Евгений Красницкий - Отрок. Богам — божье, людям — людское
Повернулись. Почти все.
— Р-равняйсь!!! Смирно! Отставить! Кто там стоять не может? Вон из строя! Левый край, подравняться! Младший урядник Силантий! Ну-ка, дай этому оболтусу в ухо, чтобы в себя пришел! Равняйсь! Смирно! Нале-во! По местам занятий, шагом, ступай!
Пока «курсанты» уныло тащились мимо, Мишка, ощущая обожженным виском испытующий взгляд деда, сидел в седле выпрямившись, сохраняя спокойное, даже слегка надменное выражение лица, но как только рядом послышалось сопение Бурея, верхняя губа сама задралась, обнажая зубы, а рука зашарила в подсумке.
«Самострел взведен, сейчас я его… вон туда, где у всех людей переносица, а у этого Квазимодо яма. Черт… почему все болты без наконечников?».
— Ты с чего это, сопля мелкая, командовать взялся? — прохрипел Бурей, глядя в упор на Мишку.
— А с того, Буреюшка, — отозвался вместо внука дед — что Михайла тебя бояться перестал!
— Гы! Это что же, мне его теперь бояться?
— Бойся, Буреюшка, бойся. Не велел бы я Роське болты подменить, лежал бы ты сейчас мертвенький на бережку, с дырочкой в головушке буйной.
— И за что ж? — Бурей подбоченился и смерил сотника взглядом от копыт коня до головного убора. — За то, что твой приказ исполнял?
— За то, что с радостью, Буреюшка. За удовольствие, вишь, платить иногда приходится.
— Ну, так и вешал бы сам… со слезами.
Что-то в словах деда обозному старшине не понравилось. Очень не понравилось. Было такое ощущение, что короткая реплика Корнея имеет отношение к какой-то давней истории, которую Бурею вспоминать очень не хочется. Он, хоть и не опустил упертую в бок руку, утратил вызывающий вид, зыркнул глазами в сторону и совсем иным тоном спросил:
— Значит, все-таки вырастил Лиса, Корней?
Был в этом вопросе какой-то подтекст, как будто горбун говорил об ожидаемом, но очень нежелательном событии.
— Внука. — Поправил дед. — И не вырастил еще, а ращу. Внука, я тебе уже объяснял… Михайла! Не трожь кинжал! А ты, Буреюшка, ступай… обоз Младшей стражи проверь, что ли. Да построже там, только рукам воли не давай, хватит с тебя уже сегодня.
— Ну-ну, посмотрим.
Что собирался посмотреть обозный старшина, так и осталось неясным — то ли порядок в хозяйстве Ильи, то ли кого вырастил Корней. Бормоча себе что-то под нос, Бурей покосолапил в сторону крепости.
— Деда, откуда ты знал? — спросил Мишка, когда уродливая туша обозного старшины отдалилась на достаточное расстояние.
— Чего ж тут не знать? — дед вздохнул, перебирая поводья. — Поживешь с мое… Роську не ругай.
— За что ж ругать-то? Он твой приказ выполнил.
— А то я тебя не знаю! Кхе… Если не за исполнение приказа, так за то, что не предупредил, ругать будешь!
— Не буду. А почему Юлька с ЭТИМ, как с человеком разговаривала? И он с ней… ласково.
— Кхе! А я думал ты все про всех знаешь! Настена, когда-то это чудище разговаривать научила.
— Разговаривать?
— Ага. Он годов до восемнадцати половины букв выговорить не мог — больше фырчал да булькал, а она, дитем еще была, младше тебя, вылечила! Сам не видел бы, не поверил. Он ни «Ч» ни «Ш» произнести не мог — «Фы» получалось. А Настена взяла ложку, засунула ему черенком в пасть и говорит: «Скажи «Ать». А он: «Ачь» — и сам обалдел, впервые в жизни «Ч» сказал! Так постепенно и выучила. Он ее, с тех пор, чуть ли не матерью родной почитает, любого за нее порвет. И за дочку ее тоже. Не дай бог кому их обидеть!
— Непонятно как-то получается, деда. Настена все время вспоминает, как ее мать по наущению попа сожгли, и боится, что и с ней такое же случиться может. А чего ей бояться, если у нее такой защитник?
— По наущению попа… А как ты думаешь, кого раньше слугой Нечистого посчитали бы, Настену или Бурея? То-то и оно! — Дед стащил с руки латную рукавицу, помассировал рассеченную бровь и неожиданно добавил: — Может быть, как раз ты его и убьешь… и рука не дрогнет, и совесть мучить не будет.
— Я?
— А кто, только что, то за самострел, то за кинжал хватался? Жизнь, она такая… не зарекайся.
Дед и внук помолчали, провожая глазами медленно уплывающий по течению плот.
— Кхе, завтра к вечеру до Ратного доплывет, если не застрянет где-нибудь.
