Нашествие - В. Бирюк
Речка рассекает поле. В северо-западной части между Альтой и Трубежом меньше версты, в юго-восточной между Альтой и Каранем, вблизи городских валов - чуть больше версты. Доходит до холма, на котором детинец стоит, и уходит вправо, впадая в Трубеж сразу за холмом. По сути, кроме двух не очень удобных проходов на северо-западе и юго-востоке - непрерывная водная преграда при нашей атаке с запада на восток к городу.
Сам город… нормальный. Ров, вал, стена. В валу городни дубовые в три ряда, сама стена деревянная. Есть фишка: облицована кирпичом-сырцом с внешней стороны. Не кирпично-каменная стена «града Ярославова» в Киеве, но хоть что-то. Видать, надоело возгорания заливать: про манеру половцев заваливать укрепления потоком зажигательных стрел - я уже...
- Вот тут, версты две от города, между Альтой и речушкой Карань - лагерь Кончака. Здесь сами ханы и их воины. Тысяч двенадцать. На Трубеже выше посада брод. За бродом на той стороне табуны, стада, полон… обоз. Там - тысяч шесть воинов да слуг разных. Ещё дальше, к северо-востоку вёрст 10-12, стоянка Боняка и Беру.
- Что ж это, Иване? Выходит, и друзья твои давние тебя предали? Под Кончаком на Русь пошли?
- Уймись, Ярославе. Я - не ты. У меня ханов в друзьях закадычных нету. Я на своих поганых сам хожу. А не отговариваюсь, вроде тебе, заботами да болестями. То понос, то золотуха. Или тебе боязно?
Чисто ругань, лай бессмысленный. Если он надумал изменить, то чем раньше - тем лучше. А если нет и до конца продержится, то я потом извинюсь.
Продолжим.
- Бить ворогов надо быстро. Ждать нельзя - к Кончаку ещё подойдут. Ещё: кыпчаки могут послать отряд к броду у Баруча. Торки там против большой силы не удержатся. Тогда поганые нам в спину ударят. Потому по утру идём вперёд.
Речки, болота, болотистые поймы, густой сырой лиственный лес. Три-четыре сухие «плешивые» высоты. Очень неудобная позиция для действий конницы.
У Кончака конницы больше - ему неудобнее.
Что, Ваня, нашёл себе утешение?
- Чарджи, утром раненько выдвигаешься прямо на восток, переходишь Альту ниже её петель, там, где она ближе всего к Трубежу подходит. В пойму Трубежа не лезть. Идти по краю вдоль леса. На юг, выходя к броду. Выше брода по правому берегу Трубежа - здоровенное болото. Не завязни. А вот половцев туда загнать...
Брод захватить - вряд ли. Обозначить угрозу - очень полезно.
- Справа у нас эта речка, Карань. Каранское болото. Всеволод, ты, с курскими, черниговскими и прочими, идёшь вдоль Карани через самое узкое место между Альтой и Каранью. И выходишь к лагерю Кончака с юга. Уже ввиду стен Переяславля.
Много позже, в 20 в. по этой оси, по самому сухому месту, по гребню здешних холмов построят железную дорогу.
- Я иду в серёдке. Между Трубежом и Каранью четыре версты. От нас до города вёрст восемь на восток и аршин тридцать вниз. На холме сидим. Понизу холма - Альта.
Речка - 3-5 м шириной, 0.5 м-0.9 м глубиной. Террассированной долины нет. Позже из неё построят канал и цепочку прудов. Пока… речушка. Славная своей кровавостью. Пойма вся заросла лесом. Поближе к воде - мелколесье, подальше - крупнее. И почти сплошняком лес до выгонов уже под самим городом.
Конец сто пятьдесят седьмой части
Fr 7
Часть 158 «Земля тряслась как наши...»
Глава 813
- Через лес три места проезжих. У речек по краю поймы. У Альты - посередь напрямки. Скотину тут местные гоняют. Тут и проход, и в реке место для коней гожее. Выходим на рассвете к этим трём проходам, шлём к ворогам застрельщиков намале. Те стрелы пускают и отскакивают. Ждём, пока погань через лес полезет да вылезет. Выпускаем их на поле. Тыщи три-четыре. И бьём.
- А выпускать-то зачем? Встать в проходах да и бить, коли сунуться.
- Тут, Всеволод, надобно баланс соблюсти. Ежели мы их много в поле выпустим, то затопчут. Ежели вовсе хода не дадим, то они в обход полезут. За Каранью до самого Днепра - местность для конницы не подходящая. Но пройти можно. Ручейками меж болот просочатся, а потом нам в спину… Обхода опасаюсь. Надо, что бы они на нас кинулись, в сечу ввязались. А мы их пересилим и по тем дорогам назад погоним. Когда первые, битые, в страхе, к отставшим прибегут, те тоже устрашатся и разбегутся.
Я улыбнулся внимательно слушающему Буй-Туру:
- Одной своей силою нам ворогов не победить. Надобно, чтобы они сами нам помогли. Страхом своим.
- Тоже мне, пугальщик нашёлся! Там такие зверюги! В резне зубы съели! И что тогда? Ай-ай, ошибся. Сел да заплакал?
В моей «диспозиции» я обидел Ярика: не дал ему отдельного направления, не упомянул отдельно его отряд. Пойти в бой под командой сопляка, братана Всеволода? Да Ярик и своего родного старшего брата не всякий раз слушает!
От обиды, от ущерба чести княжеской, он и язвит. Мне в строю язвы обкорзнённые не надобны.
- Тогда, князь Ярослав, придёт время платить. Головой. За ради чего нас с тобой и людей наших, Русь Святая всю жизнь кормила-одевала. За работу нашу. За убивать и умирать.
Прищурился и, сдерживая раздражение, негромко напел:
«Не для тебя придёт весна,
Не для тебя Днепр разольётся,
И сердце девичье забьётся
С восторгом чувств - не для тебя.
А для тебя востра стрела,
Что в тело белое вопьётся,
И слезы горькие прольются.
Такая жизнь пождёт тебя».
- Или ты не знал, что дело княжье - Русь беречь? Или, когда тебе корзно первый раз одевали, не сказали, что на пути княжеском и голову сложить можно? Или напомнить тебе князей, кто с погаными биясь и жизнь положил? Что ты юлишь, будто сучка перед кобелем? Пришло время отвечать - годен ты в защитники Русской земли или так, мочало на плетне?
Прямое оскорбление.
Надоело. Его выверты да увороты... в завтрашнем бою… ещё и их предусматривать да купировать…
- Не тебе, ублюдку бесчестному, решать! Годен я в князья или нет! Выползок! Без году неделя!
