До основанья, а затем - Роман Феликсович Путилов
Глава 12
Глава двенадцатая.
15 марта 1917 года.
«Из Кронштадта приехал делопроизводитель Портового архива для доклада начальнику. Рисует все в мрачных красках. Если верить приехавшему, то в городе продолжается царство солдатчины. Они ничему не хотят подчиняться. Считают себя Социалистической республикой и грозят всем расправой. Офицеры, в количестве 300 человек, до сих пор арестованы: некоторых из них заставляют исполнять черные работы — грузить уголь и проч. Сейчас матросы ходят по городу и ищут себе квартир.»
Из записок Г. Князева.
Столярно-слесарные мастерские, куда мы с Анной Ефремовной направились с утра пораньше, представляли собой несколько одноэтажных кирпичных зданий под, грустно устремленной в небо, кирпичной трубой, огороженные глухим забором. Ворота были замкнуты на большой замок и опечатаны сургучной печатью Интендантского управления столичного гарнизона. Сопровождавшие нас на телеге бойцы замок сбили, ворота распахнули, и мы вкатили на мощенный булыжником двор.
Здания цехов были тоже заперты и опечатаны. У примыкавшей к цеху котельной виднелась куча угля, от которой, в паре мест, в небо поднимались тонкие столбы белесого дыма. Между зданиями цехов находилась крытая сверху площадка, заполненная какими-то трубами, крупными отливками и колесами. Сразу у ворот, отдельно от цехов, находился опрятный домик, вмещавший в себя несколько кабинетов, судя по всему, здесь размещался инженерно — административный персонал мастерских. В кабинете, с табличкой «Управляющий», нас, ожидаемо, встретил засыпной сейф с распахнутой настежь дверцей.
Какие-то документы были разбросаны на полу, часть лежала на столе. Усадив нынешнюю владелицу мастерской на стул у окна, я собрал валяющиеся по кабинету бумаги, сел за стол и попытался разобраться в найденных документах.
Судя по всему, мастерские занимались отливками металлических деталей по заявкам заказчиков, металлообработкой. А во время войны получили заказ от военного ведомства на производство ремонта винтовок, в том числе и изготовление лож и накладок, для чего в девятьсот шестнадцатом году были сооружены сушильные камеры. Потом меня проводили на склад, где показали ожидавшие ремонта оружие, не менее пятисот винтовок различной степени исковерканности и разукомлектованности. Полюбовавшись на все это безобразие я вернулся в кабинет управляющего, где меня ожидала богатая наследница.
— Ваше благородие! — в кабинет заглянул один из милиционеров: — Там у ворот люди собрались…
— Что за люди?
— Говорят, что работники, хотят на территорию пройти…
— Много человек?
— Человек пятьдесят, ну, это если с бабами и детишками посчитать.
— Там, напротив проходной, двухэтажный дом стоит, зеленого цвета, так там казарма для рабочих и их семей находится. — подала голос вставшая к окну Анна.
— Понятно. Ворота закрыть. Рабочие пусть выберут трех человек депутатов, которых привести сюда. Давай, действуй.
Минут через тридцать, после долгого ора за закрытыми воротами, тот же милиционер впустил в кабинет управляющего трех человек. Впереди шел молодой парень с шалыми глазами чуть-чуть навыкате, в распахнутом на груди черном теплом бушлате и черной фуражке с лопнувшим лаковым козырьком. Двое других были постарше, одеты во все темное и потеплее. Парень, войдя в кабинет, тут же шлепнулся на ближайший стул и заявил:
— Мы — забастовочный комитет.
Двое остальных депутата молча остались стоять у двери.
— Господа, здравствуйте. Присаживайтесь и представьтесь. — я обратился к старшим делегатам через голову их лидера.
— Ты что глухой? Я же сказал — мы забастовочный комитет. Со мной разговаривай. — паренек в фуражке привстал, пытаясь загородить мне двух своих коллег, поэтому мне пришлось встать со стула и сесть на краешек стола, прямо напротив делегатов.
— Уважаемые, я вас слушаю — кто вы и зачем сюда пришли? Не надо молчать, у меня очень мало времени.
— Да мы… — начал один из пожилых после того, как они растеряно переглянулись.
— Да это контра какая-то! — заорал игнорируемый представитель забастовщиков и потянулся куда-то за пояс, одновременно привставая со стула.
Парень был крепкий, но от удара в удачно подставленное ухо это не помогло. Забастовщика повело в сторону, он с воплем «Уй» схватился за больное место, после чего я вытащил у него из-под бушлата, заткнутый за поясной ремень здоровый револьвер «Смит-Вессон». Укоризненно показав его застывшему в дверях милиционеру, я толкнул парня обратно на стул, после чего переломил знакомый мне револьвер. Из револьвера стреляли — две гильзы смотрели на меня пробитыми капсюлями.
— Уважаемые, мы разговаривать будем или пойдите вон. Боец других приведет, раз вы в рот воды набрали.
— Вы за что Павлуху ударили? Сейчас не старые времена…- начал один из пожилых, тот, у которого усы были совсем седые.
— Какого Павлуху?
— Так вот он сидит, избитый весь… — пожилой ткнул пальцем в скрючившегося на стуле парне, что до сих пор держался за пострадавшее ухо. Рука его была черной от въевшегося в нее угля или масла.
— Так это Павлуха? — я подошел к пострадавшему и, с силой, хлопнул его по плечу: — Ну так это совсем другое дело! Что-же вы с самого начала не сказали, что это Павлуха? Павлухе конечно можно револьвером собеседнику грозить, тем более в присутствии барышни. Правильно? Или он меня сразу застрелить хотел? А что? Павлуха же, не какой-то там Ванька.
— Ты, кстати, Павлуха, где револьвер взял? — я снова стукнул пострадавшего по широкой спине: — Судя по всему, у полицейского отобрал?
— А что? Нельзя что-ли? — Павлуха выпрямился на стуле и повернул ко мне раскрасневшееся лицо: — Эта полицейская морда…
— Ну отобрал и отобрал…- я сел обратно за стол, а револьвер сунул в ящик стола: — Спасибо, что сдал.
— Кого я сдал? Это мой револьвер. Я его сам у околоточного со шнура срезал. Отдай. — парень перегнулся через стол, пытаясь дотянутся до ящика, но я ткнул растопыренными двумя пальцами ему в лицо и Павлуха, от неожиданности, отпрянул.
— Ты сам мне сказал, что забрал револьвер у полицейского, значить та вещь казенная, а ты, получается казенную вещь украл. По причине революции я тебя прощаю за воровство, но это последний раз. А за револьвер
