Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
– Скажи, что даже если и не придумаем, что со смолой делать, то все равно выкупим, раз уж привезут.
Федор посмотрел на меня с укоризной, но не сказал ни слова. Хотя лицо его явно говорило: «Совсем ты, боярин, с ума спрыгнул».
Пока я был занят портретом царя, мое лекарское дело стояло. Ничего не двигалось и с учениками. Но мастерская работала с утра до вечера, и теперь я думал, что можно, наверное, часть спирта пустить на приготовление приличной водки, ведь столько спирта и эфира мне пока не было нужно. Но требовалось уточнить, как и что для этого надо предпринять. Это было не очень сложно, теперь приказные дьяки после моего заступничества перед царем были ко мне очень даже благодушны. Хотя без серебра делать там было все равно нечего.
И вот знаменательный день: я наконец закончил свой самый значительный труд в этом времени – портрет Иоанна Грозного.
Царь сидел на троне, держа в руках державу и скипетр. Но больше всего внимания, конечно, я уделил его лицу, которое отражало ум и значительность этой выдающейся личности шестнадцатого века. Я, пока писал портрет, частенько вспоминал того полубезумного старика, убивающего своего сына, который был изображен на портрете Репина, и думал: что заставило тогда уже известного художника сотворить такой поклеп на великого человека? Какие им двигали мотивы? И у меня была скромная надежда, что если этот портрет переживет века, то Репин уже никогда не нарисует такую жуть.
Царь спустился с трона и встал рядом со мной. Он долго разглядывал портрет, потом велел принести зеркало и вновь сравнил себя на портрете со своим изображением. И оказался достаточно наблюдательным, чтобы заметить разницу между изображениями. Пришлось объяснять царю, каковы особенности зеркального отражения. Мы никогда не видим себя в зеркале правильно, поэтому и небольшой шрам на лице, по которому он заметил разницу, находился на картине с другой стороны. Иоанна Васильевича на некоторое время это отвлекло от портрета, но потом он вновь долго его рассматривал и наконец сказал:
– Мне кажется, что ты, Щепотнев, сделал меня лучше, чем я есть, не красивее, а выше сделал мой дух. Значит, на самом деле ты меня ценишь. Не ценил бы, такого, наверное, у тебя не получилось бы. Доволен я твоей работой, не знаю даже, как расплатиться. А больше всего доволен тем, что в нашей земле православной появился такой художник. И не надо с грешной немецкой стороны больше художников для этого призывать.
Повелеваю тебе, Щепотнев, взять несколько учеников, талантливых в рисовании, и умение свое им передать. Все расходы на казне лежать будут.
А за работу свою получай вотчину. Рядом с твоей она. Есть там земля пахотная, и людишки пока еще не разбежались. Хозяин ее недавно на границе с Литвой был пойман, на охоту вроде с родней и дворней собрался. Так что хозяйствуй, Щепотнев.
Когда я шел по палатам к выходу, мне медово улыбались еще недавно глядевшие сквозь меня бородачи в высоких шапках. Некоторые даже здоровались, вспоминая батюшку.
«Вот она, милость царская, – думал я. – Сегодня так, а завтра другой стороной обернется, кто об этом может ведать?»
Приехал домой к вечеру. Сегодня я должен был предоставить царю готовый портрет, и обстановка была напряженная. Но когда я с сопровождающими въехал во двор, буквально через пять минут все уже знали, а Федор интересовался, когда поедем в приказ оформлять новую вотчину, и говорил, что туда немедленно надо кого-то отправлять.
Но мне было ни до чего, психологическое напряжение из-за почти двухнедельного пребывания с царем меня подкосило. Я потребовал, чтобы натопили баню, и, взяв в напарники Антона и Федора, отправился туда, не забыв при этом литров десять кваса и флягу водки.
Упарили меня мои помощники в хлам. Я даже не помнил, как меня притащили в спальню и уложили в кровать.
Утро пришло незаметно, голова моя от похмелья еще не страдала, и поэтому я спокойно встал, оделся. Слава богу, к этому привыкли, и никто не совался, чтобы помочь мне одеваться. Отстояв с охраной литургию в церкви, я наконец смог приступить к разгребанию завалов, появившихся за время моего вынужденного отсутствия.
Опять я себя клял, что никак не могу распределить обязанности среди своих подчиненных, чтобы не совать каждый день нос в их работу.
