Сергей Анисимов - Позади Москва
— Готов? — поприветствовали его после возвращения по второму разу. — Пошли, пошли, нас дела ждут.
— От моего куратора ничего?
— Ничего… Хотел бы я, чтобы ничего… Да только где там…
Николай на мгновение остановился посреди коридора: его как обдали холодной водой.
— Вы хотите сказать…
— Да брось, не будь как маленький. Сразу думать такое… Твой куратор полностью наш человек, в доску. Из недостатков — только избыток воображения, как и у тебя, кстати. И водка. Но подлянок от него не дождешься. После вчерашней нашей встречи он роет и роет, но толку нет. И не будет уже, как я полагаю. Сколько такого… Десятки, многие десятки провалов за один день. Гуртом покупали про нас файлы, сволочи. Гигабайтами. Оптом!
Они быстро дошли до нужного кабинета, того же, что и вчера. Полковник сорвал сдвоенную нитку с пластилиновой пломбы, посмотрел на часы. Отпер дверь двумя ключами. Он был без формы, в черном свитере поверх черной футболки, и на голове у него в разные стороны топорщились немытые волосы, но, во всяком случае, он был выбрит. Сам же Николай пах потом, усталостью, был небрит два дня и не ел горячего все три. Боль в спине почти исчезла, но головная, засевшая где-то в затылке, приблизилась вплотную. Ему было без шуток хреново. Не от своих ощущений. От происходящего «вообще», от всего вместе.
— Что сегодня? — спросил он.
Полковник ответил не сразу: устраивался за своим широким столом, выдвигал и задвигал обратно многочисленные ящики, шуршал бумагами, выкладывал на оргстекло ручки.
Потом остановился, откинулся на спинку стула. Посмотрел прямо в глаза.
— Слушай, Везучий… Как по-твоему, какое твое лучшее качество?
— Красота, ум и скромность, — машинально буркнул Николай. Успел пожалеть о сказанном и еще успел заставить себя не поднять взгляд, не выглядеть смущенным. Перед ним был человек, которого стоило уважать. А время было не для шуток.
— И?..
Голос полковника был спокойным, видимо, неплохо он понимал ощущения Николая.
— И везучесть.
— В целом, да. И богатое воображение, как я уже сказал. И развитое ассоциативное мышление, причем развитое профессионально. Твой пример про пиелонефрит всех нас тут покорил.
— Это какой?
Николай поднял голову и внимательно посмотрел на полковника. Он не помнил, чтобы приводил этот пример в каком-нибудь из разговоров с его участием.
— Это который про сочетание у одного больного и парагриппа, и радикулита, и гонореи. Вместе похожих на то, о чем мной сказано, на этот самый нефрит. Вспомнил?
Оставалось только кивнуть. Много лет прошло. Много лиц всплыло сейчас. Насколько же полное на него тут собрали досье? Сколько его высказываний по разным поводам оценивали в свете одного и другого? И какого черта не обращали ни малейшего внимания на все его дурные предчувствия? Совершенно не скрываемые и все более тягостные с каждым годом — за те несколько последних лет, пока они знакомы? Если все такие умные?
— Вспомнил, — произнес он медленно. — Я вообще много что помню. Разного.
Полковник поморщился. Провел рукой по лицу. Поводил губами влево и вправо.
— Отчета будешь требовать? — мрачновато, но в целом все так же спокойно спросил он. — Про «почему не знали?», «где была агентура?», «как могли проспать?».
— Не буду, — пожал плечами Николай. — Кто вы и кто я, чтобы чего-то там требовать. Уверен, что сто раз уже эти вопросы звучали. За последние-то сутки точно.
— Тысячу, а не сто. Причем и сверху, и снизу. И большинство спросивших кричало: «Да как же вы допустили!» даже не дожидаясь какого-то там ответа…
Оба помолчали.
— Оптимизация и реструктуризация? — предположил Николай через несколько секунд такого молчания. Ему было не вполне ясно, зачем он так торопился с умыванием. Разве что полковник собирается сказать еще что-то нехорошее и собирается с силами.
— Во-во… Перманентная. Годами. В сочетании с «устранением дублирования структур» и экономией государственных средств. Это главное. Львиная доля усилий разведки была перенаправлена на то, чтобы до народа своевременно и в подробностях доводилось, что именно кушала сегодня на завтрак Ксения Собачк.
Снова молчание.
— Собачк, значит? — спросил Николай просто потому, что даже не знал, что тут можно сказать. Это были люди, которых он уважал. Профессионалы, а не «пильщики». Их слова и предчувствия значили так же мало в глазах военного и политического руководства страны, как его собственные. А если даже чуть больше, то все равно недостаточно, чтобы остановить вакханалию государственного масштаба: попила всего возможного, на всех фронтах. Направления пара в свисток. Искрометного веселья на краю могилы.
