Эндшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич

Канарис еще раз зевнул, взял книгу, с помощью которой производил шифровку, и начал проверять последний написанный отрывок. Ошибок не нашел, успокоился и завершил доклад необходимыми канцелярскими оборотами. Еще раз бегло просмотрел написанное, подумал… решил, что все изложено верно и запечатал доклад в конверт из толстой крафтовой бумаги. Собрал все черновики, аккуратно разорвал на мельчайшие кусочки. После чего звонком вызвал вестового и отдал ему заклеенный пакет.

Раздеваясь и забираясь в койку, Вильгельм подумал, что русский лейтенант-артиллерист с крейсера «Баян» очень похож на разведчика.

«Слишком часто бывает на берегу и подозрительно внимательно вслушивается в разговоры немецких офицеров во время попоек. Определенно похож на коллегу. Как бы это уточнить? Может и пригодится потом», - думал он, засыпая. И даже не подозревая, как сильно ошибается. Просто лейтенант Клавдий Шевелев, уроженец Калиша, давно не практиковался в немецком, который знал с детства. Теперь же пытался вспомнить его на слух, из врожденной застенчивости стесняясь допустить ошибки в произношении и поэтому не вступая в разговоры с немецкими «кригскамрадами». Пожалуй, узнай Клавдий, в чем его подозревает лейтенант Канарис, он вызвал бы немецкого лейтенанта на дуэль. Поскольку разделял мнение большинства морских офицеров, что шпионство – удел натур низких и бесчестных.

Настоящий же разведчик, только не военно-морской, а Третьего отделения Его Императорского Величества Канцелярии, вел себя настолько скромно, что никто из сослуживцев и уж тем более немецких офицеров, его не заподозрил. Тем более, что капитан-лейтенант Александр Белов отправкой донесений не увлекался и занимался на крейсере скорее контрразведывательной деятельностью, чем разведкой…

Наутро же германскому лейтенанту стало не до разгадывания тайн российской разведки. Адмирал Бройзинг наконец согласился с предложением командира «Эмдена». И крейсер фон Мюллера отправлялся в Индийский океан. Русские отправляли туда же «Баян». Но Канарис, как и большая часть германских офицеров, полагали, что долго крейсировать в тех краях русские не смогут. Поскольку нефть, в отличие от угля, на призовых пароходах им вряд ли попадется.

Командир же «Эмдена» полагал, что, используя трофеи и учитывая незначительность базирующихся в Индийском океане сил Антанты, его кораблю предстоит неплохо поработать.

Российская империя. Желтороссия, село Лисово. Март 1910 г.

- Лисово село живет веселО!

Всем оно украшено -

Садами да букетами,

Девчоночки патретами…

- Поют? - недоверчиво спросил сам себя прохожий, солдат в серой шинели, с винтовкой и котомкой за спиной, неторопливо бредущий по дороге. Сзади, словно отвечая на его вопрос, негромко фыркнула невысокая, мохнатая «монголка». Лошадь, которую солдат вел в поводу, несла пару небольших вьюков. И была явно недовольна задержкой, учитывая доносящие до ее носа манящие запахи жилья, сулящие скорый конец дороги.

- Што, Каурка, притомилася? – снова произнес вслух солдат. – Ништо, скоро дома будем, отдохнешь, - и сделав пару шагов вперед, он проворчал себе под нос. – И где энти сторожа схоронились? Не дай бог, за хунгуза примут. Стрельнут, вахлаки, а опосля спросють…

- Стой, хто таков? – донесшийся сбоку вопрос слегка успокоил прохожего. Тем более, что голос показался ему знакомым.

- Антип, ты штоле? Соседа признавать не хотишь? – остановившись, спокойно ответил солдат.

- Его-о-ор? – недовречиво протянули из темноты. – Ты, штоле? Так поворотись, штоп Луна на морду светила… - предложил Антип. – Охти, соседушка и есть… Ты какой оказией здеся?

- По ранению отпуск получил. Штоп, значиться, оздороветь до конца. А ты штой-то прячесся до сих пор?

- Так по уложению, - удивленно ответил Антип. – Пока в сторожах стоим, значится, показываться правов не имеем. Шас к тебе подчасок придет, он и проводит до старосты. А уж потом домой пойдешь.

- Умно, - согласился Егор Панкартов. – Старостой-то кто нынече?

