Владимир Свержин - Трехглавый орел

– Что ж, на обеде у Елагина, быть может, представится такая возможность, – немного подумав, ответил лорд Баренс. – Ладно, ты сейчас куда?

– К Ислентьеву. Надо сообщить ему о предстоящей увеселительной прогулке.

– Хорошо. Я буду у Елагина. Освободишься – приезжай.

Связь заработала несколько часов спустя, когда мы с Никитой успели уже не только обсудить все прелести предстоящего путешествия, но и заранее выпить за упокой наших душ. Ни он, ни я не предполагали подобного исхода вчерашнего кавалерийского наскока на фон Ротта. Нельзя сказать, чтобы поручик был особо рад свалившемуся на него известию, но что делать, когда делать нечего.

В доме же Елагиных в это время добротно, по-русски обедали, так, будто собирались насытиться на всю Оставшуюся жизнь.

– Вы говорите, – вещал кому-то Калиостро, – что мир таков, каким мы его ощущаем. Но то, что мы видим, слышим, чувствуем, – это всего лишь те условные границы, которые мы сами с детства себе воздвигаем. В мире же нет линии горизонта, нет времени, которое можно было бы отмерять часами, да и сам этот мир всего лишь один из многих похожих на него миров.

– А он, часом, не из наших? – поинтересовался я.

– По штатам не проходит.

– А откуда же он тогда все это знает?

– А бог их, масонов, разберет, откуда они что знают. Прими как данность – знают, и все.

– Человек способен делать многое, – продолжал свою пламенную речь великий копт. – Он способен пронзать время, подобно стреле. Способен обращать в живые организмы бездушный камень. Вы позволите, – он подошел к пожилой даме, смотревшей на него с нескрываемым восторгом, – сударыня, пожалуйте вашу брошь.

Бриллиантовая брошь с изумрудами, красовавшаяся на груди у престарелой прелестницы, потянула, пожалуй бы, гиней на триста. Дама, завороженно глядя на мага, протянула ему свое украшение. Он взял его в ладонь, показал всем, сжал руку в кулак и вновь разжал ее минуты через две. Желтая, как лимон, канарейка вспорхнула с его ладони, и, конечно же, никакой броши там больше не было. Публика взорвалась овациями.

– В детстве нечто подобное я видел в цирке, – неуверенно начал я.

– Н-да, славная была вещица, дорогая.

– Человеческие возможности практически безграничны, – прокомментировал исчезновение броши граф Калиостро, словно забывая как о самой драгоценности, так и о ее хозяйке. – Будьте добры, подайте мне графин с водой и маленький столик, – требование его было исполнено незамедлительно, – теперь мне нужна помощница. Вот вы, сударыня, не желаете?

– А-а... – пролепетала сударыня лет семнадцати, не отводя от Калиостро взгляда, полного восторга и ужаса.

– Вижу, что желаете. Не бойтесь, я не заточу вас в этот сосуд, как персидского джинна. Пойдемте, – произнес он. Барышня послушно переместилась вслед за заклинателем.

– Внимательно смотрите на воду, – приказал он, усаживая девицу напротив графина, наполненного прозрачной жидкостью. – Задумайте лицо, которое вам достоверно известно.

– Задумала, – почти прошептала подопытная.

– Теперь смотрите внимательно и говорите, что вы видите.

– Я вижу карету... – в состоянии транса медленно произнесла девушка. – Она мчится... Совсем близко отсюда...

– Можете ли вы видеть человека в карете?

– Да. Это мужчина. Он одет в Преображенский мундир. Да-да, я вижу его. Это Григорий Потемкин. Он направляется сюда.

Всхлип общего удивления прервало появление дворецкого:

– Его превосходительство генерал-поручик и Преображенского полка подполковник...

– А, полноте, ступай! Здорово, брат Иван! – Вошедший в залу гигант в мундире преображенца не глядя отстранил исполненного почтения дворецкого и с видом человека, привыкшего быть везде как дома, вошел в залу. – В Царском Селе сегодня скука смертная, а у тебя, я слышал, какой-то заезжий фокусник представление дает. Вот, решил заехать.

– ...Милорд. – Граф Калиостро, воспользовавшись сутолокой, возникшей по приезде высокого гостя, обратился к лорду Баренсу. – Вам бы лучше отправиться домой.

У вас очень больной вид, возможно, проблемы с аппендиксом. Поспешите призвать хорошего врача.

