Честность свободна от страха - Саша Фишер
— Но почему мамочка может быть против? Стать женой Гоззо штамм Крессенштейна — не самая плохая судьба для девушки. Пусть даже он и не самый богатый из вервантов. Когда старший Крессенштейн договаривался о браке, он прекрасно знал, как девушка выглядит. И его не особенно это волновало. Если только…
— Тссс… Всего лишь подозрения, ты же помнишь?
Перед заключением брака с вервантом девушку обязательно будет проверять врач. И если хоть одна капля ее крови как-то иначе поведет себя, коснувшись хоть одного из реактивов, изобретенных хитроумным Карлом пакт Готтесанбитерсдорфом, то ее ждет судьба предсказуемая, короткая и с очень печальным концом.
— Ты понял, как я вижу… — Крамм сел на диван. — Но это все еще просто подозрения, и не более чем. Мы продолжим вести это дело. Что там у нас в списке? Гимназия для девочек и театр? Вот и отлично. Я отправлю тебя туда расспрашивать о Сигилд, а сам займусь хождением по более тонкому льду, и выясню, кто такой этот Сэппель Вологолак.
— Что произойдет, если мы узнаем, что этот медиум — виссен?
Крамм откинулся на спинку. Помолчал. Сложил ногу на ногу. Сплел пальцы в замок.
— Не знаю, герр Шпатц. Мне бы очень не хотелось расстраивать очаровательную фрау. Но жертвовать собой я также не готов.
— Герр Крамм, тогда давайте отложим решение. Послезавтра я должен встретиться со своим инспектором, обещаю пока не обсуждать с ним эти вопросы. Тем более, что мы связаны обещанием, что про исчезновение девочки никто не должен узнать.
— Тогда продолжим работать! — Крамм облегченно выдохнул. — Пиши! Театр Хаффенхоффа и Смирненхоффа. Кто и почему может расспрашивать о Сигилд на ее месте работы?
— Журналист брачной газеты?
— Хммм… Не называя никаких имен сообщить, что девушка — невеста очень знатного господина, и мы хотим… Точнее, ты хочешь, ты отправишься туда один! Ты хочешь написать о ней статью, чтобы порадовать почтеннейшую публику, которая любит совать свой нос в дела аристократических семей… Годится!
Шпатц вернулся на Тульпенштрассе уже в сумерках. Положив на полку три папки с бумагами и несколько номеров «Фамилиенцайтунг», подумал, что пора обзавестись портфелем. Повесил плащ в шкаф, пошел в комнату и вскрыл первый из двух конвертов, которые отдал ему герр комендант.
Это было уведомление от рабочей биржи. Фройляйн Оффенбаум любезно сообщала, что все его документы оформлены, и он может зайти к ней в любое удобное время. Второе письмо было от Боденгаузена. Он предлагал встретиться послезавтра за обедом в пивной на углу Майнштрассе и Штигауф-штрасс.
Шпатц вдруг понял, что даже соскучился по Боденгаузену. Воспоминания о жизнерадостном инспекторе всколыхнули память о друзьях, оставленных в Сеймсвилле. Никому из них не сказал, куда он уехал. Было немного странно. Когда-то он думал, что Лаберт, с которым они росли вместе с рождения, Кифер, с которым они однажды жестоко подрались из-за девушки, а потом дали друг другу клятву в вечной дружбе, и Ерс, над которым они все подтрунивали, всегда будут частью его жизни. Но сейчас он едва мог вспомнить их лица. И о чем они разговаривали, встречаясь едва ли не каждый вечер.
Шпатц вздохнул, улеглся на кровать и открыл «Фамилиенцайтунг» на случайной странице.
Все шварцландские газеты делились на два типа. Блатты — листки новостей и объявлений, в которых допускалась только публикация очень коротких заметок и только по делу, и цайтунги — многостраничные издания, публиковавшие только обширные статьи. Каждый цайтунг считал себя особенным и уникальным, но на деле они были скроены по одному шаблону и отличались только незначительными деталями. Во-первых, чтобы официально продаваться на улицах городов, каждый номер цайтунга был обязан публиковать на первой полосе обращение одного из комерадов. Об опасности легкомысленного отношения к грязной крови, о моральном воспитании, о ценности семьи, об ответственности. Кроме этого каждый цайтунг еженедельно получал циркуляр о важных темах, которые так или иначе должны быть затронуты на страницах газеты. На свободное творчество газетчиков оставалась только последняя страница, однако контролер-цензор мог запретить к продаже номер, не объясняя причин, так что журналистам приходилось относиться к этой свободе с большой осторожностью.
Статья, на которой Шпатц открыл «Фамилиенцайтунг», пространно повествовала о важности женщины для института современной семьи. Некто герр Санденсхофф, преподаватель риторики и поэтики из Стадшуле Билегебена рассказывал поучительные истории о плохих женах. Муж первой, слишком скандальной и неприветливой, сделал ошибку в проекте здания, из-за чего случилась авария и погибли люди. Вторая жена активно протестовала против «кухонного рабства», так что мужу приходилось питаться нерегулярно. А поскольку работал он полицаем, то не смог из-за слабости предотвратить преступление. Третья жена…
Шпатц перевернул страницу. Весь разворот был посвящен завидным холостякам Шварцланда и Вейсланда, мечтающим создать семью. Сердце Шпатца застучало быстрее — с одного из портретов улыбалось знакомое лицо, похожее на то, которое он каждое утро видел в зеркале. Адлер штамм Фогельзанг. Заметку о нем Шпатц, разумеется, прочел внимательно. Его кузен сообщил журналистам, что он скорее ученый, чем военный. И что как раз сейчас он занимается подготовкой экспедиции в полярную область Шварцланда — Эйсвербанд. Два люфтшиффа, оборудованных по последнему слову техники отправятся в эти труднодоступные и малоизученные края, и он будет рад, если спутница жизни найдется до начала опасного путешествия. Также сообщалось, что Адлер штамм Фогельзанг собирается посетить Билегебен, чтобы лично контролировать постройку люфтшиффов.
Шпатц закрыл газету, поднялся с кровати и прошелся по комнате взад-вперед. Известие вывело его из равновесия. Мысли метались в голове невнятными обрывками. Он то начинал думать о том, что оккультисты из дома Пфордтенов знают, что он приезжает в Билегебен и жалел, что не рассматривал доску внимательнее. Вдруг стало бы понятно, что именно планирует странное сборище? То ему хотелось выбросить все мысли о Фогельзангах из головы, потому что рано! Рано! Он еще не освоился, ничего не знает о жизни здесь, ему было страшно встречаться с кровными родственниками, которые оказались здесь практически «небожителями». Потом он снова начинал думать, что если его мать была убита за что-то, совершенное здесь, то может он не не прав, не предпринимая никаких шагов.
Шпатц сел за стол
