Новая реальность (СИ) - "shellina"

— Юра, пиши приказ о передислокации бывшего Преображенского полка в районы Сибири и до реки Амур по три роты в каждый город и крепость, под командование местных губернаторов. Офицеров, которые не причастны ко всем произошедшим беспорядкам, туда же, не более, чем по двое. Приказ в военное ведомство о выделение дополнительного огневого запасу и по пушке на каждые три роты. В тех районах скоро жарковато станет, — пробормотал я, и повернулся к Керу. — Составляй документы, как положено на двух языках. За правильность головой отвечаешь. Курьер намедни передал, что Миних сегодня-завтра в Москву прибудет, я организую вашу встречу. Опишешь детали и привлекай к составлению пакта. Все равно нужно будет с Тоси согласовывать. Даю вам две недели, чтобы дельный документ составить, — и я повернулся к Репнину, показывая тем самым Керу, что аудиенция для него закончилась. Востоковед вскочил из кресла и, поклонившись, вышел из кабинета, оставив меня с моим адъютантом. — Юра, приготовь также приказы для губернаторов, что за Уралом у нас лямку тянут, чтобы каторжников начали к строению оборонных сооружений допускать. А тех, кто и так с оружием по тайге бегает, есть у них такие, точно знаю, в ополчение набирать. Пусть гарантии моим именем заверенные дают, что тем, кто своим беспредельным мужеством на благо родины послужит, император Петр второй лично вольную выдаст. Особливо уточняй, чтобы на границу их привлекать.

— Не опасно? — Репнин посмотрел на меня, одновременно посыпая песком исписанный лист.

— Опасно, но джунгары и так сколько нам крови попили, сколько раз границу пересекали и крепости наши в руины превращали? Сейчас же все по другому будет. И может так оказаться, что тех каторжников и охранять-то некому будет. И что опаснее, Юра? Дать им оружие, чтобы у них надежда впереди маячила, или пущай сами ситуацией пользуются и в побеги рванут? Потому что нам здесь только беглых, очень озлобленных и готовых на все каторжников не хватает. Эти беглые такие затейники, кто знает, а не найдется ли среди них того, кто будет орать, что он царевич Алексей, и что не умер он смертью бесславной, а заточен был в батогах на каторге. Сколько за ним пойдет, чтобы встречу отца и сына организовать?

— Ну и сказочник ты, государь, Петр Алексеевич, — Репнин покачал головой и вышел выполнять мои поручения. Я же уронил голову на скрещенные руки.

— Если бы, Юра, если бы я это все придумал. А закон Мерфи всегда действует, даже, если в него не веришь.

— Маркиз де Шетарди, государь, — объявил Митька, проскользнувший в кабинет и начавший зажигать свечи.

— А где Ушаков? — тихо спросил я, глядя, как в кабинет входит носатый француз, низко кланяясь, подметая ковер перьями своей шляпы.

— Откушать изволил отъехать. Говорит, что с утра мутит его что-то. Решил, что кашка свежая поможет, — также тихо ответил Митька.

— Ладно, ты французский язык понимаешь? — очень тихо спросил я у него.

— Не все, — признался Митька. — Андрей Иванович только полгода назад велел его изучать, да еще немецкий.

— Слушай и пробуй понять. Я маркиза долго не задержу, мне лишь пару моментов уточнить. Потом с Ушаковым обсудим. Маркиз де Шетарди, как быстро вы откликнулись на мое приглашение, — я старательно растянул губы в улыбке, и привстал из кресла приветствуя французского посла, как всегда поражаясь, насколько легко я перешел с родного языка на иноземный. — Присаживайтесь, нечего стоять, когда кресло пустует, — и я радушно указал на стоящее напротив меня кресло. Шетарди сел, улыбаясь во весь рот, в котором я заметил отсутствие нескольких зубов. Ну а что ты хотел, коронки циркониевые в начале восемнадцатого века? — Совсем недавно меня царевна Елизавета посетила, умоляла выслушать вас, потому что вы с моим царственным собратом Людовиком хотите мне что-то предложить?

Я сел и принялся внимательно рассматривать француза. Тот выдохнул и принялся вещать.

— О, ваше императорское величество, его величество мой король Людовик так сильно надеется, что Российская империя и Франция наконец-то станут добрыми друзьями, как на это надеялся дед вашего императорского величества, посетивший однажды Версаль, что он прислал меня, дабы уведомить ваше императорское величество в том, что те посылы, кои делались еще дедом вашим, наконец-то услышаны. Вы же знаете, что его величество был слишком мал, чтобы принимать самостоятельные решения, но отказ Филиппа, герцога Орлеанского, который был в то время регентом при его королевском величестве, до сих пор глубоко ранит его величество. И он надеется исправить ситуацию, особенно, узнав, что княжна Елисавета все еще ни с кем не помолвлена. Ее будущий супруг Людовик, герцог Орлеанский также выражает надежду, что княжна не затаила обиду, нанесенную его отцом, и примет его предложение руки и сердца, и станет прекрасной супругой и матерью его малолетнего сына.