Первым делом я пошел смотреть на постройку печи для варки стекла. Печь строилась одновременно с небольшим каменным зданием, в котором она должна была стоять. Кстати, за это время уже выяснилась причина, по которой наш мастер был вынужден бежать с острова Мурано. И поняли это все по его поведению. Уже не оставалось ни одной женщины в усадьбе, которой бы он не предложил свои услуги. Но свободные девки, раззадоренные моим обещанием огромного приданого, не торопились отдаваться пылкому итальянцу, и условия у всех были одни – примешь нашу веру и женишься, тогда будем твоими утром, днем, вечером и вообще когда захочешь. Но пока огорченный всеобщим отказом итальянец не спешил сдаваться. Хотя поговаривали, что он вот уже три дня не отходит от Верки Маньшевой, дочки одного из сторожей. Ростом Верка была со стрельца и весила пудов шесть, при виде этой девицы наш Гильермо просто таял как воск.
Так что видимо, на острове Мурано его ждала толпа брошенных женщин, месть которых показалась ему более страшна, чем стакан расплавленного стекла, залитого в горло, который, как рассказывали, был гарантирован стеклодувам, сбежавшим оттуда.
Печь, на мой непрофессиональный взгляд, строилась вполне удовлетворительно, и я пошел посмотреть, как выглядит класс для моих будущих лекарей.
Да, увы… Класс, конечно, был не такой, как хотелось бы, но на первое время и такое помещение вполне могло сойти. Тем более что имелось вполне четкое распоряжение царя насчет обучения живописцев, так что если будет возможность, придется расширить классные помещения. К тому же будущим живописцам вначале придется заняться приготовлением красок для себя любимых. Ведь не будем же мы покупать краски для учебы!
Сегодня у меня оказался относительно спокойный день. Все больные, нуждающиеся в лечении, были записаны на утро следующего дня.
Так что сегодня я решил все-таки выслушать своих помощников.
Совещание было решено провести в моем кабинете.
Я сидел во главе стола с пачкой страшноватой желтой бумаги, на которой планировал записывать все, что необходимо сделать.
Первым, как обычно, рвался доложить мой ключник. Он сообщил, что в данный момент у нас в усадьбе строится сразу несколько объектов, из-за чего возрастает опасность пожаров. Правда, печь для варки стекла возводится в каменном здании, но перекрытия все равно будут деревянные. Я отметил себе, что надо уточнить эти проблемы с каменщиками. Потом разговоры перешли на новую вотчину. Весь ее «руководящий состав» был схвачен вместе с боярином на границе с Литвой, сейчас сидел в уютной тюрьме и ждал решения своей участи, а два села и десяток деревень пребывали в полном недоумении. Поэтому было решено срочно отправить гонца в наше Заречье – с тем, чтобы вызвать старосту Лужина в Москву и заключить с ним ряд на должность тиуна, дабы он смог на законных правах осуществлять руководство обеими вотчинами. А также я хотел обговорить с ним вопрос о лавках в Москве, в которых наши крестьяне могли бы продавать свои изделия, если такие у них будут, а не отдавать их за бесценок приезжим купцам. Нам с Федором казалось, что Лужин с удовольствием возьмется за эту работу, вот только, как выразился Федор, глаз да глаз за ним нужен. Почует, что присмотру нет, делов натворит.
Когда Федор начал разговор про доходы-расходы, я сказал, что этот вопрос мы с ним обговорим отдельно. И предложил доложить Антону, как дела в нашей мастерской. Тот сообщил, что в мастерской-лаборатории произошло полное затаривание спиртом и эфиром, поскольку я пока запретил продавать все это. Хотя со стороны многих лекарей поступали просьбы о продаже дурман-водки и спирта. Но с моей стороны пока ничего не было сделано для легализации такой продажи, и если в ближайшие дни я этого вопроса не решу, то дальнейшее производство можно будет останавливать, поскольку для внутреннего потребления всего произвели в избытке. Кроме того, переработали две бочки золы от водорослей, и получившийся йод лежал в глиняной бутылке с залитым смолой горлышком, как я и велел. Кроме того, в Москве из-за наших закупок поползла вверх цена на купоросное масло, и если бы боярин придумал, как его делать самим, было бы очень неплохо.
Я спросил, как дела у его учениц, и Антон доложил, что наркоз собакам они уже дают вполне успешно, правда, для начала пришлось девок слегка поучить. Благо розог у него в запасе всегда много.
Федор в ответ на это сказал, что Антоха не тем местом учит девок, на что мы все вместе поржали, и только Гильермо в недоумении переводил глаза с одного на другого, не понимая, чего мы развеселились. После того как мы переодели нашего стеклодува в обычную одежду, да еще он перестал подстригать бороду, внешне итальянец абсолютно не отличался от наших мужиков.
