Алексей Кулаков - Великий князь
– Разрешаю. Что ещё?
Вновь покосившись на родственника правящей династии, стряпчий шагнул поближе и склонился к самому уху своего повелителя, для пущей верности прикрыв губы ладонью.
– Вот как? Верные ли сведения?
– Как есть верные, государь-наследник Димитрий Иванович.
– И что же он хочет взамен? Серебра?
Вновь повторилась сценка с шепотом на ухо.
– Даже так?..
Вытянув из стопки на краю стола лист орленой бумаги, царевич Дмитрий написал алой киноварью короткое повеление для казначея, выведя напоследок подпись-тугру. В принципе, сделка выходила весьма выгодная – ибо за три небольших карманных зеркальца он получал то, о чем доселе только слышал, но ни разу не видел. То бишь книгу, написанную древними чертами и резами . Может быть. С другой стороны, если продавец злонамеренно обманул не представившегося ему покупателя, то этого купца ждёт много удивительных, но крайне неприятных открытий…
– Когда управишься с этим?
– До Пасхи, государь-наследник Димитрий Иванович.
– А остальные твои заботы?
Беззвучно подсчитав все поручения своего господина, а затем и время, потребное на их выполнение, младший из братьев Колычевых уверенно заявил:
– На Успенский пост со всеми разделаюсь!..
Немного помолчав, царский первенец всё той же киноварью набросал на клочке бумажного листа несколько строк. Дал их прочесть стряпчему и тут же забрал обратно:
– Она должна вступить под мою руку по своей воле. Посему – лишь уговоры и ласка. Всё ли ты понял, Егорка? Тогда ступай.
Не успел уйти стряпчий, как в пределы Комнаты вступил Богдан Бутурлин – и тоже с плоским тулом для бумаг. Довольно умеренно поклонился, явственно покосившись на Старицкого, выудил из укладки пару густо исписанных листов бумаги и осторожно положил их на самый краешек стола.
– Сломали-таки, Димитрий Иванович.
Подтянув к себе отчёт об испытаниях "самопала особой выделки", должного стать штатным оружием стрельцов и опричного войска (когда оно всё же появится), царевич принялся медленно разбирать довольно корявый почерк своего ближника.
– По-прежнему, пружина замка?..
Ружьё получилось удивительно лёгким в сравнении со старыми пищалями – всего-то чуть больше пяти килограмм против прежних десяти-двенадцати. Стальной восьмигранный ствол, удобное цевье и приклад и прочие новшества придавали грозному оружию вид этакой красивой и хрупкой игрушки – пара постельничих сторожей, привлечённых к испытаниям, поначалу даже боялись, что ствол просто-напросто разорвёт прямо у них в руках!.. Пришлось привязывать "игрушки" к брёвнам и несколько раз стрелять тройным зарядом пороха, убеждая чернокафтанников в крепости тонкостенного ствола. Приятные новости на этом не заканчивались: с бумажным патроном оказалась вполне достижимой цифра в пять выстрелов в мерную минуту. А из-за хорошей развесовки стреляющего агрегата вообще, и наличия мушки в частности, свинцовые шарики летели не куда-нибудь "в ту сторону", а именно в мишень. Опять же, и цена ружья приятно радовала – на целых тридцать копеек дешевле прежнего убожества, с кривым стволом из железных полос и плохо остроганной палкой вместо ложи и приклада.
– Да, государь-наследник.
Увы, были и плохие моменты: и первым из них было то, что пружина кремнёвого замка стабильно ломалась-портилась.
"С-сволочь!".
Второй печалью являлось то, что для выделки новых ружей использовался тульский уклад, прочность которого во время морозов вызывала сильные сомнения. Металлургия на Урале была в стадии зарождения – только-только заложили необходимые рудники-шахты и наметили контур первого из пяти заводов… Короче, до первого чугуна, железа и стали там было ещё далеко.
"Как вариант, можно использовать в качестве сырья шведское железо – но цена конечного продукта!.. С другой же стороны, такой стали и надо всего-то пару тонн, для обеспечения учебного процесса в Александровской слободе. А будущие опричники могут покамест и с ружьями из тульского уклада побегать".
– Не так уж и дорого получается вроде?
– Димитрий Иванович?..
Очнувшись от размышлений, царевич аккуратно уложил отчёт в отдельный лоток на столе и вопросительно изогнул брови – что там насчёт седельных и поясных пистолей? При виде очередного шедевра каллиграфии в исполнении Бутурлина, хозяин покоев отчётливо поморщился:
– Если у самого не выходит хорошо писать, найди того, кто будет это делать за тебя.
