Золото Советского Союза: назад в 1975 - Сергей Майоров
— А мать-то дома ли? Вдруг на работе?
— Хозяйка! — крикнул батя. — Альбина Сергеевна!
— Да замолчите, окаянные, — послышалось из глубины дома, — пришёл кто-то, слышите?
Топ-топ-топ, — прозвучали тяжёлые шаги и из-за угла показалась рослая женщина, вытирая на ходу руки полотенцем.
— Дмитрий Прокопьевич! — ахнула она и тут увидела меня. Я как-то сам не заметил, что оказался за батиной спиной, а он меня повыше и пошире. — Сашка! Натворил?! Поймали? А я говорила, добром это не кончится.
— Здравия желаю, Альбина Сергеевна! — козырнул отец, сразу приобретая официальный вид. — Вот, отыскал, возвращаю, как обещал.
— Ох, скажите сразу, что он натворил? — как-то сникла женщина.
— Успокойтесь, ничего не натворил, я просто проводил его. Так что всё в порядке, оставляю вас. Только вы сильно не ругайтесь, ему и так досталось по голове, отнеситесь с пониманием.
— По голове? Так может в больницу надо?
— Не надо. Товарищ Шарипов, у меня уже ничего не болит.
— Ну ты не геройствуй зря, — внушительно посмотрел на меня батя. — Кто тут на память жаловался? Понимаете, Альбина Сергеевна, Александр головой стукнулся, и теперь не сразу может вспомнить некоторые факты, имена, мелочи какие-нибудь. Паниковать не надо, но имейте это в виду. На всякий случай.
— Саша, иди в дом, — отправила меня мать напряжённым тоном. — Мне с Дмитрием Прокопьевичем поговорить надо.
И я поторопился в дом, чтобы хоть расположение комнат увидеть и понять, где я тут обитал. На пороге на меня повис мальчик лет пяти в одних плавках. Брат наверное. Миша.
— Саша пришёл! — радостно завопил он.
Со второй стороны настороженно поглядывала девочка лет восьми-девяти с тонкой косичкой и синим бантиком в горошек.
— Привет, мелочь, — сказал я и шагнул внутрь. — Что тут у вас делается?
Лёгкая шторка, пожелтевшая от пыли и времени, колыхнулась, открыв прихожую, совмещённую с кухней и столовой. Печь, электроплитка на две конфорки, две тумбочки, стол, буфет, умывальник в углу. Квадратный люк в подпол. Тут всё ясно. Стащив кирзачи, безуспешно оглядел пространство под лавкой на предмет подходящих тапок. Только резиновые боты. Ну нет, босиком похожу.
— Тебя арестовали? — выглядывая из-за занавески и герани на батю, со страхом спросила девочка. — Тебя в тюрьму заберут?
— Не болтай ерунды. Расскажи лучше, что у нас нового?
Справа дверной проём со шторками и без дверей. Заглянув, увидел что-то вроде гостиной. Диван, обитый зелёным плюшем, продавленное кресло, сервант с хрусталём, большой стол в углу с цветочными зарослями, отрывной календарь на стенке, радио. И ковёр! В углу на стене. В точности как мой, который висел над кроватью и я, засыпая, высматривал в его узорах фантастические образы. Или водил по ним пальцем как по лабиринту.
Из гостиной дверь в маленькую спальню. Материна. Вон какой платяной шкаф с зеркалами на дверцах. Старая вещь, даже дореволюционная наверняка.
Осталась последняя дверь, и меня уже обуяло страшное подозрение, что за ней детская. Мать её, мою мать! Двухэтажная кровать и большая лёжка из матрацев, одеял и кучи подушек на полу! Мне предлагается тут обитать? Среди вот этого разгрома и хаоса кукол-солдатиков-мячиков? Да ну нах! Ясно, чего мой предшественник отсюда сбежал в тайгу. Уж лучше в шалаше с комарами, чем вот тут!
Опять захотелось курить.
— А Мишину кроватку тёте Люде отдали, — похвастала девочка. — У неё будет маленький ребёночек.
— Так. Это правильно. Ещё что интересного?
— Ещё Дядя Федя уехал и нам свой домик оставил и огород, и цветок.
— Какой дядя Федя?
— Наш, какой ещё.
— Федька был? Когда?
Девочка Таня приблизилась вплотную и прошептала мне на ухо:
— Ночью.
— Так. Он к вам приходил?
— К маме. Я совсем-совсем случайно услышала. Ты не думай, я не подслушивала.
— И что он говорил?
— Много плохих слов.
— Матерился, что ли? А хорошее что-нибудь говорил?
— Сказал, что уезжает и не знает, вернётся или нет. И просил за домом присмотреть и огородом. А про тебя сказал, что наверное повязали тебя. А ему надо пересидеть. Я уже свой цветочек полила утром.
— Какой цветочек?
— Аленький. Он теперь мой будет.
— Далеко это? Покажешь? — смутно забрезжила идея. Федькин дом, говорите? Может мне в него свалить?
— В огороде за парником. Идём.
— Я с вами пойду, — вмешался прислушивающийся к нам младший.
— Нет, ты не пойдёшь, там крапива, а ты совсем голенький.
— У тебя тоже ноги голые, ну и что, я через эту крапиву знаешь как быстро проскочу.
— Саша, скажи ему, будет потом реветь и маме жаловаться.
— Не буду!
— Нет, будешь!
— Так, стоп! Ты, шкет, хочешь с нами — штаны быстро надел. Ты, кстати, тоже.
— Куда вы собрались? — вошла наша общая проблема.
Экспедиция сорвалась.
— Тсс! — зашипела девчонка, отчаянно семафоря брату, но тот уже выдал военную тайну.
— Они в дяди Федин огород пошли, а меня не берут, — наябедничал мелкий.
— Дяди Федин? — подозрительно уточнила мать. — Зачем?
— Я цветочек хотела показать.
— Потом. Сейчас никто никуда не идёт. Будем обедать, да мне на смену пора. Саша, мне Дмитрий Прокопьевич в общих чертах обсказал. Тебе надо будет к нему в отделение явиться. Это твой последний шанс на нормальную жизнь, ты понимаешь? Давай без глупостей сходишь, показания запишешь, и тебе ничего не будет. На работу нормально устроишься, вон, в гараже слесари нужны, я договорюсь, возьмут с испытательным сроком.
Женщина говорила ровным вроде бы тоном, но голос предательски дрожал, видно, еле сдерживается, чтобы не реветь или чтобы не начать орать. Видимо, разговор далеко не первый, и она ожидает, что сейчас я начну скандалить.
Тем временем, руки её споро собирали на стол: открывали кастрюлю, половником помешивали суп и разливали его по тарелкам. Младшие морщились и тянули руки к хлебу под салфеткой.
— А ну мыть, — почти не разжимая губ, цыкнул я на них и сам