— Я так понимаю, что это еще не все? Если бы дело касалось только Елизаветы, то давние договоренности действительно существовали, я проверил, и возобновить подготовку к этому союзу — дело достаточно быстрое, как и подготовка к путешествию Елизаветы во Францию. Полагаю, что в путь можно отправляться, не ожидая того момента, когда сойдет снег. Как только все полагающиеся бумаги будут подписаны, разумеется.

— Разумеется, — Шетарди поклонился. — Ваша проницательность, в столь юном возрасте, просто пугает, ваше императорское величество. Но, вы правы, ваше императорское величество, его королевское величество также полон надежд, что вы рассмотрите сестру суженного княжны Елисаветы, Филиппу Елизавету Орлеанскую в качестве преданной супруги и достойной императрицы Российской империи.

Глава 12

Филиппа Елизавета Орлеанская, что я о ней помню? Я рассматривал личико большеглазой брюнетки, на портретной миниатюре, оставленной мне Шетарди, и пытался понять, нравится она мне, или все-таки нет. Очень юная, но это и не удивительно, мы же с ней оказывается ровесники, не лишенная очарования и уже сейчас определенного шарма. Красивая? Не знаю. Красота вообще очень субъективное понятие. Скорее все же нравится, во всяком случае чисто внешне. Не неприятна — это точно. Почему-то взгляд постоянно останавливался на ее темных, почти черных волосах. Что-то меня привлекало в них, но что? И тут до меня дошло: девушка на портрете не пудрила волосы. Хотя, возможно, это художник таким образом решил изобразить все достоинства этой девочки и настоял, чтобы она не уродовала себя пудрой, румянами и мушками, которые французы клеили в самые неожиданные места.

Так что я о ней помнил? А вот ничего. Абсолютно ни-че-го. Я даже не помню, что такая принцесса когда-то существовала. Вот про папашу ее я мог бы многое вспомнить и почти все оно будет исключительно матом. Если у маркиза де Сада и был когда-то кумир, то, вероятно, Филипп, герцог Орлеанский занимал это почетное место. Остается только гадать, как такое родство отразилось на этой девочке с карими глазами. Художник изобразил эти глаза печальными, а вот тот же Шетарди утверждал, что Филиппа Елизавета обладает весьма приятным и веселым нравом. Я потер лоб, и отложил портрет в сторону. И что мне делать? Как оказывается это сложно, решать вопрос о собственной женитьбе. Хорошо тем высокопоставленным холостякам, за которых все решили еще в детстве. Не надо голову ломать, обдумывая все выгоды данного союза, взвешивая все плюсы и минусы.

А какие у меня еще есть варианты? Да практически никаких. Если только ждать, когда совсем уж молодая поросль подрастет, или на ком-то, кто меня старше жениться. Нет уж, у меня уже были «невесты» более взрослые, чем я сам. Самое смешное заключается в том, что их никто и не воспринимал никогда всерьез, ни Марию Меншикову, ни Екатерину Долгорукую, да и Лизу, хоть и прочили мне в жены, так никто и не принял в качестве оной. Наверное, поэтому само мое расставание с Катькой прошло так… незаметно. Все вокруг просто сделали вид, что и не было никакой «государыни-невесты». Хотя, после того, как Петр поступил с Марией Меншиковой, никто, если честно, даже не удивился тому, что очередная невеста сбежала. Но Шетарди застал меня врасплох, не скрою. Разве ни всех французских принцесс тут же пристраивали, стоило им только на свет появиться? Что-то не припомню, чтобы Франция сама свои лилии кому-то предлагала. Я снова посмотрел на портрет. По словам Шетарди, Филиппа воспитывалась в монастыре, потом было обручение с инфантом Карлом, но там что-то не срослось, и она вынуждена была вернуться во Францию. А ведь они родственники с этим инфантом, и куда ближе, чем мы с Елизаветой. Все-таки православная церковь стоит на страже родственных браков почище цербера. Ничего не зная о ДНК и наследственности в целом, наши попы строго пресекают все попытки инбридинга и как его следствия — вырождения. А с этой точки зрения мы с брюнеточкой — просто идеальная пара. Да и я такой весь из себя породистый получился, потому что дед неплохую в этом плане селекцию провел в свое время. Но вопрос, зачем французам нужна эта двойная родственная связь с правящим домом, никак не хочет покидать мою многострадальную голову. Мы с европейцами всегда, сколько существуют наши государства, любили друг друга издалека. Стоило кому-то хоть на сантиметр приблизиться, и такой фейерверк начинался, как будто водой раскаленное масло полили. Неужели мы настолько разные? Вроде те иноземцы, что меня окружают вполне русским мышлением обладают. Говорят, правда, с акцентом, но, а так, вполне «свои». Остерман, скотина, так вообще обрусел. Его заначек, что удалось Ушакову выбить из моего бывшего учителя, который так ничему Петра и не научил, хватает как раз на то, чтобы нормальную дорогу из Москвы в Петербург построить. Дорогу с верстовыми столбами, почтовыми станциями и конюшнями, которые в последующем смогут использоваться для приема и дальнейшей передачи сигнала по телеграфу. С трактирами, где путешественники смогут нормально отдохнуть и даже с кое-каким освещением. Все-таки я бредил собственной почтой, и создать ее было моим идефиксом.