– Вальдар, ты слышал, что говорит это медицинское светило? Ты знаешь, на этот раз я склонен ему верить. У меня действительно весь вечер чертовски болит живот. Либо меня отравили, но зачем и кому это здесь надо; либо сам Калиостро наколдовал, но это тоже маловероятно; либо это действительно аппендицит, черт бы его подрал. Срочно езжай в посольство, я сейчас буду там. Меня надо эвакуировать на базу. Подставлять свой живот местным эскулапам – нет уж, благодарю покорно. Поторопись, Вальдар, время не ждет.

Я летел по ночному Петербургу на своем верном жеребце, не соблюдая никаких правил дорожного движения, если таковые уже были изобретены. Как обычно, связь включилась в самый неподходящий момент, когда я перепрыгивал через какую-то канаву. Благодарение Господу, я удержался в седле, но со стороны это, должно быть, смотрелось курьезно.

– Ну, что еще стряслось?

– Государыня, Орлов...

– Что Орлов? Какой из Орловых? Толком говори, хохол!

– Ваше величество, Алехан Орлов днем в дом адмирала фон Ротта прислал человека, да его не пустили, сказали, мол, адмирал болен. Так ввечеру Алехан сам заявился.

– И что же, взяли его? – громыхнула императрица голосом тяжелым, как грозовая туча.

– Конфузия вышла, ваше величество. Граф Орлов перебил всю засаду и умчался в неизвестном направлении.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Господь сотворил женщину, и в райском саду всем сразу стало мало места.

Мы ехали в Колонтарево. Ночной Петербург, освещенный редко и тускло, мало способствовал прогулкам. Невзирая на самые суровые меры, разбойники, обитавшие в лесах, вплотную подступавших к городу, нередко захаживали на прешпекты в поисках добычи. К тому же зарядил мелкий дождь, обычный в это время для таких широт, и я с тревогой думал, как поведет себя карета с лордом Баренсом, когда мы выедем за заставу. Дорога, и в столице-то не слишком ухоженная, в часы дождя там становилась фортификационным заграждением. Калиостро не соврал, моему дяде становилось все хуже. Он тихо стонал, лежа в карете, и Редферн, словно заправская сиделка, хлопотал возле своего господина, готовый, кажется, держать его на руках, чтобы хоть как-то компенсировать тряску, в наших условиях неизбежную.

Колонтарево – небольшое село в пяти верстах от Санкт-Петербурга в сторону Царского Села – было облюбовано Институтом для российской резидентуры. Его хозяин, служивший где-то при дворе, числился масоном высокого посвящения и в имении своем устроил масонский храм, главной тайной которого была, конечно же, камера перехода.

Мы уже выехали за заставу, когда дядя, открыв глаза, позвал своего камердинера:

– Питер, я пробуду в Колонтарево недели две, не меньше. После операции надо будет прийти в себя. Ты поедешь вместе с Вальдаром.

– Но, ваша милость... – попробовал было возразить Редферн.

– Не спорь, – прервал его лорд Джордж. – Здесь очень суровый лекарь, тебя ко мне и близко не подпустят, а Вальдару ты сейчас нужнее. Ты Россию знаешь, да и в жизни повидал немало. Если что – выкрутишься. Питер, я тебе поручаю своего племянника. Ты знаешь, у меня нет детей и он мне как сын. Береги его.

Мне было грустно слушать эту прочувственную речь. С одной стороны, меня не могли не тронуть его слова, с другой, я понимал, что Редферна необходимо куда-то спровадить. Объяснять фокусы с исчезновением хозяина, словно броши в руке Калиостро, будет, пожалуй, тяжеловато.

– Это мой приказ, – завершил монолог лорд Баренс. Он застонал и, забывшись, откинулся на подушки.

– Слушаюсь, ваша милость, – с явной неохотой ответил преданный слуга.

Вот наконец указатель на столбе оповестил нас, луп что мы въезжаем в Колонтарево. Многоголосый лай собак, извещавших местных жителей о нашем приезде, позволил мне насчитать дворов до семидесяти. Господский дом отделялся от села небольшой липовой рощей, посаженной, может быть, лет пятьдесят назад. Аккуратная аллея, ведшая через рощу к воротам усадьбы, была посыпана щебнем, хрустевшим под колесами и щелкавшим по днищу кареты барабанной дробью.

В господском доме не заставили себя ждать. Ворота открылись, едва мы приблизились к ним, и слуги, явно предупрежденные о цели предстоящего визита, уже ждали с носилками в руках.

– Хозяин где? – крикнул я, выскакивая из кареты. Дворня смерила меня взглядом и откровенно промолчала.