Алексей Волков - Штык и вера
– Всесвятский. Первый гражданин нашей республики. Известный кадет и депутат Думы двух созывов. Между прочим, отменный Баюн. Люди его слушают и верят любой ерунде, которая только взбредет ему в голову, – без восторга или осуждения, просто констатируя факт, ответил Шнайдер. – Пока приходится его держать из-за авторитета, но долго так продолжаться не может. Слишком много у него буржуазных замашек.
– Болтун, значит, – сделал вывод Орловский. – Языком чесать мы все горазды, а как доходит до дела…
– Ты не прав. На данном этапе уметь убедить людей гораздо важнее, чем что-то делать самому. Хотя, конечно, трусоват, как и все общественные деятели, – на этот раз в тоне Якова отчетливо прозвучало вековое презрение революционеров к либералам.
Машина медленно ползла вдоль улицы. Взрывы стали значительно реже, но все равно порой грохотало так, что некоторые слова приходилось кричать.
Шофер, мужчина средних лет на редкость звероватого вида, вел мотор осторожно, поминутно оглядываясь на своих пассажиров.
Совсем рядом просвистел осколок, а затем взрывы внезапно прекратились, и на улице стало поразительно тихо.
Нет, продолжало гудеть пламя, отовсюду доносились людские крики, просто после царившего несколько секунд назад грохота эти звуки уже не производили впечатления и действительно казались практически полной тишиной.
Водитель невольно остановил машину, да так и остался сидеть, уставясь куда-то вперед.
– Вроде все?
– Подождем, – пожал плечами Орловский и потянулся за папиросой.
Справа от них вовсю полыхал двухэтажный дом и вокруг носились пять или шесть человек.
– Я бы срочно прислал сюда солдат. Надо быстрее погасить пожары и вообще помочь, – вымолвил Георгий, борясь с желанием броситься на помощь погорельцам.
– Выведешь их! Промитингуют до завтрашнего вечера, пока весь город не сгорит, – равнодушно махнул рукой Шнайдер. – Даже если наши баюны туда двинут, столько времени пройдет…
Как бы подтверждая его слова, еще раз полыхнуло, и до машины донесся грохот запоздалого взрыва.
– А юнкера?
– Ты что?! – Яков едва не поперхнулся от возмущения. – Хочешь, чтобы на них потом смотрели как на героев?
– Да какая разница! – в свою очередь возмутился Орловский. – Главное, чтобы дело сделали!
Он посмотрел на приятеля и замолчал. Было видно, что Шнайдер лучше спалит весь город со всеми обитателями, чем допустит, чтобы помощь пришла не из тех рук.
– Я смотрю, ты вообще отошел от жизни, – после некоторой паузы произнес Шнайдер. – Тут вообще самое лучшее – свалить все на происки реакционеров. Мол, раз им не удается вернуть старое, так они решили уничтожить город к чертовой матери. А под этим соусом разогнать юнкеров, да и поголовье офицеров сократить бы не мешало. Они же все спят и видят, как бы тиранию восстановить, а нас на столбах развешать. Одно слово – золотопогонники. А тут кое-кто из наших граждан еще возится с ними, говорят, что свобода для всех. А того не понимают, что многие люди не достойны свободы и уже потому должны быть уничтожены чем скорее, тем лучше. Ты, вон, тоже хорош. Порою говоришь, как заправский контрреволюционер, даже не задумываясь, что в данный момент хорошо, а что плохо. В твои годы пора уже соображать. Вместе же начинали.
И, уже не сдерживая раздражения, прикрикнул на водителя:
– Чего стал?! Поехали назад! Без того вся ночь насмарку!
Последнего восклицания Орловский не понял, а уточнять не стал.
Короткая майская ночь в самом деле стремительно шла на убыль. Небо потихоньку светлело, пожары же освещали улицы получше любых фонарей.
Да и народу кругом было едва ли не больше, чем днем. Подавляющее большинство людей, явно не попавших в число пострадавших, просто ходили с места на место, с интересом разглядывая последствия взрывов. Лишь какая-то часть бестолково суетилась, что-то пыталась сделать, однако, не поддержанная никем, была обречена на явное поражение в схватке с огнем.
Сознание собственного бессилия породило в Орловском тупую усталость. Поманившая было надежда обрести обетованный уголок оказалась лживой, как и все надежды в последнее время. Жизнь вновь казалась лишенной малейшего смысла, и лишь слабое воспоминание о семье, до которой надо обязательно добраться, удерживало от последнего рокового шага.
