Капер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Возле самого берега что-то заскребло по днищу катера. Может быть, кораллы или камни, покрытые ракушками. Два десантника спрыгнули в воду и рывком затащили нос катера на берег. Звук был такой, будто комод волокут по булыжной мостовой. В городе загавкала собака. Ее поддержала другая, но вскоре обе смолкли. На холме было тихо.

Один десантник остался возле катера, а остальные двадцать четыре человека пошли вслед за мной. Передвигались медленно. Лунного света не хватало, чтобы разглядеть все неровности земли, а спотыкаться, падать, звенеть оружием было нежелательно.

Тропу на вершину холма нашли легко. Это была не просто тропа, а дорога шириной полтора метра. Если мои ноги не ошиблись и правильно опознали колею, грузы наверх возили на колесном транспорте, скорее всего, на двуколке, запряженной ослом или мулом. Бадвин Шульц с десятком «спецназовцев» пошел наверх, а комендоры, разделившись на два отряда, заняли позиции по обе стороны от дороги, готовясь отразить нападение со стороны города. У всех была уверенность, что с вершины холма атаковать не будут. Новоиспеченный лейтенант установил такую суровую дисциплину на фрегате, что никто из матросов и морских пехотинцев не сомневался в том, что кара неизбежно настигнет испанских артиллеристов.

Я опасался, что на батарее будут собаки и помешают моим людям. На наше счастье и на несчастье испанцев, никто не залаял и не предупредил дремлющего часового о надвигающейся опасности. Остальные храпели на лежанках возле домика. В том числе и сержант, командовавший батареей. Им всем без шума перерезали глотки. Так мне доложил лейтенант Шульц.

— Пошли человека на берег, пусть даст сигнал нашим, — приказал ему, а комендорам: — Поднимайтесь на холм. Как начнет светать, зарядите пушки и направьте на город. Без приказа не стрелять.

К тому месту, где мы высадились, подошли баркасы, катера, ялы, высадили десант. Отряды в темноте начали окружать город, в котором все чаще лаяли собаки. Зато в джунглях вокруг города стало тихо. Дикие животные и птицы перебрались подальше от людей, которые, спотыкаясь, матерясь и позвякивая оружием, передвигались в темноте. Тревогу в городе никто не поднимал. Может быть, часовые приняли нас за небольшой отряд марунов (симарронов), как здесь называют беглых рабов-негров и их потомков от смешанных браков с индейцами, которые занимаются мелким воровством и грабежом. Кстати, у англичан пока союзнические отношения с марунами. Общий враг — испанцы — сдружил. И это несмотря на то, что большая часть негров-рабов попала сюда из Африки, благодаря англичанам-работорговцам.

В тропиках утро начинается внезапно. Вроде бы только что было темно — и вдруг, почти без перехода, без утренних сумерек, становиться светло. Ночные птицы и звери умолкают, а вместо них вступают в дело дневные, которых намного больше, отчего их пение, крики, свист сливаются в гул, в котором трудно вычленить отдельные звуки. Разве что крики городских петухов прорывались да лай собак.

По моему сигналу большая часть десанта, разбившись на отряды, начала наступление со стороны порта сразу по всем городским улицам, ведущим к центру. Остальные заняли позиции возле трех ворот — восточных, южных и западных, чтобы никто не улизнул. На холме пушки уже смотрели в сторону города, а рядом с ними стояли комендоры с дымящимися фитилями, готовые открыть огонь в любой момент. Номбре-де-Диос сразу наполнился звуками: собаки залаяли взахлеб, зазвенел колокол, протрубил горн, оборвавшись на середине сигнала, прогремел выстрел из пистолета, но кто стрелял — наш или враг — было непонятно. Через какое-то время послышалось сразу несколько выстрелов из пистолетов, аркебуз и мушкетов — и тишина минут на десять, а потом повторение, после которого больше не стреляли.