— Угу. Ладно… Давай к делу. Слайды мы с тобой вчера смотрели? Голубой экран тоже? Догадываешься, что сегодня будет?
Николай был почти готов к этому вопросу. Почти. Поэтому сумел справиться с голосом и ответил вслух вместо того, чтобы кивнуть.
Показанное ему вчера вечером было одной из причин того, что он так плохо спал. И если быть честным перед собой, то главной. Он не знал, что именно натолкнуло полковника на идею показать собеседнику слайд-шоу из полутысячи фотографий, снятых в январе на территории ЛАЭС, а позже, в феврале и марте, — в Москве и Владимире. Какой-то небольшой пример из того же проклятого «развитого ассоциативного мышления». Коллекция снимков оказалась такой полной, что последовавшее три часа спустя видео было уже лишним.
— Лететь надо сегодня?
— Не торопись. Тебе хочется лететь во Владимир?
— Не хочется. Совсем. Но мне и тогда не хотелось выходить из теплой благоустроенной казармы. Хотя я был молодым и глупым. А надо было.
— Про твое отношение к слову «надо» — это в твоих бумагах довольно неплохо освещено. На разных этапах твоей жизни. Но лететь сейчас сложно. Про «достать билет» — это одна сторона вопроса. Кассы позакрывались, знаешь ли. Рейсы отменены почти без исключений. Вчера сбит 4642, Владивосток-Хабаровск-Новосибирск. Сегодня 126 Омск-Москва. Пассажирские, на раскрашенных лайнерах с окошечками. Забитые под завязку. Один — истребителем, ракетой «воздух-воздух» с большой дистанции. Второй — ПЗРК на взлете. Потому как летают сейчас туда и сюда не мамаши с детьми и не любовники на романтическое свидание.
— Я знаю.
— Поездом не особо веселее… Особенно на главной трассе страны. Ладно. На самом деле лететь не надо тебе никуда, ехать тоже. Я проверял твою реакцию.
— Как вчера?
— Не как вчера. Иначе. То, что ты оказался знаком с Турпалом Усоевым, давно известно кому надо не первый месяц. Его тогда ни разу не показали по ТВ, ни разу не назвали вслух его имя. Но в первый же день ты все равно понял, что это он. Это тебе в большой плюс.
— Я ни хрена тогда не понял, — резко возразил Николай. — Так, почувствовал намек, когда показывали те самые кадры, на которые я вчера указал. Но я решил, что показалось. Ощущения в протокол не подошьешь.
— Еще как не подошьешь, — тут же согласился полковник. — Но это все равно отлично. Вот ты посмотрел на видеозапись вчера — перекачать ее по закрытому каналу заняло минуты, но знал бы ты, чего мне стоило ее получить! И не нужно летать никуда, рисковать задницей на пустом месте. Технологии, чтоб их…
И тут же, без паузы:
— Что бы ты сказал ему, если бы это была не запись, а видеотелефон, конференция с той же владимирской «тюрьмой № 2»? Двусторонняя?
Пауза длиной в один удар сердца, в толчок пульса в висках.
— Ассалам алейкум… Муха аш ву хьо, могуш лелий?[11]
— Ох, лучше. Насколько же лучше, чем раньше. Хорош! Вежлив, главное. И голос правильный. Ты об этом и ночью думал? Ты поэтому не выспался?
Это было «прямое попадание», удар под дых. Николай закрыл глаза так плотно, как только мог. Секунду он безуспешно пытался вдохнуть, потом все же получилось.
— Ты боец, — глухо сказал полковник. Слышно его было плохо: будто вместе с веками мозг закрыл и другие заслонки. — Все это я валю на тебя не просто так. Ты убил меньше врагов, чем он, и меньше, чем я, но ты не трус, не добрый мальчик из доцентской семьи. Ты не струсил тогда, совсем молодой и зеленый, как лопух. И сейчас тоже, хотя ненамного-то и заматерел. Однако достаточно, чтобы превратить чистое поражение во что-то другое. Размочить счет, пока абсолютно сухой на этой, на нашей площадке. Быстро и коротко. Молодец. Мостагашна валар.[12]
— Мостагашна валар, — как эхо повторил Николай. Глаза открылись, но лицо человека напротив было как в тумане.
— Что, по-твоему, самое важное в двух сбитых пассажирских самолетах?
— Децентрализация.
Ответил он, не думая, потому что думать не получалось, но полковник опять согласно кивнул.
— Что еще?
— Страх. Это в ту же копилку, что стрельба по троллейбусам и автобусам в городах. У каждого по сотне родственников и знакомых не на другом конце мегаполиса, а вдали. В провинции, в деревнях по стране. Старые и молодые родственники. По мужу, по жене. Сокурсники. Сослуживцы по срочной службе. Теперь мы все разъединены. И никакие технологии не заменят того, что была хотя бы принципиальная возможность встретиться. Которой теперь нет. Как бензина в бензоколонках.
