Сергей Сезин - Нарвское шоссе
Настроение у меня опустилось еще ниже. Правильно бабушка говорила : 'Во многом знании - много печали'. А как этим знанием поделиться? Откуда я могу это знать? Да и нельзя это говорить - разрыв сердца с человеком случиться может, когда будет об этом думать, не имея возможности туда побежать и защитить.
Видимо, не только меня разные подобные мысли одолевали, потому что собрались мы в курилку, а ни у кого желания потрепаться не возникло. Сидели и стояли, и просто молча дымили.
А Островерхов, видимо, почуял наше невеселое настроение и решил провести вторую серию политработы.
--Слушайте сюда, ребята, как говорят на родине товарища политрука. Вижу я, что вы здорово скисли, и, наверное, не от того, что услышали про город, про который и не знали, что такой есть на белом свете. И дело тут не в городе, а дело в шляпе. Это вы скорый бой чувствуете, и перед первым боем в жизни места себе не находите, как молодуха перед первой брачной ночью. И положено, и хочется, и страшно. И я перед первым боем дергался, а мне мой земляк Тихонович ,что тогда третью войну ломал, сказал так: ' Не боись, Федька! Пуля виноватого завсегда найдет. Если ты сегодня виноватый, то от нее не скроешься, даже если в материно черево обратно залезешь. Потому не боись, а дело свое делай, и пулю прими, ежели виноват. А коль ты не виноват, то и бояться нечего!'
Теперь моя очередь, как старый солдат молодому, такое говорить, но я скажу чуток по другому.
Когда ты в атаку идешь, то тебе страшно, что в тебя пуля попадет и убьет или искалечит. И от того переживания своей будущей смерти у тебя сердечко выскакивает, как у затравленного зайца, и руки потеют, а случается и в штанах мокрое. Но случается такое не только с тобой и соседом по цепи, а и с тем врагом, на которого ты в атаку идешь. И у него винтовка в руках дрожит, и пули идут куда-то в заоблачные выси, и в пулемете лента перекашивается. И может он так побежать, что его даже на коне не догонишь. Вот, если вспомнить с кем я воевал за пять лет - белополяки, петлюровцы, галичане, деникинцы самые разные, белогрузины...А разных атаманов вообще до чорта- Кибец, Водяной, Хмара, Черный ворон, Струк, Балахович, Оскилко ,Чучупака. Нет, не все, еще были, но я их уже всех не упомню. И все они тоже жить хотели, не хуже меня самого, и тоже от меня бегали. И я от них бегал, пока то, что мне Тихонович сказал, нутром не понял. Что оба войска, что друг на друга идут, друг друга боятся. Но победит из них тот, кто боялся меньше, и кому боязнь не помешала воевать. Поэтому, когда к нам немцы подойдут, они тоже вас бояться будут. Они ведь не железные и со склада новые головы вместо пробитых не получают. Если вы их носом землю рыть заставите, не давая вперед идти, то победили вы. А у кого при этом штаны более мокрые будут - никому это не интересно.
Ладно, поговорили и хватит, работа за нас сама не сделается. Подъем, красные орлята!
Мы поднялись и пошли по своим постам.
Во второй половине дня немцы дважды бомбили отходящих па шоссе. Сделали по два захода. Бомб каждый раз было по полсотни, а то и больше. Нам от взрывов ничего не было, только 'Летучие мыши' на крючках танцевали. После второй бомбежки прервалась связь с 'Перекопом'. Это такой позывной у дота между шоссе и железной дорогой. У нас позывной 'Чонгар'. Потому Волох отправил по приказу комроты Моню и Пашу Черного туда, чтоб разведали и доложили, что с дотом и гарнизоном. Если будет нужна помощь, то Паша там останется, а Моня должен побыстрее вернуться и доложить. Пока Моня бегал за шоссе, на его пост переставили меня. Я закрыл за ними дверь на задвижки и стал примеряться, как мне стрелять из 'Дегтярева' через амбразуру защиты входа. Их не было, наверное, с час. Потом появились. Лица бледные, хоть и бежали. Гм, что там стряслось-то?
--Стой! Пароль?
Они остановились и как-то обалдело на меня уставились.
--Пароль?
Ну да, вижу их я, но порядок-то какой? Пароль-отзыв, тогда проходи. Ага, дошло!
--Шомпол!
Все правильно.
--Штык!
--Товарищ лейтенант, от 'Перекопа' вернулись!
Это я в каземат засунулся , ибо мне Волох приказал, чтоб тут же его в известность поставил, когда придут. Сам же повернул рукоятки задвижек и впустил их внутрь дота. Паша пошел на насос, а Моня сходил доложил коменданту, и ,вернувшись, сменил меня. Передавая пост, я спросил его шепотом:
--Ну, что там? Все живы?
--Они все, в дот бомбы не попали. Там что-то со связью. А вот на шоссе по беженцам... Каша из людей и вещей. Меня чуть не стошнило.
Затем Моня совсем тихо добавил:
--И дети тоже...
