Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов
«Встреча намбер некст. Вариант стандартный. Так, вот и мои ребята… О, прекрасно! Немцы сдаются сами. Значит, можно и откосить, глядишь, и не вспомнят местные бонзы про флагмана авангарда? Ага! Гревениц меня углядел. Умничка. Так, все правильно: обходной маневр с фланга и в дальнюю дверь…»
— Ну, здорово же, орлы мои молодые! И… тсс-с…! Никаких сиятельств, проходите уже за мной, скорее. А то на очередной привокзальный банкет-фуршет потащат. Как это все надоело уже…
— Не переживайте, Всеволод Федорович. Это мы с бароном по Вам соскучиться крепко успели, а на платформе разговоры все про невиданного заезжего берлинского принца, ведь по пути на Великий Океан германцы Ачинск ночью проезжали. Теперь здесь жаждут его лицезреть, как слона из басни Крылова, — широко улыбнулся Хлодовский, с чувством пожимая протянутую Рудневым руку, — А поскольку господа немцы по собственному почину приняли огонь на себя, вряд ли про Вас до отхода местные вспомнят.
— Слава Богу, коли так. В обиде точно не буду. Если проголодались, сразу говорите, Чибисов подготовился, как положено. Кстати, ваши пожитки у него в отдельном закрытом купе. У меня, между прочим, в распоряжении личный вагон графа Кутайсова, так что разместитесь без стеснения и с комфортом уровня «люкс». Хоть каждому по отдельным апартаментам выделю, если пожелаете. А уж когда увидите, что он нам на дорогу в леднике и подсобке при кухне снарядил…
— Неужто, и омулечек найдется? — картинно сглотнул Гревениц.
— И мороженый, и копченый. Здесь покушаем, и до дому возьмете. Короче, смотрите, определяйтесь кому какое купе. Мои «нумера» вот тут, а дальше все свободно.
— Всеволод Федорович, а дозволите, если мы с бароном вместе поселимся? Мы не все обсудили и обобщили для большого отчета. Да, и просто поболтать на ночь, если сон не идет…
— Да, ради Бога, вместе, значит вместе. Будущего же главного конструктора флота российского вы, стало быть, обрекаете на гордое одиночество? — Петрович с хитрым прищуром смерил взглядом конфузливо зардевшегося Костенко, скромно стоящего позади рудневских штабных — А что Вас смутило, мой дорогой? В Ваши-то годы, да с Вашими-то достижениями после окончания Корабелки, да с протекцией самого Макарова, да с благоволением Дубасова, Бирилева и Кузьмича, Вы несомненно имеете выдающиеся шансы пойти далеко в кораблестроении. Не зря Шотт велел Вам, четырнадцатилетнему мальчику еще, стройку «Святителей» и «Победоносца» в Севастополе в 1895-ом показать, ох, не зря. Думаю, не столько уговоры Вашего отца тут сказались, скорее Александр Эрнестович еще десять лет назад правильно понял блеск в Ваших глазах. И разглядел, что должно… Главное, Вы только поменьше думайте про политику в свободное время. Если не о кораблях, так о девушках… И что такого смешного я сказал, а, Владимир Евгеньевич?
— Виноват! — картинно вытянулся Гревениц, — Ничего-с…
— Вот то-то. Вы у нас вниманием прекрасного пола никогда обделены не были, мой дорогой барон. А нынешняя молодежь стеснительная пошла. Может, даже не знает пока, как к иному форту в юбке подступится…
Все отсмеялись. Хотя по слегка обалдевшему выражению лица молодого Костенко было ясно, что от адмирала Руднева столь точного знания нюансов юношеской биографии какого-то заурядного помощника судостроителя, родом из Великих Будищ, что возле той самой, гоголевской Диканьки, он никак не ожидал. Но развивать тему здесь и сейчас Петрович не собирался: всему свое время и место.
— Поскольку Владимиру Полиэвктовичу предстоит до самого Питера тесно общаться не столько с нами, грешными, сколько со схемами и чертежами, а это бумаги, бумаги и еще раз бумаги, ему понадобится не только стол, но и различные прочие подсобные горизонтальные поверхности. Следовательно, персональный номер в его случае это не роскошь, а служебная необходимость. А поскольку у меня может возникнуть соблазн в его картинки заглядывать, поселим-ка мы Вас здесь, мой дорогой, прямо у меня за стенкой. Возражений не имеется, надеюсь? Да! Кстати! Кроме вашего адмирала всем остальным смертным заглядывать Вам за плечо категорически воспрещается, Володечка. Немцы и вовсе не должны догадываться, чем под моим чутким руководством Вы у себя в каюте занимаетесь. Haben Sie mich verstanden?
— Конечно, Всеволод Федорович. Тем более, что и Степан Осипович меня на этот предмет строжайше предупредил.
— Ну, вот и ладушки. Значит, это будет Ваш нумерок, Владимир Полиэвктович. А вот здесь — ваши апартаменты, господа. Чибисов поможет с багажом, и если никаких новых вводных до отбытия не поступит, через полчасика милости прошу ко мне на обед. Перекусим, чем Бог и генерал-губернатор здешнего чудесного края послали. Думаю, сегодня меня германцы не позовут, поскольку я в Иркутске немного простыл, а они инфлюэнцы боятся. Правда, как на счет вас, не знаю… Но, отобьемся, скорее всего. Может быть, вечером на ужин сходите к ним.
* * *Однако, человек предполагает, а Господь располагает. В роли последнего в данном конкретном случае выступил принц Адальберт. Сам ли он так решил, или с чьей-то подачи, но пришлось молодежь отпускать обедать к немцам: приглашение августейшей персоны является приказом.
Вновь предоставленный сам себе, Петрович смог не только спокойно покушать — кроме разрекламированной Чибисовым с утра куры с бульоном, великолепными также оказались ачинские домашние пирожки, закупленные им у местных хозяек-торговок — но и без лишних помех поразмышлять. Кстати, темы «на покумекать» были заданы интересные: перед тем, как отправиться в вагон-ресторан, где германцы накрывали поляну, Хлодовский и Костенко передали ему два письма. Строго конфиденциальных. И оба от одного адресата. Даже по одному этому факту можно было понять, что Макаров уделяет отношениям с Рудневым особенное значение, несмотря на очевидную для всех свидетелей здоровенную, черную кошку, недавно пробежавшую между двумя адмиралами на иркутском вокзале.
Послание, врученное Петровичу молодым Костенко представляло собой ненадписанный, весьма пухлый, объемный пакет, тщательно запечатанный сургучными