Удерживать-то удерживало, однако к немедленным действиям не призывало. Дорога являлась продолжением непрекращающегося кошмара, и двигаться или на какое-то время оставаться на месте, было одинаково безразлично.
А вот усталость проявляла себя властно. Повинуясь ей, Орловский вяло выслушал слова Якова о свободных комнатах в правительственном (бывшем губернаторском) дворце, так же вяло проследовал за своим приятелем по коридорам и равнодушно посмотрел на предоставленные ему на этот день апартаменты.
Они состояли из одной комнаты, служившей одновременно и кабинетом, и спальней. Кровать была уже расстелена, и Георгий, едва дождавшись ухода Шнайдера, по приобретенной недавно привычке тщательно закрыл дверь, даже подпер ее стулом, выкурил последнюю на эту ночь папиросу и через некоторое время провалился в сон.
Последнее, что не то показалось, не то приснилось, было осторожное подергивание дверной ручки, словно кто-то неведомый хотел встретить с ним утро.
Да только кому и зачем это надо?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Понимание случившегося пришло не сразу.
Что бы ни говорили литераторы о хладнокровии в бою, но во время всеобщих рукопашных схваток сознание практически отключается и на первый план выходят отработанные навыки.
Стогов воевал второй год. Воевал неплохо, чему были свидетельством три ордена и чин, но на этот раз он не принадлежал себе, и было заранее обговорено, что в случае крайней опасности он должен спастись во что бы то ни стало.
Не в силу его исключительной ценности. Жизнь офицера принадлежит Родине и государю. Но в данный момент молодой поручик спасал не жизнь, а нечто гораздо более ценное. И это ценное всецело распоряжалось его поступками и даже повелело забыть на время древнюю русскую заповедь: «Сам погибай, а товарища выручай».
Вот только как выручать, если под гимнастеркой лежит аккуратно свернутый штандарт, давным-давно врученный полку одним из императоров?
И пусть рухнула Империя, не стало армии, однако остался Долг, и его требовалось выполнить во что бы то ни стало. Если ты, конечно, хочешь называться мужчиной и без стыда смотреть в глаза потомкам, а на том свете на равных встретиться с длинной чередой предков, ни разу не допустивших врага до полковой святыни.
Стогов действовал так, как ему было приказано, не задумываясь, едва только понял, что на этот раз не отбиться.
И вот сейчас появилось время задуматься, решить, как действовать дальше.
Поручик стоял посреди леса. Ни коня, ни винтовки, лишь сабля и наган, который он так и не успел выхватить во всеобщей суматохе. Да еще драгоценный сверток, отделивший его судьбу от судьбы остальных.
Если бы не этот сверток, Стогов обязательно попытался бы вернуться к овину. Пусть шанс спасти друзей один на миллион, а наган не оружие против двух десятков винтовок, однако вдруг да повезет.
Нельзя.
Своей жизнью человек распоряжается сам, но тут речь шла не о человеческой жизни…
Хуже всего было то, что поручик абсолютно не знал, куда ему теперь идти. Цель отряда была неопределенной. Шли в поисках уцелевших островков порядка, верили, что такие должны где-то сохраниться, на самый крайний случай собирались пробираться на Дон. Все-таки казачество всегда было опорой трона, и оставалась надежда, что хоть им удалось устоять среди всеобщего безумия.
И Стогов пошел. Без всякой надежды, просто чтобы не стоять на одном месте и не сходить с ума от мысли об оставшихся.
А мысли все равно оставались с ним, придавливали к земле, лишали происходящее реальности.
Стогов ни за что бы не сказал, сколько он так брел, когда вдруг из-за поворота лесной дороги почти прямо на него вылетели полдюжины всадников.
Рука поручика дернулась к кобуре и тут же расслабленно повисла.
На плечах встречных светом надежды горели золотом офицерские погоны…
– Так. Овин ваш вижу. Только крестьяне ваши какие-то странные.
Аргамаков не отрывал глаз от бинокля, внимательно оглядывая место предстоящего дела.
Две войны приучили его всегда тщательно готовиться к любому, пусть даже самому пустяковому бою. Он твердо усвоил, что малейшая неучтенная мелочь может привести к напрасным потерям, и всячески старался избежать их.
Вот и сейчас. Пусть против него были обычные крестьяне, однако Аргамаков заранее послал одну роту с пулеметами в обход и теперь терпеливо ждал результатов.
– Обычные крестьяне, господин полковник, – отозвался Стогов.
– Да? А вы взгляните! – Полковник протянул кавалеристу бинокль.
Стогов припал к окулярам. Ему потребовалось совсем мало времени, чтобы понять кардинальное изменение ситуации.