Я не выдержал и громко выразился про немецкого летчика, пожелав ему вечного изнасилования ежом, ужом и колючей проволокой и полноценной ломки , как у их шефа-нарка, на сдачу. За то и заработал втык от Волоха, что выражаюсь, как дореволюционный сапожник, хотя жил не в столь старорежимное время. Но наряда вне очереди не получил. Впрочем, я и при наряде посчитал бы, что прав. Только, в отличие от Мити, пререкаться бы не стал. Начальство иногда втык дает не потому, что ты не прав, а потому, что так положено.
Устроился рядом с Егором. Стали вновь отрабатывать устранение разных задержек, а в процессе я Егору шепотом рассказал, что от Мони услышал. Егор тоже немцу пожелал разных приключений на его задницу, но тоже шепотом, чтоб Волох не слышал.
Ближе к закату Волоха вызвали к ротному, он оставил за себя Островерхова, а сам взял Пашу Черного с собой, и Паше приказал взять винтовку. Мы с Егором переглянулись. А вот это неспроста. Вчера Волох ходил в 'Сиваш' ( это дот севернее нас) без сопровождающего вообще. А тем более вооруженного.
Во время перекуров Моня добавил, что в Дубровке горело несколько домов и школе возле перекрестка тоже досталось. Я его спросил, был ли кто-то, кто раненых гражданских перевязывал.
Моня ответил, что там стоит пост из 'подголосков'. Вот они этим и занимались, да еще две сандружинницы из штатских. 'Подголосками' в шутку называли людей из артиллерийского взвода лейтенанта Басова. Орудий им до сих пор не поставили, потому их и использовали не по назначению, а где придется.
Остаток дня прошел в трудах и заботах. Я опять отстоял караул у дота, только смена моя была ближе к полуночи. Я перед этим заснул, потому вставать было не в пример тяжелее, да и не заснуть тоже. Пришлось несколько раз мочить лицо из фляжки. На чуть-чуть помогало, но потом вновь одолевала зевота.
Пост сдал и провалился в сон. Только долго поспать не удалось. Разбудила нас канонада. Мы повскакивали и стали озираться, и не сразу до нас дошло, что артиллерия гремит не с запада, от Нарвы, а с востока, со стороны нашего тыла. Впрочем, под утро канонада началась и на западе.
Авторский комментарий
Пулеметчики вскакивали не зря. Разразившаяся на востоке канонада означала наступление на их третью роту с востока. Поскольку еще позавчера немцы взяли станцию Веймарн, перерезав путь снабжения и создав угрозу удара в тыл укрепленному району. Гремящие на востоке орудия-это и был этот самый удар в тыл. По Кингисеппу. По 191 дивизии, которая этого удара не выдержала и откатилась, открыв тыл заслона на Нарвском шоссе. По третьей роте, части четвертой роты и батарее батальона, в котором служил главный герой.
Поскольку начались бои за город, то отходить через городские мосты беженцы и войска 8 армии уже не могли. Им требовалось поворачивать на север, к переправам через Лугу у Свейска , Сала и других деревень.
А вот тут возникали неудобства для обороняющихся, ибо дороги требовались и для собственного маневра по ним. Не так уж много их было. А двигаясь, скажем, от Дубровки на север к Пулково, обоз и беженцы перемещались вдоль линии обороны, привлекая бомбы противника к дотам номер 13, 14 и БОТ номер 4. Если же пустить беженцев дальше по Нарвскому шоссе, чтобы им свернуть с него к переправам дальше, у Артемьево, то им придется двигаться сначала по уже не раз бомбившемуся Нарвскому шоссе, а затем они опасно приблизятся к Ново-Пятницкому, на которое уже наступают немцы.
На следующий день будет еще жарче. 191 дивизию немцы отбросят от города и немцы выйдут в тыл силам укрепрайона на левом берегу Луги. Комендант УР будет бросать немногочисленные резервы на прикрытие своего тыла, ставшего фронтом.
Вечером 15го из-под Нарвы прибыл 266 пулеметно-артиллерийский батальон, ранее входивший в состав УР. Его перебросили в Эстонию неделей раньше. После изнурительного марша он получил приказ занять оборону на окраине Кингисеппа по реке Касколовке. К сожалению, батальон потерял в Эстонии половину своей артиллерии, а пулеметов у него изначально почти что не было. Ныне он представлял собой нечто вроде стрелкового батальона, вооруженного винтовками и несколькими пулеметами( два станковых и шесть ручных). Вывезенные шесть орудий по приказанию командования 191 сд были оставлены в лесу. Батальон занял позицию. К обеду 16 августа стали подходить соседи -ленинградские ополченцы и эстонский истребительный батальон. В 14.30 батальон был обстрелян немецкой артиллерией и минометами, затем последовала атака, которую отражали ружейно-пулеметным огнем. Ночью батальон отошел на Малый Луцк к северу от города, понеся тяжелы е потери. Кингисепп оказался в руках у немцев, а 21УР и остальные соединения восьмой армии на левом берегу Луги в полуокружении.