– Слушаюсь, государь-наследник!..
Учитывая тот факт, что за надёжность возможного писаря отвечать будет именно Бутурлин, не приходилось и сомневаться, что последний серьёзно приналяжет на чистописание. Лёгкий шелест бумаги, пара минут молчания, после чего наследник трона Московского вновь поморщился:
– Опять пружины замков!..
"Кремнёвые дешевле и проще, колесцовые сложнее – но надёжнее. М-дя, надо подумать, что можно сделать с этими чертовыми пружинами. Может пустить на них тигельную сталь? Всё одно надо расширять её производство…".
– Всё?
В ответ дворянин старомосковского рода выложил на стол тоненькую стопочку докладов от наставников будущего Опричного войска и парочку челобитных от их бедных учеников, после чего коротко поклонился.
– Отдыхай.
После ухода ближника в покоях надолго воцарилась тишина – до тех пор, пока царевич не закончил практиковаться в испанском языке, разбирая всё то, что написал ему капитан Хосе Эстебан Ласкано, старший наставник будущих командиров Опричного войска. Сей благородный идальго знал всё о правильном пехотном строе, являлся отличным специалистом в деле убийства ближнего и дальнего своего, но главное – имел хорошие задатки педагога-садиста, гоняя своих подопечных без малейшей жалости и любых поблажек. В этом ему изрядно помогало умение сквернословить и богохульствовать на всех европейских языках, короткий посох, которым он совсем не стеснялся пользоваться – а так же общество другого идальго по имени Франсиско Амадор Перальта. Который, в свою очередь, наставлял в воинских искусствах будущих кирасир. Кстати, этот прекрасный наездник и рубака считал ниже своего достоинства охаживать нерасторопных "bastardo" и "cabron" какой-то там простонародной палкой, используя вместо неё свой любимый палаш – к счастью, не вынимая при этом его из ножен. Также в почёте у дона Франсиско были затрещины, но их он употреблял редко и исключительно по веской причине. Потому что ни на минуту не забывал, что его ученики набраны среди безземельных идальго, для которых одно дело получить по хребтине благородным клинком, и совсем другое – принять кулачное "благословение", оскорбительное вне зависимости от того, насколько тяжела была провинность.
"Ну что же, всё как обычно – просят ещё пороха и свинца, и увеличить винное довольство. На спирт что ли этих испанских алконавтов перевести? Или специально для них водку изобрести? Так хлипкие они по этой части, загнутся или сопьются. М-да, надо бы заехать на неделе, поглядеть на опричников".
– Господин мой.
Глянув на верную челядинку, царевич разрешающе кивнул – потому что ещё до её прихода увидел в Передней знакомые Узоры княжича Скопина-Шуйского и девицы Есфирии Колычевой, служащей Аптечного приказа.
– Долгие лета государю-наследнику Димитрию Ивановичу!..
Первым с коротким поклоном поздоровался родовитый юноша, за ним проговорила положенные славословия не очень родовитая, зато вполне пригожая девица в "свадебном" возрасте, отягощённая большим коробом из обыкновенного липового лыка.
– Показывайте.
Пока государственный алхимик Колычева ставила на стол свою ношу и снимала крышку, наследник суздальских князей шагнул к Старицкому и тихо обронил:
– Сочувствую.
Тем временем хозяин кабинета взял в руки серо-коричневый брусок непонятно чего, и внимательно его осмотрел:
– С ромашкой?
– Да, мой господин.
Короткая фраза, но сколько же интересного в ней прозвучало для пятнадцатилетнего князя!.. Во-первых, царевич благоволил бойкой девице, раз позволил ей так обращаться к себе. Во-вторых, сама Есфирия явно жаждала внимания и похвалы своего… Учителя? Ведь будущих государственных алхимиков наставляли в этом сложном искусстве голова Аптекарского приказа дворянин Аренд Клаузенд и лично государь-наследник Димитрий Иванович.
– Репейник и зверобой, мой господин!..
Родственник правящей династии где-то с год назад слышал побасёнку о том, как две лучших ученицы царского аптекаря прямо во время занятий устроили меж собой знатную склоку – с визгом-писком, выдиранием волосьев и расцарапыванием щек. Две дюжины розог каждой утихомирили вражду, но вот причины оной так и остались тайной… Неужели соперничали за внимание сереброволосого наставника?
– Что показали испытания?
Тут уже встрепенулся княжич Скопин-Шуйский:
– Хорошо себя показало мыло с репейником и зверобоем, но и петрушка с ромашкой тако же…