- А ты его помнить должон, - отозвался Антип. – Отставной фельдфебель Михеев. Ну тот, што лавочку открыл в позапрошлом годе. Умный, страсть. Но вредный! Гоняить народ почем зря. Вон Акунинский Хвилипп анамнясь вылез на свет, штоп на прохожего поглядеть. Так приговорил его Петро к пяти ударам розгой. За то, што мол уложение охранное нарушил.

- Ить и правильно, - неожиданно не согласился с соседом Егор. – Охрану нести надоть как следоват. Хунгузы оне хитрые. Он вылез, его бы пристрелили и на село пошли грабить… А штой-то у вас девки распелись? – сменил он тему.

- Хунгузов-то уж год не слыхать, - возразил Антип, продолжая, однако, прятаться. Впрочем, Егор уже засек, где он скрывается. – Девки же гуляют, што им. Парней не всех в рекруты забрили[16], вот и веселится молодежь. Пока отцы солдатчину тянуть… Бабам-то с ними управиться трудно. Да и староста особо в сие не мешается. Порядок не нарушають и ладно…

Появившийся молодой парень с ружьем в руках прервал беседу. Попрощавшись и пригласив соседа «заходить на днях посидеть за разговором» Егор отправился вместе с подчаском к дому старосты.

Шли неторопливо и медленно, так как дорогу скрывала ночная тьма, лишь временами рассеиваемая пробивающимися сквозь облака лунным светом. Спутник Егору попался малознакомый и молчаливый, похоже из новых поселенцев Отрезного конца. Тамошние жильцы старожилов, которые помнили времена, когда село было еще захудалыми Ловчими выселками, недолюбливали. Еще бы, давно укоренившиеся в Желтороссии первопоселенцы могли похвастаться перед «понаехавшими» немалым богатством. Лучшая земля, льготы, которых сейчас было куда меньше, да и просто та зажиточность, которая появляется у людей, долго и спокойно живущих и работающих на себя на одном месте. Плюс сболченные добрососедские отношения, позволявшие продвигать на сельском сходе свои решения… Короче, причины были и причины немаловажные в глазах приезжих. И даже батюшке Онуфрию пока никак не удавалось эту затяжную неприязнь убрать. Ни словом, которым поп владел превосходно, ни делом. Ибо молодой, крепкий, не чуждый сокольской гимнастике и работе руками в поле, «батюшка» мог запросто и приложить непослушного. Не кулаком, а просто щелбаном. Но таким, что шишка потом неделю сходила. А поп лишь приговаривал с укоризной: «Поколе слов не понимаешь, таковым поучать приходится».

Староста, к удивлению Панкратова, не спал и встретил их одетым по-уличному. Видимо, как понял Егор, собирался проверить сторожей. Егора он узнал сразу и обрадовался, узнав, что для поправки здоровья ему дали целых два месяца.

- Хорошо как! А то, Егор, не поверишь – поспать некогда. Хозяйством займись, мирскими делами займись, да еще ополчение и охрана на мне. Так что на месяц, кроме своего хозяйства, будешь ополчением заниматься. Денька два отдохни, а опосля сход соберем и тебя моим товарище м на эти два месяца назначим. Погоняешь этих недотеп. А то ведь, страшно сказать, на постах спать пытаются и от учений отлынивают. Я уж и так, и этак с ним, а батюшка пару самых непослушных уже и собственноручно поучил. Но все равно считают, что как-нибудь обойдется. А коли хунгузы вдруг придут? – отпустив подчаска и задержавшись с Егором, чтобы выпить по стопочке «за встречу», негромко рассказывал староста.

– Ладно, я тебя тут держу, а ты небось по дому соскучился. Вот суприз Серафиме будет! Да и с прибытком ты, как казак настоящий с походу явился, - хитро добавил он, когда они уже вышли во двор.

- Малехо есть, - солидно согласился Егор. После чего попросил немного подождать и покопавшись в одном и вьюков, неожиданно достал что-то вроде кинжала в ножнах.

- Прими в подарок, Петро, от меня. За заботу о мире, и моей семье заодно. Иппонский кинджал, какая-то дза-ся называемый. С офицера снял лично, во время охотничьего поиска, - поднес он обрадованному старосте подарок.

Со двора вышли вместе. Михеев даже прошел с Панкратовым по улице мимо нескольких дворов, после чего свернул в переулок. Староста пошел проверять охранников. А унтер-офицер Панкратов, отправленный на излечение по ранению и представленный за «последнее дело» к «Георгию», отправился домой, радовать родных своим появлением…