Борщевик шагает по стране - Даниил Николаевич Заврин
– Пьет?
– Пьет, бухает, накидывает. Все из—за зеленого змия чертового. Я давно это подозревать конечно начал, но вот как в Кабардино—Балкарию уехал, так всё совсем очевидно стало. А еще эти деревенские базы. В общем, спиваться он начал. К сожалению.
– Но, на вид не сказать.
– Так у всех по—разному, к тому же Лих запоями очевидно. Он мне порой такую ересь нес, что волосы на голове шевелились, к тому же эти его вырезки – Ракшин передернулся – как у сумасшедшего, ей богу.
– Но проверить то можно?
– Что? Есть ли в деревне база по выращиванию боевого борщевика?
Майор похрустел шеей, эта беседа понемногу начала его утомлять. И дело даже не в недоверчивом редакторе, а в том, что его доводы, они пусть и не напрямую, но снова выводили всю его детективную историю на банальные жизненные дела. Алкаш, фантазия, снова те же грабли что и в этой проклятой деревне.
– Возможно. В конечно счете, это просто версия, которую вполне можно изучить.
– Наверно если мы были каким—либо другим, например, фантастическим издательством, возможно, мы бы и проверили, но увы.
– Вы инертны – наконец улыбнулся майор, довольный шуткой.
– Честны. По крайней мере, сами с собой. Если человек выпивает, это просто надо признать, а не выдумывать всякие небылицы. И между прочим, плохое влечет к плохому. Ваш товарищ, он случаем не того? – редактор коснулся пальцем горла – не запрокидывал последнее время?
– Нет. Он непьющий – майор медленно поднялся – впрочем, ваш взгляд на вещи понятен. И спасибо за это. Хоть что—то да прояснилось. У Лиха было здесь рабочее место?
– Вообще нет. В последнее время он всё время работал на удаленке.
– А его материалы?
– Всё хранил дома. Даже канцелярию увез.
– Тогда может, скажите его адрес? Признаться, я был бы не прочь навестить его. Вдруг это поможет.
– Признаться, мы не выдаем личные данные сотрудников –запротестовал было Ракишин, но увидев его удостоверение, вздохнул – я почему-то так и думал, что вы из органов. Что ж, это должно было так, когда—нибудь закончиться.
Он достал бумажку и вытащив из нагрудного кармана ручку, написал адрес. Затем протянул его майору.
–Востряковский проезд. д. 21, корп. 4. кв. 69 – Майор поднял глаза – это ж Бирюлево.
– А вы откуда знаете?
– Жил там, когда—то – спрятал бумажку в карман Вышкин, после чего протянул руку и добавил – спасибо за встречу, надеюсь, я смогу хоть чем—то помочь вашему коллеге.
– Вам бы кто помог – тихо ответил Ракшин, провожая майора взглядом. ***
Попасть в квартиру Лиха, оказалось делом более чем простым. Во—первых, тамбур, откровенно заставлял желать лучшего, а во—вторых эти дешевые замки, Вышкин научился их вскрывать еще на третьем курсе, и потому почти беспрепятственно вошёл в квартиру. Другой вопрос зачем. Ведь в конечном счете это незаконное проникновение, которое всегда может аукнуться чем—то нехорошим в личном деле, а тем более если это сотрудник госбезопасности. И всё же, Вышкин был почему – то крепко уверен, что это было жизненно необходимо.
Он прикрыл двери. Этот запах, казалось? каждый сантиметр этого помещения был пронизан, затхлостью, старостью, и легким привкусом нафталина, буквально подавляя любое молодое вольнодумие, едва ты переступаешь порог. Нет, здесь существовало лишь прошлое, и оно очень четко ставило свои границы. Майор посветил и ухмыльнулся, судя по всему, Лих даже не думал скрывать свои антиправительственные поиски.
Он подошёл к стене и стоявшим под ней столом. Все как в самых примитивных голливудских боевиках. Старые вырезки газет, кнопки, красные тонкие ленточки, Лих словно ставил целью точную голливудскую имитацию, детективных расследований.
Майор посветил на одну из вырезок. Там докладывалось о огромном успехе проведенной посевной работы в высадке борщевика на западе СССР, с привлечением местного населения и местной администрации. Особо подчеркивалось, что также борщевик можно использовать как кормовую базу для крупного рогатого скота. И тут же, но в куда более меньшем объеме была небольшая вырезка о отравлении нескольких деревень. Майор перебрал еще несколько статей, как правило Лих подбирал статьи так, чтобы рядом с успехами обязательно были и небольшие ремарки о отравлениях и пропажах людей.
Майор выдвинул один из ящиков стола. Почти тоже самое, старые газеты, всякий хлам, даже несколько высушенных стеблей. Вышкин обернулся и обвел комнату фонарным светом. Жил Лих конечно так себе, ни намека на хоть какой—то порядок. Лишь пустые бутылки, да наваждение, с которым он вел свое расследование.
Вышкин оглядел старый книжный шкаф, кровать, затем не спеша пошел на кухню, где все так же, как и в комнате нашли свои пристанище несколько пустых бутылок. Кажется, в чем—то лысеющий редактор был прав, Лих все же выпивал пусть может и не в таких количествах как ему приписывалось.
А потом пришло сообщение от Ларисы. Оказалось, что, не смотря на кажущееся затворничество Лих достаточно активно перемещался в последние дни, в том числе и рядом с его домом.
Вышкина неожиданно осенило, а что если это он, мог передать ту записку с названием села? Тогда бы это проясняло некоторые вещи, особенно о интересе Лиха в его поездке. Ведь он сам говорил, что вдвоем раскапывать это дело сподручнее. Вышкин еще раз осмотрел квартиру, кроме испещренных пометками старых вырезок, да раскиданных пустых бутылок, тут ничего не было. Разве что робкая надежда на некоторое здравомыслие, от которой так мало осталось.
Вышкин пошел к двери. По сути, у него оставалось лишь одно. Съездить, как и планировалось на эту базу. Где в очередной раз убедиться в бесполезности борщевицких идей и понемногу начать привыкать к возможной бытовой версии. В конечном счете Мозалев был при деньгах и с ноутбуком. А значит, могло случиться обычное ограбление. Вышкин тяжело вздохнул и покинул квартиру.
Мозалев
Любой человек наверно, когда—нибудь, но задумывался о моменте своей смерти. Сейчас, или через год, или через десять. Согласитесь, такие мысли иногда, но посещают нас, создавая ложное ощущение, что мы к этому готовы. Но поверьте, это не так. Все часы что я лежал здесь, я постоянно убеждался в том, что это ложь, и к смерти подготовиться нельзя, как бы ты не старался.Температура, тошнота, и так далее, это лишь создает неприятный фон. Но никак не делает из нас самураев. Я наверно раз двадцать решал, что готов уйти на тот свет, но едва снова открывались глаза, как я был рад, осознанию жизни.
Возможно это, потому что я профессор. Точнее ученый если так можно выразиться. И мне претит, насильственное отнятие жизни. Пусть даже и она уже ничего не стоит. Грустно конечно осознавать это. Но другого выбора у меня пока нет.
Хотя, постойте, я вижу, как снова открываются двери и в очередной раз меня