Я догнал отряд лорда Стонора, который шел по улице к центру города. Город разбит на прямоугольные кварталы. Улицы шириной метров двенадцать, вымощены булыжниками и со сточной канавой посередине. Канавы были сухи. По обе стороны улицы дома и высокие заборы из серовато-желтого камня, словно выгоревшего на солнце. Возле порта дома были одноэтажные, ближе к центру все чаще стали попадаться двухэтажные, а на центральной прямоугольной площади находился трехэтажный дом алькальда. Дом, вместе с двором, огражденным невысокой металлической решеткой в виде соприкасающихся спиралей, занимал одну из длинных сторон площади. Длина площади относилась к ширине примерно, как полтора к одному. Напротив дома алькальда располагались арсенал с казармой и таможня, огражденные каменным забором высотой метра три. Ворота были заперты. Так понимаю, гарнизон решил защищать только себя, а таможня давала нам добро. Мудрость испанских солдат и таможенников меня порадовала. На правой стороне площади находилась мэрия — двухэтажное здание с колоннами. Мне кажется, у чиновников всех стран непреодолимая тяга к фаллическим символам. Слева располагалась церковь со шпилем-колокольней, на которой молодой мужчина в одной белой рубахе бил в набат. Колокол был небольшой, подцепленный за корону на штангу, на которой и раскачивался. В России раскачивают «язык», а в Западной Европе и ее нынешнем продолжении Латинской Америке — сам колокол. От каждого угла площади отходило по две улицы, всего восемь.

Подойдя к воротам арсенала, я крикнул:

— Позовите командира на переговоры!

— Я здесь! — послышался из-за ворот голос явно не молодого мужчины.

— У меня каперский патент князя Оранского. Мне ваши жизни не нужны. Если сдадитесь, будете военнопленными, вас никто не тронет, — начал я.

— Мы готовы сдаться, — после недолгого размышления согласился испанский командир.

— Сложите все оружие и боеприпасы по эту сторону ворот, а сами оттуда не выходите, пока мы не уплывем, — предложил я.

— А когда вы уплывете? — спросил командир гарнизона.

— Мы недолго здесь пробудем, — заверил я.

Объяснив лейтенанту Бадвину Шульцу, что сделать с оружием испанцев и как организовать их охрану, я пошёл в дом алькальда. Ворота во двор были нараспашку. Недавно по двору прошел конь и оставил свежие «каштаны», вокруг которых уже вились мелкие серые мухи. Крыльцо в пять ступенек сверху защищал деревянный навес. Дверь с надраенной бронзовой рукояткой, но без молотка, была не заперта. Внутри дома стоял прохладный полумрак. Из вестибюля влево и вправо шли анфилады в три комнаты, судя по скромной обстановке — столы, стулья и по одному шкафу на комнату — рабочие места местных чиновников. Из крайних комнат наверх вели деревянные лестницы. Мы с лордом Стонором поднялись по левой и попали в богато обставленный кабинет, окна которого были закрыты деревянными ставнями-жалюзи. Стены и мебель здесь были оббиты тканями. Спинки стульев украшены позолотой. На овальном столе стоял золотой подсвечник на две свечи в виде женщины, поднявшей руки, а рядом — золотой колокольчик. На полках буфета выстроились два серебряных кувшина, дюжина кубков и две стопки по шесть тарелок в каждой. Но все-таки главным украшением комнаты были подвешенные к потолку и поэтому, как бы парящие, чучела местных птиц, яркие разноцветные перья которых не приглушал даже полумрак, стоявший в комнате.

Я взял колокольчик и позвонил. Он был тяжелее, а звон чище и громче, чем я предполагал. Видимо, из чистого золота.

В соседней комнате послышались шлепающие, неспешные шаги. Дверь, ведущая в ту комнату, осторожно приоткрылась, в щель просунулась курчавая голова негра. Выпученные глаза, которые, чудилось, состоят из одних белков, уставились на нас с лордом. На лице не было никаких эмоций, а в глазах — мыслей.

— Заходи, не бойся, — пригласил я на испанском языке.

На среднего роста, худом негре была холщовые рубаха с короткими рукавами и короткие штаны, серовато-желтые, словно их долго терли о камни, из которых сложены городские дома. Босой. Ступни широкие и, судя по тому, как они шлепали по полу, у раба плоскостопие.

Он поклонился нам и, не разгибаясь, произнес:

— Чего изволите, синьоры?

— Позови алькальда, — распорядился я.