же дневальный у выхода. Привычные двухэтажные нары. Только потолки тут оказались необычно высокими. Уже потом, через несколько месяцев, я слышал, будто бы когда-то здание это было конюшней, позже перестроенной под казармы.
— Слушай мою команду, — начал прапор, когда каждому выделили спальное место в просторной комнате, — до подъема всем привести себя в порядок. Нашить погоны, петлицы и подворотнички. Утром проверю лично каждого. Пускай хоть одна ниточка торчать будет. Оторву, заставлю переделывать. Всем ясно⁈
— Так точно! — Нестройным хором отозвались бойцы.
— М-да… — Протянул Уткин, усевшись на табурет, рядом с чугунной цельнолитой сапожной лапой.
В бытовке было пусто. Новоиспеченная застава худо-бедно, но все же справилась с поставленной прапором задачей. Кто-то обшился быстрее, кто-то медленнее. В конце концов один только Вася поотстал. Все не клеилось у него шитье. Игла непослушно плясала в больших крестьянских пальцах.
— Все ты? — Спросил я, осматривая ровно пришитые на свой китель зеленые погоны с желтыми буквами ПВ.
— Да вроде. Глянь.
Уткин протянул мне китель с кривовато подшитым подворотничком.
— Плохо, — заключил я. — Тут складка, видишь? Ее быть не должно. Шею натрешь. Распарывай.
Уткин грустно вздохнул и принялся отдирать подворотничок.
— Третий раз уже. Мож ну его?
— Ну или это, или здоровенный чирей на шее. Выбирай.
Вася опасливо сузил маленькие глазки.
— Ниче. Научишься. — Добавил я.
— Саш?
— А?
— Спасибо, что
