Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
— Это как? — возмущенно вскинулась Ирина, и Берестин изобразил на лице удивление.
— Элементарно. Ты, Ира, сказала, что цель операции — отработка назад от истока недовоплощенной ветки. Не хуже меня знаешь, при каких условиях это возможно. Зачем Андрей сейчас Сашку перевоспитывает? И мы, значит, ломанемся «шумною толпой» в эти пока еще картонные декорации? А они вдруг возьмут и превратятся в гранитные… Помогут нам тогда гранатометы и пулеметы! Точнее, помочь-то помогут, только радости это нам не принесет…
— Так что же мы тогда?..
— К чему и подвожу. Не люблю я таких вещей, а сейчас придется. Окно куда нужно я открою. Только мы остаемся здесь. В ложе бенуара… Игнат Борисович, — обратился он к Ненадо, — можешь прямо сюда хоть спарку «КПВ» ставить. Придется — стреляй в свое удовольствие по всему, что на людей не похоже. И вы тоже, камрады. Отработаем упражнение: «Стрельба по фарфоровым тарелкам на траншейном стенде».
— Не совсем понимаю, Олег, — морща лоб, сказала Ирина. — Смысл в чем и какая разница?
Левашов, как молодой гимнаст, подпрыгнул с поворотом на сто восемьдесят градусов, уселся на перила, свесив ноги над головокружительной высоты обрывом. Ирина непроизвольно ахнула.
— Могем пока кое-что, могем, — довольно хохотнул Олег. — Коньячку принесешь, объясню…
Пока она ходила, капитан спросил недоверчиво:
— Правда пулемет поставим? А где взять?
— Сейчас будет, — успокоил его Берестин, знавший, что Левашов, при всех особенностях своего характера, зря никогда не болтает. Шутит временами непонятно, но рано или поздно шутки его приобретают вполне определенный смысл.
Ирина вернулась с подносом, на котором стояла темная бутылка очень старого коньяка с рукописной этикеткой и подходящие рюмки. Лимон, сыр и холодный язык с горчицей, как заведено.
— За успех очередного безнадежного предприятия! — провозгласил Олег, выпил и швырнул рюмку в пропасть.
— Суть и смысл вот в чем, — начал он объяснять с быстро наступившим душевным подъемом. Сидеть мы будем здесь, наблюдать за действиями Антона через одностороннее окно. На тот мир это никоим образом не повлияет. Не должно, в пределах доступной мне информации. Если вдруг что случится, прикрывать огнем его будем тоже отсюда. Приоткрыв «амбразуру». Процесс, как вы понимаете, будет осуществляться опять же здесь…
Он откровенно веселился, растолковывая друзьям вроде бы очевидные вещи.
— …В нормальной, никого не волнующей реальности. Туда полетят только пули. Индивидуальности не имеющие. Килограмм-другой инертного металла влияния на мировую ткань оказать не может. Как регулярно выпадающие на Землю метеориты. Это понятно?
— Металл не может, — согласился Берестин. — А последствия его взаимодействия с обитателями того мира? — Когда требовалось, он тоже умел изъясняться изящно.
— Есть мнение, что цели, по которым мы собираемся стрелять, к тому миру особого отношения тоже не имеют. Последствия должны проявиться совсем в другом месте. Главное, в Москве-38 ничего связанного с мировой стабильностью не испортить. Ву компрене?
— Же компран бьен, но не все. А если не мы, а Антон или дуггуры что-нибудь испортят?
— Вот это — не ко мне. Испытываю сильное подозрение, что они, со своей стороны, какой-никакой теорией тоже располагают. И подстраховываются, чтобы не влипнуть…
— А ты уверен, что им не нужно, как раз поперек нашего мнения, именно эту реальность зафиксировать, чтобы использовать ее в собственных целях? — спросила Ирина.
— Конечно, нет. О них я знаю много меньше тебя, все ваши с Андреем и Антоном пересказы друг другу — классический испорченный телефон. Поэтому вперед, а там видно будет.
Офицеры дружно кивнули, их диспозиция устраивала. Рассчитывать отдаленные последствия они не были приучены. Какие могут быть последствия, когда выскакиваешь с «наганом» или винтовкой на бруствер и единственная цель — добежать до первой линии вражеских окопов. Штыковой, рукопашный бой, и кто выживет, тогда начнет соображать, атаковать ли следующую позицию или закрепляться на достигнутой.
— Значит, начинаем. Господа капитаны, вытащите заказанную вами штуку и приведите ее в боевое положение.
