Игра на чужом поле - Дмитрий Валерьевич Иванов
Впрочем жать руку Харальду никто не рвался, а вот мне, очевидно, можно задавать разные, в том числе и неудобные вопросы, и вообще вести себя разнузданно.
— Анатоль, скажите, что у вас за награды на груди? — раздался один из них откуда-то из-за спины, причем на неплохом русском языке.
Я даже не обернулся — ждал, когда меня увидит моя подружка, но Виктор Анисимович пихнул меня в бок и скосил глазами на парня с микрофоном.
— Кто вы, и откуда? Прежде чем спрашивать, у нас в СССР журналисты представляются.
— Простите! «Радио Стокгольма»…
— Почему Стокгольма? — удивился я. — А впрочем, понимаю… У вас неплохой русский, но видно, что он вам неродной.
— Спасибо! Я учился в Москве. Так всё же…
— Ну вот эта, самая серьёзная — «Орден за личное мужество»…
— Вам его дали за то, что убивали на войне? — влезла в разговор деваха, по виду хиппи, но точно не являющаяся представителем этого молодежного движения. Хиппи — те не работают, а эта с микрофоном и телекамерой за спиной явно была журналисткой.
— Какой канал? — рявкнул я на девицу.
— Толя, Толя, тихо… — занервничал Виктор Анисимович, умиротворяюще подняв руки. — Анатолий проявил мужество во время наводнения. Спасал людей!
А он мою биографию хорошо изучил, и немецкий у помощника посла отличный. Да ведь можно же сделать вид, что я не понимаю вопросов! Ну, тупой русский боксер… откуда он может языки знать?
— Толья! — наконец увидела меня Марта и уверенно, как ледокол, двинулась сквозь толпу навстречу.
— Привет! Всё хорошо? — спросил я, слегка приобняв подругу за талию.
Ну а что тут скрывать? Наши отношения давно вышли из разряда тайных, особенно после публикаций о моём приезде и краткой биографии во всех местных газетах. Марта мне вчера это сама подтвердила. Правда, в статьях было больше слухов, чем реальных фактов, но всё равно теперь я местная знаменитость. Потому хоть мы и стараемся не проявлять излишних нежностей на публике, обнять девушку я себе позволил.
Упс… а вот и кронпринц идет ко мне вместе с довольным сыном. Ну, ясно же, что не к помощнику посла движется венценосная персона.
— Дай краба! — подаёт растопыренную ладошку мне брат Марты, которого я научил подобным образом здороваться ещё в Сеуле!
Хлопаю по ней и жду, что скажет папа-принц. А тот и в самом деле приветствует помощника посла, который после расшаркиваний представляет и меня.
— А это наш спортсмен и представитель советской делегации, Анатолий Штыба.
Папа Марты с интересом осмотрел меня и первым протянул руку:
— У нас ещё будет время поговорить, а пока прошу во дворец, — то ли обнадежил, то ли пригрозил он, и не оглядываясь направился к зданию, на котором действительно развевался его флаг.
— Если короля нет в стране, то главный — кронпринц, — шепотом пояснил Виктор Анисимович, идущий позади меня стараясь не отставать. — Потому и флаг его.
Ну круто, чё. Для кого-то такое событие — величайшая честь, а мне… мне как-то все равно. Главный тут он или кто-то другой — я сюда не рвался.
Мои же «коллеги по несчастью», как и большая часть участников конференции, уже находились внутри дворца. Профессор, с видом человека, которому вот-вот вручат орден за заслуги, с интересом осматривал всё вокруг. Посольский держался с невозмутимостью человека, привыкшего к подобным мероприятиям. А неразговорчивый дедок из нашей делегации, которого мне вчера даже не удосужились представить, отстраненно взирал на происходящее.
— Толя, у тебя плохое зрение? — заволновалась моя подружка, семеня как и положено воспитанной девушке, на полшага сзади.
— Это для солидности, — тихо сказал я, не желая привлекать внимание. — А вы разве не здесь живетё?
— Нет, у нас есть поместье недалеко от города. Скаугум. После конференции состоится торжественный обед, а потом мы туда поедем. Жаль, у тебя бой завтра, а то мог бы и заночевать там.
— Папе его подарил дед на бракосочетание, — вставил реплику Хокон, идущий с нами рядом. — Отец обещал, что когда я женюсь, он мне его передарит!
Вот сейчас не понял — а мы с Мартой где жить будем⁈ Шучу, конечно!
В здании дворца, куда мы прошли под бдительным взглядом охраняющих вход гвардейцев, нас встретил распорядитель. Как только он уточнил наши имена и назначения, группу разделили. Марту и Хокона увели в другую часть здания, а меня провели в зал совещаний. И если дворец в целом меня особо не впечатлил, то большой зал поразил своей торжественностью. Просторное помещение, высокие своды, массивный овальный стол, вокруг которого сидели представители разных стран, и над каждым сегментом стола висел флаг соответствующей делегации.
Мой взгляд тут же нашёл флаг СССР. Под ним стояли четыре кресла, три из которых были уже заняты. Я отметил знакомые лица профессора, посольского и того загадочного молчуна. А вот четвёртое кресло, самое ближнее к флагу, пустовало. Моё место.
— Ну вот, я же говорил — очки преображают! — довольно произнес профессор, оглядев меня. — Садись. Готов? Твоя речь вторая, сразу после выступления кронпринца Харальда. Так организаторы решили.
Я вдруг с облегчением понял, что отлично помню всё прочитанное. С перепугу, что ли? Может, это адреналин так подействовал, а может, страх опозориться перед таким количеством народа. В любом случае этому факту я порадовался.
Вдоль стен зала расположились журналисты и телевизионщики. Были среди них и наши, судя по тихим матам кинооператора, неподелившего свет с долговязым финном. И те и другие обосновались у нас за спинами и сейчас соревновались за место под софитами.
Наконец, в зал вошёл Харальд, и шепотки среди представителей делегаций и журналистов стихли. За большим овальным столом поместились члены всех восьми делегаций — по четыре человека в каждой, ещё и место осталось для принимающей стороны, где особо выделялась норвежская премьерша Гру Ха́рлем Бру́нтланн. Именно она, а не Харальд, открыла встречу.
Мадам в деловом тоне коротко изложила суть норвежской инициативы и очертила повестку дня. Её речь, без лишних деталей, задала чёткий ритм встрече. Следом слово взял отец Марты. Его выступление оказалось ещё короче — несколько уверенных фраз, которые больше звучали как ободряющее приветствие, чем как содержательное заявление.
Затем настала моя очередь.
Выходить никуда не
