30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов

Кардинал поднялся, подошёл ко мне и взял оба листа, сравнил их и поднял на меня задумчивый взгляд.

— Похоже Лоренцо Валла не зря обвинял этого Трапезундского в мошенничестве, — ответил он на мой вопрос, — качественные переводы стоят дорого, так что некоторые люди, не дорожащие своей репутацией, позволяют себе вот такое.

Тут он потряс листами в воздухе.

— Думаете мне стоит лучше присмотреться к его переводам? — поинтересовался я.

— Давай я завтра принесу тебе его самые ранние работы, — решил кардинал, — проверишь их, прежде чем я вынесу этот вопрос на курии.

Я согласно кивнул и вернулся к работе, поскольку это было действительно интересно.

* * *

— Ваше преосвященство, вы слышите, что мы говорим? — обратился один из кардиналов к задумчивому греку, который словно отрешился от всего происходящего.

Тот перевёл задумчивый взгляд на своего давнего недруга.

— Более чем ваше преосвященство, — ответил он, возвращаясь в действительность, — поэтому поднимаю вопрос об изгнании Георгия Трапезундского из Италии с запретом ему навсегда появляться на этой территории.

В курии повисла тишина.

— Мы уже изгнали его из Рима кардинал, — тихо заметил папа Николай V, — на чём основано ваше предложение, поскольку Альфонсо Великодушный предлагает нам хорошие отступные за то, чтобы мы его простили и разрешили вернуться.

— Я попросил своего ученика найти и проверить все работы этого лжепереводчика, — сурово ответил папе кардинал Виссарион, — практически все свои первые переводы он заканчивал либо с ошибками, либо вообще второпях, явно желая как можно быстрее сдать работу.

— У вас есть ученик? — удивился папа.

— Кардиналы Борджиа и Торквемада рекомендовали мне его, и я не смог устоять, — спокойно ответил Виссарион, видя как склонили головы указанные люди, показывая, что оценили его жест, — мальчик оказался настолько способным, что уже самостоятельно может работать над переводами с греческого и истинной латыни, хотя со времени нашей учёбы прошло всего несколько месяцев. Мне достался неогранённый алмаз, который со временем может превратиться во что-то прекрасное.

— Это правда? — папа с интересом посмотрел на Борджиа.

— Его второй учитель, синьор Леон Баттиста Альберти также весьма высокого мнения о нашем подопечном, — спокойно ответил гордый Альфонсо.

— Готовим себе смену Ваше святейшество, — улыбнулся и кардинал Торквемада.

Николай V уважительно покачал головой.

— Весьма похвально синьоры, весьма, — сказал он, — это очень правильное и богоугодное дело, все мы смертны, и должны позаботиться о том, что следом за нами придут те, кто достойны нас.

— Истинно так Ваше святейшество, — подтвердил Борджиа слова папы.

— Пришлите мне эти работы кардинал Виссарион, — решил Николай V, — я попрошу своих помощников проверить заключения вашего ученика о качестве переводов Трапезундского.

— Сегодня же будет сделано Ваше святейшество, — склонил голову Виссарион.

— Тогда с этим вопросом всё, перейдём к следующему на повестке, — решил Святой отец.

* * *

— Сеньор Леон, что случилось? Почему вас покинуло ваше обычное хорошее настроение? — обратился я к своему учителю математики и словесности, видя что обычно жизнерадостный и весёлый человек сегодня очень грустен.

Альберти тяжело вздохнул, вытащил из-за пазухи бумагу и протянул её мне.

— Простите синьор Иньиго, но мне придётся отдать вам часть денег за обучение, поскольку мне нечему больше вас учить, вы сейчас знаете столько же, сколько и я, а просто так тянуть коня за хвост мне не хватает воспитания.

— Сеньор Леон, — я поднял на него взгляд, — давайте договоримся, эти деньги ваши в любом случае, поскольку вы мне дали очень много как учитель и как я льщу себя этой мыслью — старший друг.

Альберти тут же закивал головой, поскольку мы оба за время наших занятий почувствовали друг другу привязанность. Он был всегда весёлый и спокойный, даже несмотря на мой бесконечный поток вопросов, так что я был ему благодарен, что он воспринимал меня не только как своего ученика, но и как сына, так что сам часто делал то, что обычно делал для меня Алонсо: таскал меня, записывал мне то, что я не мог записать сам из-за трясущихся рук. В общем как человек, он был мне очень приятен и ссориться с ним из-за денег, вот уж увольте.

— К тому же, есть ещё то, чему вы меня ещё не научили, — улыбнулся ему я.

— Чему же сеньор Иньиго? — удивился он.

Я показал на картину, которую мне привезли из Флоренции, где был изображён Палаццо Ручеллаи.

— Научите меня этому, ну и вы ещё упоминали, что неплохо говорите на арабском.

— Вы хотите сеньор Иньиго стать архитектором? — удивился он.

— Нет, просто хочу расширить свой кругозор, — объяснил ему я, — а арабский я хотел изучить уже давно.

— Хм, совесть мне не позволит учить вас этому языку, — задумался он, — но могу предложить учить его совместно у моего учителя? Он берёт очень недорого.

— Вот и договорились, — улыбнулся я, показывая, чтобы он убрал вексель и не доставал его больше.

— Фух, словно камень с плеч, — признался он так и делая, и снова хорошее настроение стало к нему возвращаться, Альберти широко улыбнулся.

— Признаюсь вам честно сеньор Иньиго, иногда я прошу бога, чтобы послал мне такого же сына, как и вы, — неожиданно сказал он.

Я скептически хмыкнул, показывая на своё уродство, на что он тут же зашикал на меня.

— Что с этой красоты синьор Иньиго, если человек червивый изнутри? — возмутился он, — если вначале ваша внешность ещё как-то меня затрагивала, то чем больше я вас узнавал, тем больше она переставала для меня существовать. Так что прекратите себя корить по этому поводу, вашей вины в том, что есть сейчас, точно нет.

— Для других людей есть, — в голове сразу промелькнули сцены из Гвадалахарского дворца, где собственные братья и сёстры обзывали меня уродом, выродком и плевались, желая смерти, когда меня редко выносили на потеху приезжим родственникам.

— Это плохие люди синьор Иньиго, — горячо заверил меня он, — не слушайте их.

Я вздохнул.

— Вернёмся к архитектуре, пока вы не заставили меня сеньор Леон уронить слезу, — сказал я