Левашов, не сбивая главных настроек, открыл проход в ближайший крымский арсенал, где имелись не только пулеметы разных типов, но и «Васильки», «Пламя»[28], другие интересные изделия.
Несмотря на богатый выбор, Ненадо с Давыдовым решили, что рассеивать внимание не следует. Спаренного КПВ на турели, способного поражать бронированные цели на километр и больше, вполне достаточно. Вдвоем они с ним управятся, а о высоких материях пусть начальство думает.
Офицеры установили пулемет напротив места раскрытия межпространственного окна, начали продергивать тяжелые ленты в приемники, крутить маховики горизонтальной и вертикальной наводки.
Олег, тоже занимаясь своим делом, краем сознания решил, что и сейчас прав. Если вмешивается интуиция, то инерция жизненных обстоятельств минимальна. Мы отсекаем этот бесконечный ряд существенных факторов, окружающих нас, убедительных, но неплодотворных. Учитывая их, мы принимаем на себя страшную силу трения рассудка о почву общепринятых мнений и знаний. Давим на газ, при этом не снимая ноги с прижатой до пола педали тормоза.
«Знаешь, папа, а мама лучший водитель, чем ты! — говорит сын.
— …?
— Ты говорил, что на ручнике ездить нельзя, а мама двадцать километров проехала…»
— …Ну ни хера себе, — ошеломленно пробормотал не обученный деликатности капитан Ненадо, увидев, как после взрыва автомобиля, не оставившего после себя, кстати, даже закопченного пятна на асфальте двора, на то же место плавно опустилось, а скорее — образовалось ниоткуда нечто вроде пульсирующей медузы огромного диаметра. Метров пять минимум. И четыре в высоту.
Двухуровневый венец студнеобразных, переливающихся и неприятно целенаправленных, ищущих щупалец у этого наблюдался вполне отчетливо. Зависнув в метре над поверхностью, штука тремя судорожными схватками выбросила из-под мантии десант. Чертову уйму отвратительных на вид, но все же совместимых с земной эволюцией существ. И все они ринулись к люку, в который скрылся Антон.
— Огонь! — во всю мощь генеральского баса рявкнул Берестин, и тут же по собственному командирскому рефлексу его продублировал Басманов.
Чем хороши были в Гражданскую чисто офицерские Добровольческие полки, что их личному составу, получившему приказ, в ходе боя ничего не нужно было объяснять и уточнять.
Сам Алексей, и Басманов тоже, ударили из «Шмелей» по краю колодца. Попасть — нечего делать. В упор практически. А температура в точке попадания в долю секунд подскочила до нескольких тысяч градусов. Ударная волна наружу и почти тут же обратная волна всей земной атмосферы извне, хлынувшей в образовавшийся вакуум, добавили поражающих факторов. Будь те существа сделаны даже из кремнийуглерода подходящей толщины, деваться им было некуда. Кроме тех, что все-таки успели проскочить в люк.
А по «медузе» хлестал уничтожающим потоком бронебойно-зажигательных пуль капитан Ненадо, не собиравшийся отпускать гашетку до самого конца. Медузы, стволов или патронов.
Из чего она состояла, на какие характеристики внешнего воздействия была рассчитана — пока что спросить не у кого. Выглядела, пожалуй, живым существом. Но двухсот с лишним тяжеленных пуль, пробивающих броню легкого танка, выпущенных за десять секунд практически в упор и в одну точку — кому хочешь хватит. Если оно не прикрыто защитным полем иных порядков. А для высадки десанта хоть какое поле снимать или приоткрывать приходится.
Лохмотья от «медузы» полетели, и радужные лучи кругами, как от брошенного в залитую бензином болотную ряску камня. И уж в самом конце бабахнуло! Очень правильно сообразил Левашов, решив работать из-за «окна».
Берестин, когда снаружи воцарилась мертвая тишина, несколько, впрочем, нервно, напел куплет из рассказа Джека Лондона:
…Как аргонавты в старину,Покинув отчий дом,Поплыли мы, тирям-пам-пам,За Золотым руном…
— Это они, что ли? — с пренебрежением спросил Басманов, который, по душевной склонности, прочел до четырнадцатого и после двадцатого года очень много всяких книг. А в долгом историческом промежутке — как случалось. Все больше газеты да боевые приказы. Однажды, задержавшись по ранению в безымянной деревушке, пролистал от корки до корки затрепанный настольный календарь на тысяча восемьсот девяностый год, одолженный у приходского священника.
