Егерь: заповедник - Алекс Рудин
Тимофеев внимательно смотрит на меня.
— Или составил?
— Составил, — откровенно говорю я. — Но с Болотниковым были еще двое. Они признали свою вину и согласились на исправительные работы.
Тимофеев смеется.
— Исправительные работы? Это что еще за новости?
— Помогли совхозу убирать картошку, — улыбаюсь я.
Тимофеев заливисто хохочет. Потом его лицо становится серьезным.
— Значит, ты поэтому не пустил протокол в дело? — спрашивает он. — И был вынужден отпустить Болотникова?
— Да, — киваю я.
— Вот мерзавец, — кривится Тимофеев. — Сидел бы тихо, так нет — полез со своей жалобой. И что нам теперь делать? Без протокола получается твое слово против его слова. И свидетелей нет?
— Свидетель как раз есть, — говорю я. — Наш участковый, мы вместе с ним задержали стрелков.
— Жаль, что он с тобой не приехал, — морщится Тимофеев. — Ну, и протокола будет достаточно.
— Павел приехал со мной. Но я надеюсь, что протокол все же не понадобится. Когда собрание?
Тимофеев смотрит на часы.
— Через двадцать минут.
— Позови сюда Болотникова, Александр Сергеевич, — предлагаю я. — Попробуем дать ему последний шанс. Только не говори, что участковый приехал со мной.
Тимофеев непонимающе смотрит на меня.
— Почему? Ты же хочешь, чтобы Болотников забрал жалобу?
— Он ее заберет из страха, — говорю я. — А я хочу проверить, осталась ли у него совесть.
— Ладно.
Тимофеев решительно кивает и выходит из кабинета.
Через минуту он возвращается вместе с Болотниковым.
Болотников кивает мне и гаденько улыбается.
— Здравствуй, Андрей Иванович!
Глядя в его лицо, я понимаю, что никакой совестью здесь и не пахнет.
— Не хотите забрать свою жалобу, Болотников? — спрашиваю я. — Мы ведь оба знаем, как было дело.
Болотников бросает быстрый взгляд на Тимофеева. Он хочет убедиться, что я не сказал Тимофееву о протоколе.
Тимофеев делает вид, что ничего не знает.
— В самом деле, Болотников, — говорит он. — Ну, не поладили вы с Синицыным. Так поговорите, как взрослые люди, уладьте недоразумение.
— Уладить можно, — кивает Болотников. — по-хорошему-то оно всегда лучше, чем по-плохому. Правда, Андрей Иванович?
— Правда, — соглашаюсь я.
Мне и противно, и любопытно — куда клонит Болотников. По его хитрой ухмылке я понимаю, что у него тоже есть какой-то план. Чего-то он хочет от нашей встречи и радуется ей.
— Вот, и отлично, — кивает Тимофеев. — Значит, я могу сказать правлению, что вы забрали жалобу? Произошло недоразумение, но теперь все улажено. Так?
Он смотрит на Болотникова.
Болотников картинно разводит руками.
— Конечно, Александр Сергеевич! Только пусть Андрей Иванович извинится. Нехорошо ведь он поступил — охотника без охоты оставил.
Тимофеев даже не знает, что ответить на эту наглость. А Болотников торжествующе улыбается. Он уверен, что загнал меня в угол.
По его логике, раз я сразу не предъявил протокол, то уже этого и не сделаю.
— Перестаньте дурить, Болотников! — резко говорит Тимофеев. — Заберите жалобу, и покончим с этим.
— Извинитесь, Андрей Иванович? — спрашивает Болотников напрямую у меня.
Я качаю головой.
— Нет. Давай-ка выйдем, Болотников!
— Зачем?
На его лице — причудливая смесь страха и азарта. Сейчас он торопливо прикидывает, какой разговор у нас выйдет.
— Идем, — настаиваю я.
И поворачиваюсь к Тимофееву.
— Мы на минуту, Александр Сергеевич.
— Собрание через десять минут, — напоминает Тимофеев.
Я выхожу в коридор, Болотников идет за мной. Дверь соседнего кабинета открыта, оттуда доносятся деловитые голоса.
На лице Болотникова я вижу облегчение. Кажется, он всерьез думал, что я собираюсь бить ему морду.
— Чего ты добиваешься, Болотников? — прямо спрашиваю я. — Ты же знаешь, что у меня есть протокол, составленный по всем правилам. Кроме того, будут показания участкового.
— А почему же он сразу с вами не приехал? — улыбается Болотников, показывая мелкие зубы.
И сам себе отвечает:
— А я вам скажу, почему. Не станете вы протокол предъявлять. Не захотите Спицына с Федотовым подставлять. Так ведь?
— А если предъявлю? — прищурившись, спрашиваю я. — Тогда получится, что это ты их подставил. А они, вроде, твои друзья.
По презрительному взгляду Болотникова я понимаю, что никакой дружбы у них больше нет. Теперь он ненавидит Спицына и Федотова за то, что тогда на озере они встали на мою сторону. Ненавидит до такой степени, что готов сам пострадать, лишь бы им тоже было плохо.
— Гнида ты, Болотников, — откровенно говорю я.
Болотников злобно скалится.
— Осторожнее со словами, Андрей Иванович. А вдруг услышит кто? Я ведь могу и еще одну жалобу написать. А кто из нас гнида — это правление разберется. Вот покажете вы протокол и станете ничем не лучше меня.
Неожиданно Болотников мелко смеется.
Я возвращаюсь в кабинет.
Тимофеев все понимает по выражению моего лица.
— Не договорились? — спрашивает он.
Я резко качаю головой.
— Нет.
Тимофеев закрывает папку с документами и поднимается из-за стола.
— Что ж, идем, Андрей Иванович.
Небольшой актовый зал полон. Люди громко переговариваются, шумно хлопают откидными сиденьями кресел. Я замечаю Спицына и Федотова — они сидят рядом и напряженно смотрят на меня.
Что я буду делать, если они не решатся остановить Болотникова?
А ничего. Выговор — значит, выговор.
Переживу.
Зато поступлю по совести.
Но извиняться перед Болотниковым не стану.
Жалобу Болотникова разбирают в первую очередь. Не потому, что это такой уж важный вопрос. Но Тимофеев понимает, как неприятна мне вся эта тягомотина и дает возможность покончить с ней поскорее.
Сначала вызывают Болотникова. Он нагло врет, честно глядя в глаза собравшимся. Рассказывает, что я уже давно отношусь к нему с неприязнью — еще с тех пор, как мы с ним поспорили из-за собак.
— Я ведь как лучше хотел, — говорит Болотников. — Чтобы собачки работали, охотились.
— Что случилось на озере? — обрывает его Тимофеев.
Болотников разводит руками.
— А ничего. Не успели мы приехать, как егерь путевки у всех отобрал. И отправил нас в дальние домики. Да еще и лодок не дал. Обещал, что путевки принесет утром. А только не принес.
Все, теперь он отрезал себе все пути к отступлению.
— Что скажешь, Андрей Иванович? — спрашивает меня Тимофеев.
В его взгляде я вижу сочувствие — он прекрасно понимает