— Да уж, увидят там зрелище. Представляешь, деда, как он выглядеть будет? Птицы расклюют, может быть, мелкое зверье доберется…
— Угу, под мостками не пройдет, зацепится, придется кому-то пропихивать…
— Так, может быть…
— Хватит языком трепать, делом надо заниматься! — Дед сердито посмотрел на внука и вдруг спросил: — Ты как по тревоге переправляться собираешься?
— Как переправляться? На пароме, еще две лодки есть.
— Ты чем слушаешь, Михайла? Я сказал: «по тревоге». У тебя на пароме сколько народу помещается? Человек тридцать? Это — если пеших и битком набить, а всадников не больше шести-семи. Телега только одна. Так сколько ты здесь возиться будешь, пока все переправятся? А я сказал: «по тревоге», значит, быстро!
— Да, это я не подумал, деда.
— Вот и думай! А я поехал.
«К чему это он? Думайте, сэр Майкл, коли приказано, лорд Корней просто так ничего не говорит. Сначала… сначала он про плот заговорил, мол завтра к вечеру… если не застрянет. Картинку в Ратном, конечно, узреют еще ту. А потом про переправу. Да, сэр, тут вы маху дали. Или мост строить надо, или брод искать. Рядом бродов нет, уже проверяли, придется на лодках вверх и вниз… Блин, на лодках! Ну дед!».
Мишка дал шенкеля Зверю и въехав на мост через ров, крикнул стоящему на страже «курсанту»:
— Где дежурный десятник?
— Только отошел, боярич, позвать?
— Зови!
Часовой сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.
— Все, больше смотреть не на что! Давайте все по местам! — донесся справа и сверху голос Нила.
Нинеины работники столпились на недостроенных стенах, чтобы поглазеть на казнь, и расходиться, похоже, не торопились.
«Однако же, неужели среди работников не было ни одного односельчанина Бориса? Семьдесят парнишек и больше сотни работников… и среди них ни одного знакомого или родственника, пусть и дальнего? Как же это Нинея так народ подобрала, Погорынье-то не беспредельно».
— Боярич! Дежурный урядник Климентий!
Клим явился на свист почти сразу, действительно был где-то недалеко.
— Пошли кого-нибудь или сам найди мне младшего урядника Нифонта и пришли сюда, — распорядился Мишка — я вон там ждать буду.
— Слушаюсь, боярич.
Мишка отъехал немного в сторону, спешился и принялся бродить по берегу туда-сюда.
«Так, так, так, сэр. Намекал на что-то лорд Корней, или у вас уже паранойя потихоньку развивается? То, что он втайне поклоняется Перуну и состоит в языческом братстве под псевдонимом «Корзень», для вас не секрет. Оставлять покойника на растерзание зверью и птицам не считают возможным ни христиане, ни язычники, правда хоронят по-разному. Мест для казни на Руси специальных не содержат, по крайней мере, вам, сэр, об этом ничего неизвестно. В общем-то, и не удивительно — по Русской Правде Ярослава Мудрого даже за убийство положен штраф, а не казнь. Казнят вообще редко и либо на льду, либо вот так, как сегодня на плоту. Вода скорбное место смоет и унесет, но это не значит, что покойника надо оставлять не погребенным. Вроде бы, все правильно».
— Боярич, младший урядник Нифонт по твоему приказанию явился!
— Значит так. Назначаю тебя урядником…
— Не хочу! — Нифонт отвел взгляд в сторону и набычился.
— Как это не хочешь?
— После этого, — Нифонт мотнул головой в сторону того места, где еще недавно стоял плот с виселицей — меня совесть заест. Получается, что я на чужой беде…
— Да? А кто, кроме тебя ребят от дури удержать сможет? Ну, называй имя!
— Не знаю… но урядником не буду, можешь меня, как Плоста…
— Дурак! Ты и так десятком командуешь — урядников, кроме тебя не осталось. Пока ты тут капризничаешь, плот все дальше уплывает.
— Что?
— Ты думаешь, я не знаю, что вы Пахома и Амфилохия по-своему, а не по-христиански обихаживали?
— Ну, обихаживали! Наказывай.
— Надо будет, накажу, а пока слушай приказ, урядник Нифонт.
— Да не буду я…
— Молчать, когда боярич говорит! Господин воевода попрекнул меня тем, что на пароме мы быстро, в случае нужды, на тот берег переправиться не сможем. Мост строить долго, значит, надо искать брод, хотя бы для конных. Приказываю тебе, урядник Нифонт, взять две лодки и отправить своих людей искать брод. На одной лодке вверх по течению, на другой — вниз. Сам поплывешь в той лодке, которая пойдет вниз. Понял меня?
— Слушаюсь…
— Я спрашиваю: ты ПОНЯЛ меня?
— Понял… — Нифонт, наконец-то, поднял глаза и глянул на Мишку в упор. — Так точно, боярич!
— Вот и ладно. К обеду постарайся вернуться и языком особенно не трепли. Исполнять!
